Салех терпеливо вздохнул. К остротам компаньона он относился как к неизбежному злу. О чуткости молодой аристократ имел сугубо теоретические знания. Он об этой чуткости, безусловно, читал… Но и только.
– Ты закончил? – казалось, яд Гринривера вернул инвалиду самообладание.
Ричард унял улыбку и сделал жест «замыкаю уста». Со стороны громилы снова раздался тяжёлый вздох.
– Она мне сказала, что ни о каком браке между нами не может идти и речи! Аргументировала она это тем, что из меня получится просто отвратительный отец! Начиталась этих работ профессора Маскитоса… – голос громилы выражал растерянность, ему явно не свойственную.
Гринривер расхохотался.
– Мистер Салех! Я, наверное, даже где-то сочувствую вашему горю… Или нет, не сочувствую… Ну, так скажем – могу понять. И готов вам всецело помочь! Но объясните, как? Человека в этом деле менее подходящего ещё требуется поискать! – Ричард постучал кончиком пальца по газетному заголовку. – Впрочем, если вы того хотите, могу начать против этого Маскитоса кампанию в прессе. Или нанять молодчиков, чтобы те переломали ему все кости. Даже готов лично поучаствовать в его бесследном исчезновении! – молодой человек от души веселился.
– Ну, ты ведь это… держишь змею… Может, понимаешь чего, ну, в воспитании…
Ричард, уверенный, что готов ко всему, и смело сделавший глоток из чашки с кофе, покраснел лицом и судорожно кивнул головой, силясь унять кашель. После чего схватил со стола салфетку и уткнулся в неё лицом.
Борьба за чистоту дорогого костюма заняла не менее минуты. В итоге, обуздав рвущийся из глотки кофе, графёныш откинулся на кресле и совсем по-плебейски заржал. Он пытался зажать рот, но смех все равно прорывался через ладонь. Смеялся молодой человек долго.
– М-м-м… Ой, не могу… Мистер Салех! – голос Ричарда ещё немного дрожал от смеха. – Позвольте вам напомнить: Нарцисса – механоид, она куда менее живая, чем ваша винтовка! Я кормлю её хронометрами и резиной, а ещё могу наматывать на руку и колошматить пьянчуг по трактирам. Боюсь, в нашем с ней взаимодействии куда меньше педагогики, чем в рутинной чистке обычного оружия. Я, признаться, и держу её только из-за абсолютной уникальности.
– И чтоб баб трахать… – поникшим голосом добавил Рей.
– И это тоже. Мистер Салех, знали бы вы, в какое неистовство приводит женщин ощущение живого механизма на нежной коже! – голос молодого человека стал мечтательным.
– Всё-таки ты извращенец, Ричард. Вот сразу видно потомственного дворянина. Живая змея для постельных утех… Тьфу! – лицо Салеха, обезображенное десятками шрамов и начисто лишённое волос, перекосилось, и он совершенно искренне плюнул на пол.
– Я готов подумать над вашей проблемой и предложить решение. Но мне потребуется какое-то время и, возможно, консультации экспертов, – Гринривер поспешно сменил тему разговора. – Но от вас я потребую погасить мой долг перед вами за проигранный спор!
– Какой из них? Я уже со счёта сбился, – Рей задумчиво поднял глаза к потолку.
– Любой, на ваш выбор, – Ричард был сама любезность.
– Хорошо. Я просто не знаю, к кому ещё обратиться! – в голосе Салеха прозвучала искренняя благодарность. – А то все остальные разбегаются.
– Издержки репутации… – Гринривер согласно кивнул, глядя в пламя, что плясало по дровам камина.
Повисло молчание.
– Мистер Салех?
– Да, Ричард?
– А у вас разве нет каких-то своих дел? – в голосе молодого аристократа явственно прорезался лёд.
– Нет, ни единого, я в город поехал тебя разыскивать.
– Вообще-то я хотел побыть в одиночестве, если вы успели забыть. Не могли бы вы меня покинуть? – устал намекать Гринривер.
– Не, как можно! Я же швейцара в больницу отправил. Значит, охранять тебя некому. Вот я и охраняю, всё согласно нашего с тобой договора. Обеспечиваю приватность и уединение. Пункт девять, подпункт два, – Рей шумно хлебнул чай из стакана.
– Тогда, может быть, для этих целей вы встанете перед дверью? На место швейцара? – голос Ричарда стал совсем раздражённым.
– Зачем? Погода собачья, плащ вон даже не просох ещё. А если кто придёт – в дверь постучат. Я открою. И это… попроси ужин подать, я с самого утра не жрамши. Хороший стейк меня бы устроил. И кальвадоса шкалик.
– Мистер Салех, а вы часом не охуели? – уже прорычал доведённый до бешенства Гринривер.
– Нет, с чего ты так решил?
Стон, полный отчаяния, был ему ответом.
