Влюбленные Романовы
Анна Пейчева
Авантюристы и рыцари, грубияны и романтики, роковые красавицы и милые простушки… Романовы были очень разными, но как же им всем не везло в любви! Счастливые браки были исключением, взаимная симпатия – огромной редкостью. Сказочные богатства и благородная фамилия оказались худшими врагами истинному счастью и спокойной личной жизни. «Положение обязывает» – эти слова стали семейным проклятием Романовых. Впрочем, кое-кто из наших героев принес государственные интересы в жертву любви… Перед нами разворачивается увлекательная и пронзительно грустная история династии с XVII века и почти до наших дней. Это путешествие не только сквозь столетия, но и по всей Европе. Мы познакомимся со светскими львами России, Англии, Германии, Швеции. Отдельное внимание уделено ближнему кругу Николая II. Семья последнего русского царя – это обреченные романы и трагические финалы. Светлым лучиком в царстве печали выступает Матильда Кшесинская – балерина научилась быть счастливой в любых обстоятельствах.
Анна Пейчева
Влюбленные Романовы
Незадачливый жених Вальдемар в плену у русского царя Михаила
Задумал царь Михаил с европейскими королями породниться. Присмотрел для своей дочери жениха – молодого принца Вальдемара Датского. Всем хорош королевич, кроме одного – воспитан в лютеранстве. Но с этим недостатком, торжественно заявил царь Михаил, мы готовы смириться. Вальдемар прибыл в Москву на собственную свадьбу – и очутился в ловушке. Будущий тесть запер принца в Кремле и отказался выпускать, пока тот не примет православие. И жениться не давал при этом. Полтора года провел Вальдемар в царском плену, ни на минуту не теряя присутствия духа. Перед нами – поразительная история о самообладании и смелости датского рыцаря.
Царь Михаил
Дело было в семнадцатом веке, когда Романовых еще никто не принимал всерьез. Совсем недавно закончилась Смута, страна лежала в руинах. Михаил Федорович был первым Романовым на русском троне, и европейские соседи предполагали, что сидеть ему на престоле недолго – слишком слаб физически и политически. Михаил и сам это понимал, поэтому сватался ко всем незамужним западным принцессам, чтобы укрепить свой статус. Но все королевны ему отказывали, и в конечном итоге царь женился на русской боярышне из простой семьи.
Время шло, и Михаил сумел завоевать авторитет в глазах иностранных коллег. Спустя тридцать лет царь вновь заслал в Европу сватов – теперь уже для своей дочери Ирины. На этот раз датский король Кристиан IV был более сговорчив. Он дал согласие на брак своего сына Вальдемара, графа Шлезвиг-Гольштейнского, с русской царевной, но при одном условии – королевич останется лютеранином. Михаил был так рад предстоящей свадьбе, что с легкостью поклялся: «В вере неволи не будет королевичу». Государь дал слово, что Вальдемара никто не станет принуждать к переходу в православие, более того, для него в Москве построят отдельный лютеранский храм – «кирку». Принцу были обещаны сундуки с червонцами и драгоценными камнями и полцарства в придачу – большие города Суздаль и Ярославль, а если доходов с них будет недостаточно, то граф сможет взять еще сколько захочет русских поселений.
Любопытен брачный договор, который заключили между собой Кристиан IV и царь Михаил:
«1. Его Графской Милости и людям его из-за Вероисповедания не будет никакого принуждения; о месте же, где бы можно было построить кирку, надобно будет потолковать с Послами Короля, которые приедут в Москву с Графом.
2. Все лица, высшего и низшего, духовного и светского звания будут содержать Его Графскую Милость в Княжеском почете, а Его Царское Величество и Царевич станут оказывать ему великую честь, как Королевскому сыну и своему зятю, и никого не будет выше его, кроме Царя и его сына.
3. Его Графской Милости и будущей его супруге, дочери Его Царского Величества, также обоюдным их законным наследникам, Царь уступает на вечные времена, в личную и потомственную собственность, без всяких препятствий, два больших города, Суздаль и Ярославль, со всеми духовными и светскими принадлежностями; желает, впрочем, чтобы и поместья Его Графской Милости под властью Датской Короны были в вечном наследственном владении обоих супругов. Сверх того, Его Царскому Величеству угодно еще сделать прибавку и дать в приданое за дочерью в платьях, драгоценных каменьях и чистых деньгах 300 тысяч рублей или 600,000 червонцев.
4. На случай, если доходов с Суздаля, Ярославля и со всех принадлежностей к ним, не станет на покрытие всех расходов и на жалованье придворному штату, Царь прикажет прибавить еще больше городов и деревень, пока не будет вполне достаточно.
