Блаженство кротких
Валерий Петрович Туманов
Назначение начальником следственной группы Ерохин счёл случайностью. И не мог представить, куда зайдёт расследование десятка смертей без видимых причин, случившихся за год в Петербурге. И как с ним связаны экологические корпорации? А крушение самолёта миллиардера? А вакцинация после пандемии? А гробница фараона? А рождение Невы? Благими намерениями люди откроют сосуд Пандоры, а Ерохину будет уготовано спуститься на самое его дно, где добро и зло поменяются местами. Где видны мотивы людских поступков. И, волею судьбы, он окажется единственным, кто имеет шанс его закрыть.
Валерий Туманов
Блаженство кротких
Пролог
Конец света не задался.
Незатейливо проскочил год 1998 с печатью затмения и тремя числами зверя. За ним буднично проскользнул 1999, грозящий перевёрнутым обликом того же числа.
Нервно перешагнув миллениум, человечество распрощалось с детскими страхами. Пророчества майя и мрак монахов Шамбалы теперь не слишком бередили умы.
Год 2032 мало чем выделялся в размеренной цепочке лет. Однако, крылся в нем один малоизвестный юбилей – двадцать шесть тысяч лет победы человечества над давним врагом.
Тогда, двадцать шесть тысяч лет назад…
…карательный отряд не знал, что убогое пристанище, зажатое меж краем скалы, чередой болотных топей и непролазных лесов, было последней деревенькой диких людей.
Истекающий кровью защитник гонимого племени, скрежеща истёртыми зубами и оглашая звуки, напоминавшие воронье карканье, тяжко и долго объяснялся с толмачом, хоть как-то разбиравшим дикарский лепет. Вопрос о других поселениях дикарь оставил без ответа. Вместо этого, он, вскидывая безобразные звериные брови, и оголяя налитые кровью глаза, тыкал уцелевшей рукой в ночное небо, указывая на зависшую на севере звезду.
– Нас погубила звезда смерти. Она забрала наши силы. Насытившись, она надолго исчезнет. Но когда вернётся в другой раз, то отнимет ваши силы и выпьет вашу кровь. Вы сгинете в её брюхе. Так сказал ведун, что был убит этой ночью. Мы не держим на вас зла. Всему виной звезда смерти. Вас она сожрёт позднее.
Толмач, долго слушавший неандертальца, быстро перевёл сказанное. Дикари и есть дикари. То, что на языке нормальных людей можно высказать десятком слов, размашистым неандертальским чирканьем изливалось полчаса. Толмач едва закончил, как в зависшей тишине раздался омерзительный хруст. Каменный топор вождя разнёс дикарский череп. Тот качнулся, не издав ни звука. Когда грохнувшая оземь туша выплеснула жижу кровавой плоти, ночной лес взорвался победным рёвом.
В эту ночь завершилась битва тысячелетий.
И на безудержном пиршестве у края скалы, где голодные зубы выдирали недожаренное мясо из обгорелых дурно пахнущих мослов, в треске углей, клубах едкого дыма и размашистых тенях пляшущего огня уже затаился новый враг человечества – невидимый и коварный, битва с которым продлится следующие двадцать шесть тысяч лет.
А сейчас, в неприметном 2032 году, с застывшего ночного небосклона, за суетно мельтешащим людским муравейником наблюдало бесстрастное око одинокой северной звезды, медленно и терпеливо набиравшей силу.
Наступала её эра.
Часть 1. Знак Атона
1. Случайное происшествие
Майор Ерохин выходил из себя. Нервно утопил гашетку автопилота. Стиснув зубы, ответил на запрос компьютера. Впереди, сонной вереницей ползла Выборгская набережная. Управлять машиной в пробке бессмысленно. Лучше расслабиться и отдохнуть.
Но какой тут, к чёрту отдых, если этот день имел шансы стать переломным в глухо завязшем расследовании. Он знал, что ребята уже подтягиваются к скверу. Знал, что отлично справятся и без него. Ведь в его группу, пусть и наспех сколоченную, подбирались лучшие из лучших опера и эксперты, профессионалы высочайшего класса.
Но он должен быть там с самого начала.
Потому что сегодня он впервые сработал, как настоящий начальник группы. Буквально выхватил этот труп, никак не назначавшийся его подразделению. Да ещё как успел.
Всего пару часов назад, распластанный на мощёной дорожке мертвец с перекошенным лицом, в заблёванной куртке и мокрых штанах, был обычным сорокапятилетним гражданином.
Обычным ли? Ерохин очень надеялся, что нет.
Меж тем время истекало, труп коченел, и задерживать осмотр он не мог. Мог только психовать и материться. И ехать то всего-ничего. Метров пятьсот по набережной до Гренадерского моста, где, видимо, и был затор, затем через мост и ещё столько же до уютного сквера, разбитого после сноса уродливого забора на углу улицы Чапаева и Казарменного переулка.
Солнце вспыхнуло и снова увязло в копнах июньских облаков. Колонна тронулась. Черепаший поток разогнался до двенадцати километров и стал слабеть, пока в очередной раз не сдох.
Усиливался битумный смрад. Ерохин поморщился, переключил климат-контроль на внутреннюю циркуляцию, ткнул кнопку приёмника.
