Лучший друг
Ян Ильич Грош
Беларусь перетерпела немало изменений за время XXI века. Она успела пройти и через кризис, и через научный подъем, и через фатальные ошибки. Начало двадцать второго века – это время, когда страна уже не в отчаянии, она просто потерянна и не знает, что делать дальше. В этой серой атмосфере безысходности находятся два брата, которые вот уже сколько лет прожигают жизнь в жалких попытках поиска увлечений. В один момент им приходит известие. У братьев Егора и Лёши появляется цель, ради которой нужно идти вперед – по послевоенным городам, выгоревшим лесам, страшным ядерным пустошам и отчужденным городишкам, в которых им встречаются самые разные персонажи и самые непредвиденные знакомства. Вместе с братьями в это путешествие отправляется их новая подруга. Вместе они надеяться разогнать скуку и получить максимум удовольствия от своего вояжа, но, к сожалению, они даже не представляли, что такое Беларусь XXII века.
Содержит нецензурную брань.
Ян Грош
Лучший друг
Дисклеймер
Перед началом чтения стоит понимать, что любые совпадения имен, названий городов и стран – всего лишь совпадения. Автор в равной степени уважает все национальности, расы и всех людей, какими бы те ни были. История не имеет никакой связи с реальным миром. Все – вымысел.
За один день нельзя изменить жизнь, но можно принять решение,
которое перевернет ее навсегда.
Александр Федьков
Часть 1. Люди как цветы
Глава 1. Камни преткновения: долгий «карантин».
I
Пробиваясь сквозь тусклые стеклянные панели аудитории, солнечный свет бил в лицо и мешал пускать слюни на затертую эмалированную парту, частично сохранившую свой презентабельный довоенный вид. Опустив на руку раскрасневшуюся щеку, рядом сидел Яша и хлопал влюбленными глазками, разглядывая молодую учительницу философии. Она, в свойственной ей манере легкого возбуждения и волнения, рассказывала вводный курс в философию Канта. Для нее это – бесконечное восхваление старых мыслителей, – было как часть жизни. Некоторых это завораживало и вызывало уважение, но большинство учеников предпочитало прикорнуть на ее лекциях, прижавшись к твердой поверхности холодной парты.
Также и друг Яши лежал и ловил грезы, не вслушиваясь в ее монолог, изредка прерывавшийся на кашель. Кира Васильевна принялась расписывать схемы на доске, в свойственной ей невротической манере делая размашистые, резкие линии и, когда приходило время ставить точку, так сильно била в нужное место, что мел готов был разлететься под натиском ее руки.
Яшин друг только больше обмяк под грузом ее наполненных непонятными и заумными словами рассказов, контекст которых был ему настолько чужд, что он только больше погрузился в сон. В конце концов он задремал и противно засопел. Кира Васильевна не выдержала и сделала легкое замечание:
– Постулатов! П-поднимайся! Я что… Я учитель, и имею право тебя осечь, – уточнила она, зная скверный характер провинившегося. Кира Васильевна нахмурилась и стала в позу, стараясь казаться убедительной.
Постулатов быстро поднял заспанную кучерявую голову с приклеившимися на лицо потными волосами. Красная щека горела красной краской. Еще никогда староста класса не позволял себе подобного с момента обучения, хотя он особо и не сдерживался ранее.
– Кира Васильевна, извините, – он прищурил оба глаза, прячась от дневного света. – Я как-то…
– Меня не волнует, что у тебя случилось! – почувствовав свое превосходство повысила голос преподаватель. – Егор, если ты хочешь спать – отправляйся домой. Мне на уроке ты не нужен с таким отношением к предмету.
Староста бросил полный боли взгляд на друга, вздохнул и выдавил очередное «извините», после чего положил голову на руку и уперся взглядом в исписанную схемами и цитатами доску. Кира Васильевна скинула локон волос с лица и вернулась к теме, вся счастливо сияющая после своей маленькой победы. Тут произошло то, чего Егор и боялся больше всего, и что в последнее время вызывало в нем неконтролируемую агрессию – завел песню сосед по парте.
