Глеб кивнул.
И ЖИЗНЬ, И СЛЁЗЫ, И ЛЮБОВЬ…
О том, что в благородном семействе Ежовых не всё спокойно, шушукались уже давно: и на светских раутах, и на лавочках у подъездов. «Она ей так прямо и сказала: твой Петька виноват, что моя Светка разродилась мёртвым ребёнком!» – «Ух ты! И не побоялась? Самой маршалице такое в лицо сказать…» – «А кого ей бояться? Они ведь, как-никак, родня, у самой муж герой, а главное, она мать!» – «Это да. А правду говорят, что Петька перед отъездом побил Светлану?» – «Про то не скажу, но наговорил, видно, много чего, раз она ему мертвяка родила» – «Господи! И не стыдно вам такие глупости говорить? Пётр, чай, не к любовнице ушёл, на фронт. А что младенец мёртвым родился, так то бывает, перед Богом все равны…»
«Маршалица» – Наташа Ежова эти пересуды, будучи женщиной умной, комментировала очень скупо, даже в разговорах с близкими подругами. Она бы их вообще не комментировала, да только тот неприятный разговор между ней и Ольгой Галиной состоялся при свидетелях. И чёрт её дёрнул примчаться из Москвы в Питер сразу, как стало известно про неудачные роды? А с другой стороны, могла ли она поступить по-другому? И может ли поступить иначе теперь, когда ей предлагают предать сына, похоронить, не предъявив тела? Материнское сердце не обманешь никакими свидетельскими показаниями – мол, в том бою никто не выжил, оно говорило: Петя жив, хотя и находится в большой опасности. А раз так…
Наташа поднялась с места:
– Мой ответ – нет! Сама на фальшивые похороны не приду и прокляну любого из членов моей семьи, кто такое сделает!
Сказала и вышла из комнаты, оставив в оторопи Ольгу Галину и своего мужа, который был единственным, кто присутствовал при их разговоре. Николай оторвал взгляд от двери, через которую вышла Наташа, и перевёл на Ольгу.
– Ну, значит, так тому и быть! – Ежов встал, давая понять, что разговор окончен.
Встала и Ольга. Она уже опамятовалась, говорила твёрдо:
– Жаль, что нашим семьям, похоже, не удастся сохранить нормальные отношения. Но я, Николай Иванович, в чудеса не верю. Как не верят в них те люди, что выдали мне эту бумагу. – Ольга подняла руку с зажатым в ней «Свидетельством о смерти» – Если мать отказывается хоронить сына – его похоронит жена, как велит ей долг!
… – Я же тебя упреждала, подруга, что ничего хорошего из твоего приезда не выйдет!
Разговор шёл на кухне в квартире Абрамовых. Ольга Галина только что поведала о своём визите к Ежовым, точнее, о том, чем этот визит завершился. После слов Абрамовой, Галиной в голову пришла мысль, что и здесь разговор пойдёт в том же ключе. За мыслью подкатило раздражение, поэтому вопрос, обращённый к хозяевам квартиры, прозвучал не без вызова:
– Осуждаете меня?
Не дождавшись ответа, ответила сама:
– Осуждаете… Ну, так чего не отказали в доме? Я бы и в гостинице перекантовалась.
– Не мели чушь! – поморщился Глеб. – В доме тебе и впредь никто не откажет. Что касается цели твоего приезда… – да, она нам не нравится!
– Господи, да чем же?! – воскликнула Галина. – Ладно, Наташа. Но вы-то люди военные. Вы же читали заключение. – Она процитировала по памяти: – «В борт БМП, в котором мог находиться майор Ежов, попало минимум два снаряда». Вы знаете, что происходит с экипажем БМП, когда в борт опадает хотя бы один снаряд? А я знаю!
– А тебя не смутило, что в заключение есть слово «мог»? – спросил Глеб.