5. Царь предоставляет свободу Его Графской Милости в содержании и одежде его Двора, по Его желанию и усмотрению, и если кому-нибудь из людей Графа не захочется оставаться в земле Царя, или же кто-нибудь пожелает поступить на службу к Графу, то никому не будет в том помехи, а всем еще оказана будет Царская милость; когда же приедут с Графом Послы Его Королевского Величества, тогда Царю угодно будет все вообще и в частности скрепить крестным целованием и утвердить на вечный союз».
И закипела в Москве подготовка к приему высоких гостей. В Кремле для Вальдемара были возведены трехъярусные хоромы с крытым ходом в царские палаты. Навстречу датскому кортежу отправились царские советники, нагруженные соболями, золотой и серебряной посудой, парчой, бархатом и атласом. В подарок королевичу были изготовлены «крытые сани, снаружи выложенные по краям бархатом, золотом и серебром, да еще другие открытые, обитые красным сукном». В столице намечалось невиданное торжество.
Жених и невеста
Датскому королевичу было всего 22 года, но он уже успел заявить о себе как о выдающейся личности. Его знали во всей Европе. Отец доверял Вальдемару самые тонкие дипломатические миссии во Франции, Италии, Англии, Швеции. По описанию русских послов, королевич «волосом рус, ростом не мал, собою тонок, глаза серые, хорош, пригож лицом, здоров и разумен, умеет по латыни, по-французски, по-итальянски, знает немецкий верхний язык, искусен в воинском деле». Сопровождавший его переводчик Вильям Барнсли сообщал в Посольский приказ, что принц «учился у него, Вилима, русскому языку и по-русски многую речь перенял и помнит», причем «говорит гораздо чисто». Матерью Вальдемара была графиня Кирстен Мунк, а не королева, поэтому прав на датский престол принц не имел и мог переехать на постоянное место жительство в другую страну.
А что же Ирина? Что известно о царевне, из-за которой всё это и началось? Увы, информации о ней почти никакой нет, кроме того, что на момент сватовства ей было 17 лет. Царские дочери воспитывались в тереме, их учили вышивать и читать. Портретов с них не писали – чтобы дурные люди не сглазили. По этой же причине царевен никто никогда не видел, кроме самых близких бояр. Принцу невесту не показали, как он ни просил.
Писатель-историк Всеволод Сергеевич Соловьев рассказывает: «Главное же, что сердило Вальдемара, он не только не увидал никакой царевны, но не разглядел даже ни одной московской женщины. Во время его прогулок по городу ему попадались только совсем неинтересные фигуры старух. Правда, иной раз мимо него прокатывались какие-то безобразные рыдваны, и в этих рыдванах помещалось что-то таинственное, но что именно, того никак нельзя было разобрать, так оно было закутано ревнивой фатой».
Датский летописец передает слова русских бояр, которые расхваливали Вальдемару его будущую жену: «Пожалуй еще, Его Графская Милость приходит в раздумье на счет того, что Царевна, по Московской повадке, подобно другим женщинам, не часто ли напивается в волю и допьяна? Так совсем нет: она живет трезво, да и во всю свою жизнь не больше одного раза была выпивши, девушка она умная и рассудительная».
Вальдемар был смелым юношей и решил рискнуть – жениться не глядя, надеясь, что под фатой окажется красавица, а не чудовище.
Противостояние
Сперва всё шло хорошо. Михаил встретил Вальдемара тепло и радостно, познакомил со своим сыном, царевичем Алексеем. Как сообщает датский летописец, «Царь принял Графа с очень ласковыми движениями и объятиями, посадил его по правую сторону от себя на свое позолоченное седалище, так что сам сидел в средине, одетый в пышное платье, в венце, выложенном великолепными дорогими каменьями, и со скипетром в руке, направо от него Граф, а налево Царевич».
Однако через два дня начались проблемы. Михаил как будто между делом упомянул, что перед венчанием Вальдемар должен креститься, чтобы «исповедовать одну веру с Царем, сделать ему угодное и приятное, да и во всяком случае полезное дело». Принц решил, что это неудачная шутка. Царь сказал, что никакой свадьбы не будет, пока королевич не перейдет в православие. Вальдемар воскликнул: «Какая дурная молва пойдет про Его Царское Величество, и какой чувствительный позор и унижение нанесены будут Короне и Государству Дании и Норвегии, если станут поступать так вопреки договору и требовать того, на что еще прошлым годом Царь получил отрицательный ответ чрез своего Посла!» Михаил заявил, что он от своих обещаний не отказывается, но вот если бы принц сам захотел сменить веру…
Вальдемар отказался наотрез. Он попытался сообщить о происходящем отцу. Однако графских гонцов даже не выпустили из Кремля – под тем предлогом, что «это делается для защиты и безопасности Его Графской Милости, по случаю наступающего праздника Благовещения, когда происходит много скоморошества и все напиваются допьяна». Местным жителям запретили общаться с датчанами. Вальдемар понял – с будущим тестем не договориться.