Блин! Опять новости! И снова политика!
Он терпеть не мог политзанятий и международных новостей. В поисках чего-нибудь весёленького прокрутил пару каналов. Тщетно. Видимо час был такой, новостной. Палец застыл над кнопкой, когда из экстренной ленты, читаемой симпатичной девицей (как определил себе Ерохин), ухо выхватило знакомые названия.
«Сегодня, на Юго-Западе Ленинградской области, после начала снижения, при заходе на посадку потерпел крушение самолёт частной авиакомпании, принадлежащий корпорации «Лотус интернешнл». Лайнер потерял управление и рухнул на территорию лесопосадок недалеко от населённого пункта Новая Ропша. По предварительным данным на борту находилось 7 человек, включая президента международной конгломерации «Лотус интернешнл» Олафа Вагнера. Все находившиеся на борту погибли. Самолёт совершал частный рейс из Лиссабона в Санкт-Петербург. Авиакатастрофа произошла в 12:54 по московскому времени. Элементы лайнера разбросаны по территории, радиусом более 3 км. По факту крушения заведено уголовное дело. Самолёт национального агентства безопасности авиаперевозок приземлился в аэропорту Пулково.
О ходе расследования мы будем сообщать в выпусках новостей.»
Ерохин задумался. В сжатом пространстве пробки ему вдруг почудился салон самолёта. Он представил мечущихся в беспамятстве людей, грузного эгоиста-миллиардера (а каким ему ещё быть), истошно орущего, с выпученными глазами и в обделанных штанах.
Колонна проснулась, виденье улетучилось, а Ерохин сообразил, что оставшийся километр он давно прошёл бы пешком. И стал высматривать место, куда притулить машину, благо шёл в правой полосе.
Выбор небогат: бросить здесь, усугубив пробку, или взгромоздить на газон – нежно-зелёный и аккуратно стриженный. Поколебавшись, Ерохин крутнул руль и перемахнул через бордюр под редкие неодобрительные гудки. Смущённо отворачиваясь, он выскочил на набережную и затрусил вдоль бетонной ограды к мосту.
О машине Ерохин не беспокоился. Выделенный его группе автомобиль, кроме навороченной спецсвязи, сверхпрочных колёс с особой ячеистой резиной, и пуленепробиваемых стёкол из прозрачного алюминия (названия которого он не мог запомнить), обладал ещё и магическими госномерами, отпугивающими эвакуаторы, как чеснок вампиров. По должности Ерохину полагался персональный автомобиль, но группа работала меньше месяца, а за служебными машинами в Управлении выстроилась очередь. Так что пару-тройку недель придётся подождать.
Мысленно вернувшись к дорожке сквера, Ерохин больше не вспоминал о трагической сводке. Катастрофа затёрлась в памяти, как множество других случайных событий.
2. Лиссабон – Петербург. Частный самолёт корпорации «Сигма интернешнл»
Полуденное солнце обогнуло лайнер и косо слепило, зеркалясь от глянцевого стола. Самолёт разворачивался, предваряя снижение.
Олаф Вагнер, как всегда собранный, поджарый, коротко стриженный, оживлённо беседовал, прижимая к щеке малтфон.
Вагнер изредка соглашался с собеседником кивками, затем усмехнулся.
– Нет, лечу я не за этим, совсем не за этим, – он сделал паузу, – Причина другая. И ты видимо догадываешься. Но это при встрече. – Он сдвинул шторку иллюминатора, разглядывая отдалённый пейзаж сквозь сетку облаков внизу. – Похоже подлетаем к Петербургу. Пока, моя пташка. Я скоро вернусь. – Он расплылся тёплой улыбкой, – Да. Ты для меня всегда будешь пташкой. Маленькой желторотой синичкой. Целую. Люблю.
Вагнер задумался, обводя пальцем квадратики черепашьего панциря эксклюзивного малтфона, исполненного в единственном экземпляре и стоившего больше, чем его автомобиль. На самом деле он вообще не имел цены, потому что это – подарок Линды.
Время текло нестерпимо медленно, но он не решился обсуждать по телефону мучивший его вопрос. Тень брошена на одного из самых близких ему людей. И от встречи с глазу-на-глаз, на которую он летел зависело слишком многое – дело всей его жизни.
И вопрос был не в бизнесе. Не в могущественной промышленной империи, построенной этим жестким хладнокровным норманом. В последние годы он, Олаф Вагнер вложил всего себя в дело, крайне важное для жизни этой небольшой планеты.
Где-то внутри зарождалось беспокойство, перераставшее в холодный парализующий страх.
Откуда это?
Вагнер сглотнул пересохшим горлом и посмотрел на стол: на недопитый стакан янтарного виски; на плоский и гибкий, как глянцевый журнал, планшет с детской фотографией смеющейся Линды; на старинное серебряное блюдо с инжиром и испанскими мандаринами.
Едва заметное шевеление в правой ладони обернулось судорожной болью, словно рука сжимала сработавший электрошокер. Обычный сигнал вызова. Но рука больно ударилась о подлокотник, а вылетевший малтфон стукнулся в массивный квадратный стакан, перевернулся экраном вниз, и замер у серебряного блюда. Словно плоская черепашка пыталась спрятаться под столовый прибор.