– Ладно, тогда другое место из заключения: «На заключительной стадии боя немцы применили огнемёты». Они там всё сожгли. Всё и всех. Понимаете! Как в этом аду можно пропасть без вести?
– И всё-таки наше мнение остаётся неизменным, – сказала Ольга Абрамова. – Ты и Светлана поторопились.
– Я и Светлана? – с горечью воскликнула Галина. – Вы бы её видели, доченьку мою. Она после потери ребёнка стала вянуть, а теперь совсем одеревенела. Если хотите знать, мне одна ведунья посоветовала: нужно твоей дочке на могилке мужа поплакать, тогда, может, и отпустит её. Э… да кому я всё рассказываю? Вам, верно, неинтересно… Скажите лучше, кого-нибудь из вас на похороны ждать?
– А сама-то как думаешь? – спросила Абрамова.
– Так и думаю, – горько усмехнулась Галина, – а спросила из вежливости.
На символических похоронах Петра Ежова ни близких, ни друзей семьи не было. Ещё один повод для пересудов…
ЛИЧНОЕ ДЕЛО МАЙОРА ЕЖОВА
По мере того, как Войско Польское откатывалось от Варшавы, положение окружённых в разных частях города польских отрядов становилось всё более отчаянным…
То, что госпиталь работает последние дни, а может и часы, главный врач, он же ведущий хирург, понимал прекрасно. С мрачным лицом слушал он доклад коменданта госпиталя.
– Все, кто мог двигаться, ушли, остались лишь неходячие, включая немцев.
Заключительные слова комендант произнёс, как всегда, осуждающе, хотя ему было прекрасно известно, что вражеские солдаты попали в госпиталь случайно. Просто их сначала принимали за своих. Как? А вы пробовали в пылу сражения отличить своих тяжело раненных танкистов от чужих по одному комбинезону? Вот и тащили всех подряд в госпиталь. Тут, понятно, определялись быстро. Немцев откладывали в сторону, определяя в конец очереди на операцию, но добивать их сразу, на чём настаивал комендант, главврач категорически запрещал. Операции дожидались немногие. Кто-то умирал на операционном столе. Потому в госпитале немцев на излечении было немного, пять человек. И теперь их участь была, как казалось, предрешена. Главврач прекрасно понимал, что когда он покинет госпиталь, комендант приведёт свою угрозу по отношению к пяти военнопленным в действие. Впрочем, не к пяти. К четырём. Один танкист успеет умереть своей смертью. Его положение врач считал безнадёжным. Что до остальных…
– Из двадцати двух тяжёлых больных семеро нетранспортабельны…
Сказав фразу, врач замолчал, заставив коменданта произнести:
– И?..
– Если мы оставим их вместе с немцами, то, может быть…
– Не может, – покачал головой комендант. – Немцы своих заберут, а наших добьют. А ещё и пытать будут.
– А вдруг…
– Вдруг?! – прервал врача комендант. Спросил с угрозой:
– А ты своей головой за это «вдруг» поручишься?
Врач угрюмо промолчал. Взгляд коменданта потеплел, и он сказал уже намного мягче:
– Давай оставим пустые разговоры и поговорим о насущном. Тех семерых наших придётся… ну, ты понимаешь…
Врач угрюмо кивнул.
– Остальных раненых будем эвакуировать по частным квартирам, – продолжил комендант. – Тебе потом придётся контролировать ход их лечения уже на дому.
Врач опять кивнул.
– Немцы… – комендант поморщился. – В общем, это моя забота. Кажется, всё?
– Есть ещё один момент… – сказал врач.
– Что за момент?
– Танкист, русский, что доставили сегодня. Если ему не сделать операцию, может умереть.
– Так в чём проблема? – удивился комендант. – Делай! Время на это у тебя есть.
– Дело не во времени. Тут я только могу отнять у парня ногу.
– Плохо, конечно, – сказал комендант, – но я так и не могу понять причину твоих сомнений.
– В нормальных условиях ногу можно было бы спасти…