Принц решил сбежать из Москвы и вернуться на родину. Но не тут-то было! На Тверских воротах Вальдемара со свитой остановили хмельные стрельцы. Завязалась схватка, шестерых ранили. Кто-то из датчан пронзил стрельца шпагой насмерть. Но сопротивление было бесполезно – принца и остальных членов делегации вернули в Кремль. Царь потребовал, чтобы Вальдемар «казнил смертию» виновного в убийстве стрельца. Вальдемар заявил, что стрельца заколол он сам. Царь оставил инцидент без последствий.
Датский летописец рассказывает: «Граф считал это взятие под стражу больше чем бесчестьем, упомянув при том, что, сравнительно с другими поступками, на это нельзя еще смотреть так высоко, тем более, что Граф уже привык к тому, чтобы ему не делали ничего другого, кроме противоречий, несправедливостей и насилия. Канцлер отвечал в таких именно словах: Его Царское Величество делает ему всякое добро и удовольствие, а не то что огорчение и насилие. Если бы хотел он причинить Графу насилие, то легко бы имел возможность, и тогда поступил бы с ним иначе». После этого, сообщает летописец, «пошли такие насилия, что просто на удивление».
Начались долгие переговоры. Королевич шел на любые уступки: не требовал, чтобы Ирина перешла в лютеранство, был готов будущих детей крестить по православному обычаю, блюсти посты, одеваться в русское платье. Но насчет главного вопроса твердил: «Веры своей переменить не могу, потому что боюсь преступить клятвы отца моего».
Патриарх крепко взялся за перевоспитание королевича, писал ему письма «чуть не в 48 сажен, с пустою, бесполезною болтовней», как говорил сам принц. Вальдемар вызвал его на диспут о вере, сердито заявив: «Я сам грамотен лучше всякого попа, Библию прочел пять раз и всю ее помню». Королевич настолько виртуозно дискутировал со своими оппонентами, что на следующий раунд царь уже не пришел.
Хэппи-энд
Так и тянулась эта канитель, и неизвестно, сколько бы еще она продолжилась, и мог ли датский король объявить войну России за незаконное удержание принца в заложниках, – как вдруг царь Михаил скончался. Его преемник, Алексей Михайлович, поспешно выпустил Вальдемара из-под стражи и отправил домой с богатыми дарами и извинениями за причиненные неудобства.
Царевна Ирина так никогда и не вышла замуж, прожила до 51 года и ничем особенным не отличилась. Переехала в деревню, где разводила сады, устраивала пруды, строила монастыри и помогала старообрядцам.
Вальдемар же закончил свою яркую жизнь, как и подобает рыцарю – в бескомпромиссном бою. В Дании ему было скучно, поэтому принц отправился на поиски новых приключений – сначала поступил на военную службу к австрийскому императору, потом к шведскому королю. В возрасте 33 лет бывший жених русской царевны погиб в сражении при Люблине.
Царевна-театралка Наталья Алексеевна и ужасные мужчины вокруг нее
Сестра Петра I была слишком хороша для жестокого восемнадцатого века. У Натальи Алексеевны была нежная творческая душа. Больше всего на свете царевна любила театр. Ей бы родиться в следующем столетии – Наталья была создана для романтики и красивых ухаживаний. Но принцесса жила в эпоху грубых нравов, а судьбой ее распоряжался самый буйный мужчина страны – царь Петр. Брат окружил Наталью своими необузданными друзьями и едва не выдал замуж за своего злейшего врага – столь же яростного, как и сам Петр.
Грустные вечера в Комедийной хоромине
Главным театралом России до рождения Натальи был ее отец, Алексей Михайлович. Он бы вам наверняка понравился при встрече – большой затейник и весельчак, но при этом весьма набожный и добросердечный. Алексей Михайлович еще в молодости загорелся идеей «учинить комедию» в Москве, но церковники его отговаривали, называли театр «бесовской игрой» и «пакостью душевной». В конце концов царь нашел мощный аргумент – привел в пример византийских императоров, неравнодушных к пьесам. Патриарх скрепя сердце дал согласие, и в 1672 году в любимой резиденции Алексея Михайловича – уютном Преображенском – застучали молотки, засвистели пилы. Царь повелел выстроить «Комедийную хоромину» – просторную палату со сценой, отгороженной от зрителей занавеской, и особой «клетью» для царицы и старших царевен. Женщины следили за игрой актеров сквозь решетку, оставаясь невидимыми для публики, – порядки тогда были строгие, еще восточные.
