Юн пытается кивнуть. «Да».
– Ну, и отлично.
Сигваль бросает меч в ножны, поднимает свою одежду и идет прочь.
14. Оливия, тишина
– Вот балбес! – Эсхейд, тот пожилой вояка, не стесняясь, отвешивает Сигвалю подзатыльник. – Когда вы повзрослеете оба?!
– Да иди ты… – отмахивается Сигваль.
– Юн! – кричит Эсхейд. – Живой?
– Да иди ты! – в тон отзывается тот. Поднимается на ноги, пытается немного стереть кровь. Ничего особенного там, просто царапины.
Кто-то из солдат весело ржет.
Все свои, и никого не удивляет. Насмотрелись уже? Только Оливии тут не по себе… так, что хочется расплакаться.
Отворачивается. Отходит в сторону.
Слышно, как за спиной Сигваль с Эсхейдом о чем-то спорят.
Потом…
– Лив! – Сигваль догоняет ее. – Прости. Мы пугаем тебя, да?
– Да, – говорит она.
Он немного хмурится, так неуверенно, словно подбирая слова.
– Не бойся, – и чуть улыбается. – Мы с Юном всегда дрались, это обычная история. В этом ничего такого нет. И все же, он один из немногих людей, которым я доверяю. И это… сложно так сразу объяснить, – он трет переносицу. – Вот даже шрам у меня на роже – его рук дело.
– Его?
Такой шрам на пол лица, еще бы немного, и Сигваль мог бы остаться без глаза.
– Да, лет в шестнадцать, – теперь Сигваль ухмыляется уже совершенно честно. – Из-за девушки подрались. Она красивая была, просто невероятно! А мы, два молодых петуха, распушив хвосты, соревновались, кто первый затащит ее в постель. Оба целовались с ней и водили гулять под луной.
– И кто выиграл? – спрашивает Оливия.
Он улыбается. Это какие-то давние дела, вспоминать которые даже весело. Тогда это, и правда, было только забавой. А сейчас… Им уже не шестнадцать…
– Да пока мы между собой выясняли, она вышла замуж за Джона Тенгиля. Я видел ее год назад. Все так же красива и совершенно счастлива, по уши в хозяйстве и детях, у нее их, кажется, уже трое.
И все равно…
– А сейчас? – тихо говорит Оливия. – Вот то, что сейчас…
Он качает головой.
– Ты тут не причем, даже не думай. Это наша с ним давняя дурь… Ничего. Иногда полезно размяться, прямо в полную силу. Да мы, считай, с детства так развлекаемся. Эсхейд учил драться нас обоих, мы друг на друге учились. Но только меня прямо лет с четырех, а Юна уже потом, его отец привез… – Сигваль вздыхает. – Не пугайся. Как бы страшно это не выглядело, никто никого не убьет.
– А Никлас Оддмар?
Его лицо разом меняется, словно застывает, болезненно заостряются черты.
Не стоило.
– Это совсем другое, Оливия.
До хруста стискивает зубы.
Немного неловко… Она не должна была спрашивать?
Сигваль немного справляется с собой, выдыхает.
– Ты все равно должна знать. Это будет касаться и моей жены тоже. Меня обвиняют в измене, предательстве и попытке захвата власти. Последнее – чистая правда. Я не могу спокойно смотреть на то, что делает отец. После Бейоны и после этой войны – тем более. Если ничего не сделать, мне достанутся руины… в лучшем случае. В худшем, Остайн просто перестанет существовать, его растащат по кускам, – он облизывает губы, морщится, ему не нравится говорить все это. – Я делаю то, на что не имею никакого права, решать должен мой отец. Но решаю я. Часто грубо и жестко, но как могу. Многим это не нравится. Здесь слишком большие деньги и большая политика. И Ник… Тифриду удалось склонить его на свою сторону, и сторону отца. На сторону законной власти, если уж на то пошло. Ник был хорошим парнем, очень честным и правильным, но… так вышло. Либо я, либо меня.
Ему тяжело, очень тяжело.
– Он хотел убить тебя? – спрашивает Оливия.
– Нет, не меня. Думаю даже, Ник полагал, что то, что он делает, пойдет мне на пользу, я откажусь от своих безумных корыстных планов. Я не король. Но он всегда был верен мне, и даже в этот раз, думаю, считал, что так будет лучше… Не будем об этом, ладно?
Просьба, почти с тоской.
Он пытается оправдать человека, которого убил. Не себя, не свой поступок, свои мотивы… а его. И это странно. Оливии сложно это понять.
Она кивает.
– Сейчас не самое лучшее время для свадьбы, – говорит Сигваль. – И дело даже не в том, что ты в два счета можешь оказаться вдовой. И даже до свадьбы я могу не дожить. Но в том, что они могут попытаться достать и тебя. Рядом со мной сейчас очень опасно. И то, как мы тут бегаем кругами по лесам – это ерунда. Самое веселье начнется, когда вернемся домой. И чем дальше, тем будет хуже, пока не решится окончательно. Поэтому, я очень прошу тебя – если я скажу сделать что-то, ты делай не рассуждая, сразу. Иначе, это может стоить тебе жизни. Я не хочу пугать, но, тем более, не хочу твоей смерти. У тебя нет причин доверять мне, но… не знаю… вон, хоть Юна спроси, он подтвердит.
Он посылает спрашивать сам… А потом?
– Юна? Мне показалось… – Оливии приходится собраться с духом. – Вот то, что сейчас было, эта драка… Мне показалось, что ты ревнуешь.
Он улыбается, криво и совсем не весело.
Крылья носа вздрагивают, почти судорожный вздох…
– Знаешь… можешь не верить, но сейчас мне почти все равно. Я знаю, что Юн не перейдет границы. Он будет развлекать тебя всю дорогу и петь песни, но это ровным счетом ничего не значит, он просто такой человек. Я понимаю, что тебе очень страшно и одиноко, вдали от дома, с чужими людьми. А из меня сейчас никудышный собеседник, да и любовник тоже хреновый, я все время думаю не о том. У меня совсем нет сил на то, чтобы пытаться тебе понравиться, как-то ухаживать, делать что-то такое… – он сжимает зубы, на пару мгновений отводит взгляд в сторону, и такой, сквозь зубы, вдох-выдох, со свистом. – Но если все наконец-то удачно закончится, то… я обещаю быть тебе хорошим мужем. Честно. И даже если… Если Юн… – он запинается, смущается даже, как мальчишка. – Даже если что-то будет, я все равно тебя у него отобью. Без вариантов. Мы это уже проходили.
И вдруг улыбается.
Это как-то непостижимо…
– Почему? – спрашивает Оливия. Просто в растерянности. Это невозможно осознать.