?
Императорский дворец – такое место, где заблудиться могут даже члены правящей фамилии. Мало кто на свете может похвастать, что досконально изучил весь комплекс зданий, который возводили не одно тысячелетие. Не говоря уже про укромные места внутри самих зданий. Так, скромный кабинет, выходящий окнами в небольшой живописный сад, был знаком от силы паре дюжин людей (и дюжине не совсем людей). А уж дорогу к нему даже эти люди никому бы не объяснили. Поскольку она менялась ежедневно, оставаясь постоянной лишь для хозяина кабинета.
В кабинете стоял самый непритязательный письменный стол – обычный дуб, обтянутый по столешнице зелёным сукном. Три кресла – тоже дубовые, тоже простые, с медными заклёпками и высокими спинками. Небольшой камин, что скорее создаёт уют, нежели согревает.
Одно из кресел стояло перед камином. В нём сидел высокий круглолицый мужчина. Обычный мужчина средних лет, с ничем не примечательным лицом. Разве что пышные завитые усы – они выделялись из общей картины, привлекая внимание. Одет мужчина был в скромный мундир военного покроя, отделанный по отворотам и обшлагам пурпуром. И всё бы ничего, но оттенок пурпура – отлив «крыло ворона» – был запретен для всех людей этого мира. Кроме представителей императорской фамилии. Да и то лишь тех, кто непосредственно относился к правящему Дому.
Лицо хозяина кабинета было хмуро-задумчивым. Откинувшись на спинку кресла и вытянув длинные ноги к огню, он задумчиво стучал пальцами по подлокотнику. Сухие нервные пальцы, унизанные перстнями, выбивали на дереве сложный, рваный ритм. Пламя в камине плясало в такт этому стуку, завиваясь в крохотные смерчи и опадая. Перстни, кстати, были ничуть не менее уникальны, чем пурпур. Особенно, если учесть, что каждый представлял собой личную печать.
Печать императора.
Размышления монарха нарушил тихий шелест, словно ветер пошевелил опавшие листья. Мужчина обернулся к двери и шевельнул пальцами в повелительном жесте. Морёная лиственница дверного полотна покрылась рябью, словно поверхность воды в полынье. Сквозь рябь проступило человеческое лицо.
– Маркиз Морцех, Ваше Императорское Величество. Изволите принять?
Снова короткий жест пальцами. Лицо утонуло в старом дереве, рябь исчезла. Пауза – и дверь бесшумно распахнулась.
В кабинет вошёл мужчина примерно одного возраста с хозяином. Одет он был в чёрный камзол, украшенный по рукавам серебром, которое слегка светилось в полумраке.
Продолговатое лицо гостя, по-своему привлекательное, выглядело измождённым. Словно некий скульптор собрался было высечь из драгоценного мрамора благородного красавца, но что-то его отвлекло, и портрет остался незавершённым. Да к тому же лет на двадцать постарел, покрывшись трещинками-морщинами. От крыльев тонкого длинного носа с еле заметной горбинкой залегли почти прямые складки, а губы вытянулись между ними, как хирургический разрез, сведённый краями для зашивания. Прямые чёрные волосы, изрядно битые сединой, ниспадали на плечи и почти не шевелились при движении.
Хозяин кабинета смотрел в огонь, не оборачиваясь. Разве что перестал выстукивать странный мотив, и пламя успокоилось.
Маркиз Морцех остановился в трёх шагах от кресла и молча уставился на спинку. Выражение его лица не взялся бы прочесть ни один физиономист. Да и не было в империи физиономистов, которые рискнули бы это проделать.
Разве что один – тот, кто сидел в кресле у камина.
– Ваше Величество? – напомнил о себе гость, когда молчание опасно приблизилось к рамкам приличий.
– На столе бумага. Прочти, – шелестящий, едва различимый голос мог бы принадлежать личу или призраку, но произнёс эти слова император.
Гость подошёл к столу и взял в руки указанную бумагу. Благо, она там лежала в одиночестве. Карие глаза – единственная по-настоящему яркая деталь его облика – слегка прищурились, пристальный взгляд заскользил по строчкам. По мере приближения к концу документа маска спокойствия на лице маркиза пошла трещинами. На мгновение его исказила гримаса ненависти, но Морцех быстро вернул контроль, восстановив привычное бесстрастие. Лишь в глубине карих глаз неохотно пряталось адское пламя. Или это каминный огонь шутить изволил?
– Я не поеду. Вы обещали мне полтора десятка лет. Прошло всего четыре, – в голосе визитёра прозвучало эхо горного обвала. Слова валунами ударялись друг о друга, высекая искры и крошась в щебень. Кого другого подобные интонации могли напугать до икоты, но хозяин кабинета был не другой.
Он был единственный.
Молчание снова повисло в тишине, нарушаемой лишь потрескиванием дров и гудением пламени.