Увы, царевна Наталья так ни разу и не побывала на отцовском спектакле. Она родилась в 1673-м, а уже через три года Алексея Михайловича не стало. Его преемник – Федор Алексеевич – приказал: «Палаты, которые были заняты на комедии, очистить, и что в тех палатах было, органы и перспективы (декорации) и всякие комедийные припасы, – всё свезти во двор Никиты Ивановича Романова…» Труппа была распущена, и про «новую потеху» все позабыли.
Все, кроме юной Натальи. Девочка, наслушавшись баек мамок да нянек о чудном «тиатре» Алексея Михайловича, часами бродила по пустой Комедийной хоромине, разглядывала красные стены, обшитые самым дорогим, толстым сукном. Нарядные туфельки царевны, поднимая клубы пыли, ступали по мягкому зеленому ковру. Когда-то здесь гремели звучные голоса актеров, игравших королей и язычников; но теперь только случайные воробьи чирикали где-то под стропилами.
Не до театра всем сейчас было – в стране то и дело менялась власть. Кому интересны выдумки на сцене, если прямо у тебя в тереме творятся события, достойные пера древних драматургов: родственники гибнут от рук безжалостных стрельцов, мать заливается слезами, старшие братья оторопели от ужаса.
Страшные картины стрелецких бунтов по-разному повлияли на психику детей Алексея Михайловича. Наталья совсем притихла, стала покорной и запуганной. Петр же, наоборот, ожесточился до предела и поклялся всему миру отомстить за свое изломанное детство. Он возненавидел всех – кроме милой сестры Натальи.
Несостоявшийся жених Меншиков
Со временем у Петра все же появились друзья. Один из них – ровесник Натальи, сержант Преображенского полка, будущий светлейший князь Александр Данилович Меншиков. А в середине 1690-х он был простым Алексашкой, но при этом настоящим красавцем: «Высокого роста, хорошо сложен, худощав, с приятными чертами лица, с очень живыми глазами; любил одеваться великолепно и, главное, что особенно поражало иностранцев, был очень опрятен, качество, редкое еще тогда между русскими… Люди внимательные и беспристрастные признали в нем большую проницательность, удивлялись необыкновенной ясности речи, отражавшей ясность мысли, ловкости, с какою умел обделать всякое дело, искусству выбирать людей», – рассказывает историк Сергей Соловьев.
Эти трое очень сблизились. Им по двадцать с небольшим – и они поглощены желанием изменить мир, повернуть тяжелую старую Москву на Запад. Наталья грезила о европейском театре, мальчишки мечтали о европейской армии и технике. Компания почти не расставалась – вместе ездили в Немецкую слободу, вместе командовали потешным полком, вместе любовались фейерверками.
Историк Алексей Морохин пишет: «В отличие от других сестер царя, она тянулась к новым веяниям. Известно, что царевна открыто явилась в 1699 году на панихиду по умершему ближайшему соратнику Петра генералу Патрику Гордону, отпевание которого происходило в католическом храме. Наталья одной из первых русских дам надела открытое «немецкое» платье и выучилась встречать гостей не поясным поклоном, а церемонным «приседанием хвоста» – реверансом».
Тесная дружба в таком возрасте неминуемо приводит к любви. По некоторым сведениям, Алексашка всерьез вознамерился сделать Наталье предложение. Писатель Елена Майорова сообщает: «Меншиков метил выше. Первоначально его целью было породниться с Петром, жениться на Наталье Алексеевне. Но при первом же намеке на такую возможность Петр впал в бешенство. Фавориту пришлось оправдываться, делать вид, что он превратно понят. Однако Петр долго не мог успокоиться».
Навряд ли Меншиков, при всей своей харизматичности, стал бы хорошим мужем для Натальи. По словам историка Соловьева, с самого отрочества «сержант Алексашка уже показывал страшное честолюбие… Выхваченный снизу вверх, Меншиков расправил свои силы на широком просторе; силы эти, разумеется, выказались в захвате почестей, богатства… У Меншикова и сотоварищей была страшная сила: потому они и оставили свои имена в истории; но где они могли найти сдержку своим силам?»
А «сдержки» у «птенцов гнезда Петрова» и правда не было никакой. Наталья не раз видела, как Петр бил Алексашку прямо по лицу, до крови; их застолья слишком часто переходили в непристойные гулянки; печальная судьба ждала женщин, попавшихся приятелям на пути. Не добившись успеха с Натальей, Меншиков избрал себе фаворитку в свите царевны; потом женился на ней, но изменял бесстыдно. Сомнительная честь в открытии Марты Скавронской – будущей императрицы Екатерины I – тоже принадлежит Алексашке; изначально Марта была его наложницей, а затем он передал ее Петру.
Итак, одна опасность Наталью миновала; но через два года над ней нависла новая угроза.
