Она поймала его на выходе. Схватив за тот же самый локоть. Больно, не порвав едва напополам.
– Ты куда?!
– Дела, прости…
– Возьми меня с собой. – Любовь одурманила его запахом гари с пожара, едва перебитым ароматом дорогих духов. – Мы не обо всем поговорили… можно по дороге.
– О чём?
– О нас хотя бы! – Он не видел, но понял – она надула губы, искусственно изобразив обиду.
– «О нас» закончилось в том очаге пожара…
– Но там в возгорании проводка виновата и ещё, кажется, какая-то… шлако… вата…
– Очень старый дом?.. – Василий спешил, избегая столкновений с прохожими.
– Очень. Старее, чем сама бумага… – Любовь же за ним спешила. (Как человек, не чувство, безответное…)
Василий встал. Застыл. Словно пропустив удар, искал не себя в нокдауне, а понимание того, что ей о нем известно. Об отношении его к бумаге. О тонких связях проданной души его и «матричной основы» самого бумажного продукта. Об этом знать не мог никто. Кроме Грюмо и… Веры.
– Откуда ты?.. – Он не договорил, взглянув в глаза напротив, и ощутил, что «окунул» ее вместе с собой в запах азиатской кухни рядом расположенного ресторана. Он, стоя, едва не на себе ощущал процесс термической обработки продуктов на разогретых плитах…
– Не знаю ничего… – Любовь откровенно смотрела в его глаза. – Случайно… в аэропорту услышала диалог двух клерков. О меценатстве, о спасении ненужном, о бессмысленной борьбе за вымирающий продукт, практически о сумасшествии еще вполне молодого ретрограда…
Василий вздохнул, наморщив нос, противясь запахам, идущим с кухни ресторана.
– Продолжай! – Он в сторону ее отвел, придерживая за руку.
– Нашла предмет их обсуждений в Сети, это мне показалось любопытным… На фото пятилетней давности тебя едва узнала…
– И?..
– Сделала снимок твой, – она виновато закусила нижнюю губу, – там, в галерее, недели две назад, сам посмотри…
Она в несколько движений листнула снимки на экране фотоаппарата, приблизив к его лицу кадр в зале со знакомой скамейкой напротив творения Леонардо.
Василий нервно улыбнулся, при этом «смяв» морщинами лицо.
– Но здесь ведь нет никого…
– В том-то и дело… – Девушка убрала камеру от его лица. – Никого. Но в тот момент там находился ты, поверь мне… А это… – она достала из сумки почтальона несколько бумажных фото, – секундой позже тот же ракурс, но сделанный на старый пленочный фотоаппарат.
На черно-белом фото Василий завороженно смотрит куда-то вправо от сделавшего снимок.
– Ты за мной следила?!
– Если честно, да. – Любовь взяла его за обе руки, глядя по-собачьи преданно в глаза, – и, как мне показалось, преуспела в этом не одна.
– Кто еще?!
– Странный… очень элегантно одетый человек, строгий, деловой и в тот же момент сильный, волевой… – Любовь отвела глаза от Василия и посмотрела куда-то вдаль. – Похож на призрака, но во плоти – живой…
– Как ты определила?
– Он меня коснулся случайно, мимо проходя… – Она смочила влагой глаза, словно вернулась из скорбных воспоминаний. – Хотя, наверное, так смерть касается, приходя за бренным телом…
В глазах Василия застыл немой вопрос.
– …Когда я маленькой бежала за отцом и матерью в панической толпе… в момент трагедии в метро, – Любовь вытерла слезу, уводя Василия к уличному кафе, – такое же касание я ощутила от человека, оттолкнувшего меня в сторону от эскалатора. Я помню его взгляд, запах, шероховатость руки, горячей кожи… ее отпечаток красный ожогом с моей шеи и лица еще долго не сходил…
– Он что-то говорил?
– Просто сказал: «Еще не время, отойди!» – Любовь, бросая сумку на стол, разместилась за ним же, ища глазами официанта. – Он всех тогда забрал, когда лестничную ленту несчастный случай оборвал. Передо мной до сих пор матери лицо и ее ко мне протянутые руки, корящий взгляд отца… молящий – остаться жить.
Василий взглянул на зажигалку с сигаретой в ее дрожащей от волнения руке.
– Я знаю, что ты борец с этой пагубной привычкой, но… – ее упругая грудь приподнялась в жадной затяжке сигаретой, – прости, для меня это единственная отдушина…
Василий промолчал, отодвигаясь чуть, ему было ненавистно не само курение и курильщики. Он огня боялся приближения, помня, как болезненно восстановление после сожжения тела своего… Он не раз испытал и то, и другое. Сказать больше: он не был ярым противником курения потому, что бумажная часть сигареты сгорала, как и впоследствии выкинутая и отсортированная в переработке упаковка – пачка из-под сигарет. Он радел только за ту бумагу, которая помогала людям или сохранялась хотя бы на относительно долгий срок времени, являясь незаменимой для них полезностью.
– Мне всё равно… – произнес задумчиво Василий. – Это твое здоровье, в конце концов.
– Пассивно – и твое. – Любовь выдохнула дым в сторону спешащих мимо кафе прохожих.
– Мне разрушение этим не грозит. – Он взял один из бумажных снимков. – Что еще?..
Любовь, пристально взглянув в его глаза поверх очков, затем сквозь их стекла, ногтем указательного пальца выцарапала из пачки фотографий еще одну и подтолкнула ее к Василию.
– И что?!..
Тем же ногтем цвета штормовой морской волны она, трижды стукнув, указала на темное пятно за Василием.
– Ну… – Пятно человеку с богатым воображением могло показаться призрачным силуэтом с парой светлых глаз, Василий рефлекторно отстранился от дымящейся сигареты спутницы. – И снова только «ну»?!..
– Ну! – передразнив его и затушив сигарету, Любовь несколькими манипуляциями на экране фотоаппарата увеличила темное пятно, выделив его, обведя белым на снимке цифровом, на том, где, по ее словам, был не «проявлен» присутствующий во время съемки Василий. – Ну?!
Василий похолодел. Затвердел. Как твердеет на крепком морозе влажная бумага, дошедшая до «раскола». Здесь образ, едва заметный на бумажном фото, виден чётко – контуры тела и светящиеся белым глаза и в улыбке зубы. Более того, он Василию знаком. Почему последний и «одеревенел»… Нервно сглотнул слюну и потянулся почти со скрипом тела к латте спутницы, дымящемуся на столе.
– О-о-о… – Любовь, внимательно разглядывая Василия, откинулась назад, в порыве ветра поправляя и убирая прядь волос под оправу очков, водруженных сверху на рыжей голове. – Да он знаком тебе!
Собеседник ее с трудом проглотил не согревающий его напиток. Говорить не мог, он смотрел на образ своего врага, на причину всех своих несчастий и бед. Поднявшийся внезапно холодный ветер еще больше сковал Василия, отправляя в памятное прошлое.
Грюмо. Вера. Пылкая страсть. Тени райского сада. Эти же тени в музыкальном произведении, сделавшем современного музыканта известным, несмотря на частичный, но всё же плагиат. Его, Василия, трагическая и непоправимая ошибка…
Любовь дергает его за руку.
– Идем, сейчас польёт! – Она собрала свои личные вещи в сумку, расплачиваясь с официантом.