Длинноволосый и меланхоличный Яша часто любил философствовать на уроках Киры Васильевны, но вот только рассуждения его были совсем не по теме урока. Яша неряшливо собирал эпитеты про свою учительницу, стараясь высказать воздуху вокруг все, что он думает об этой чудной женщине, наивно полагая, что Егор его слушает и соглашается со всем, о чем тот говорил. В свою очередь Егор попытался взглядом указать соседу, что пора заканчивать, но на глазах Яши лежало бельмо любви, от чего тот не замечал совершенно ничего кроме своего объекта вожделения.
Справедливости ради стоит заметить, что надежды Яши не были глупы и безрассудны. Кира Васильевна была женщина не старая – тридцать один год, – а выглядела она и вовсе на все двадцать пять. В ее репертуаре имелось все, чего хочет молодое и горячее сердце: сдержанная серьезность, игривая натура, светло-розовое тело, опыт, обстоятельность и молодежное стремление к приключениям, которое она так старательно скрывала от класса. Это подметила вся группа Егора еще тогда, когда на очередной экскурсии всех завлекли поглядеть на макеты домов и будущую гордость градостроительства «Новой Республики», а молодая преподаватель, которая в свою очередь пыталась незаметно пробраться к одной из витрин, украла оттуда модель солдатика. Ее окутанный фанатизмом взгляд тогда явно дал всем понять, что она была настоящей авантюристкой, только вот в силу правил своей профессии не имела права показать свое истинное «Я». На лице Кира Васильевна носила круглые очки, подчеркивающие ее и без того большие глаза; волосы были закручены в легкие кудряшки светло-золотого цвета, свисающие до ключиц; на правой руке, за что она не раз извинялась перед педагогическим коллективом, была от запястья до локтя большая татуировка в форме женщины, которую оплетают длинные лианы, элегантно огибая самые сокровенные места женского тела.
Так бы Яша и сидел часами, слушая ее сладкий голос, его друг бы тихо скалился от разрывающей его головной боли, но их прервал знакомый звук и мерзкий треск звонка. Звонок подействовал на каждого по-своему: окрыленный Егор скинул тетрадь в прямоугольный кейс и пулей вылетел из класса, оставив Киру Васильевну в небольшом недоумении и даже обиде, а Яша тяжело вздохнул и накинул на лицо длинные пряди, надеясь показать, что он, неожиданно, уснул. Ненароком оскорбив учителя, Егор вылетел наружу, твердо убежденный, что имеет право валять дурака последнюю учебную неделю и не чувствуя никаких угрызений совести.
II
Стоя в темном и отсыревшем с годами человеческого безразличия коридоре университета правоведения и юриспруденции, – БИП, – Егор нервно стучал ногой по грязному керамическому полу и в суматохе оглядывался по сторонам. Он крутил в руке подвешенную клипсу, размеченную как шахматная доска. Будучи человеком, который ненавидел что-то ждать, его переполняла злость.
Пока он стоял в коридоре, отстукивая ногой какой-то нервный ритм, мимо проходили десятки необремененных интересом даже к собственному предмету лиц преподавателей и сотни витающих в облаках студентов, изредка улыбавшихся чему-то или просто подшучивавших друг над другом. На Егора нахлынуло то самое ужасное чувство, когда кажется, что ты попал не в ту компанию. Хотя, справедливо признавшись себе, он понял, что это чувство росло в нем еще в начале курса и было совсем не ново.
Наконец, из ленивой толпы показалась высокая фигура с массивными плечами и шеей, черными волосами и черным колечком, подвешенным на леске под левым ухом. Это был парень, гордо возвышавшийся над остальными студентами. Глаза у него были строгие, но вежливые и учтивые, а под нижним веком правого и левого глаза красовались три родинки – такие же, как и у Егора (одна под правым, и две под левым). У парня были грубые черты лица с выраженными скулами, легкой щетиной и маленькими ушами. Лоб его был не очень высокий и блестящий, а губы казались белым швом на фоне красно-бежевой кожи. Этим своим качеством они создавали какую-то синергию с его морщинами постоянного напряжения на лбу.
Сам того не понимая, но при виде большой фигуры Егор впал в бешенство. Ударив кулаком по голени, он взял себя в руки, как его бросило в жар. Парень с кольцом под ухом спокойно подошел к нему, достал шляпу с узкими полями из старой черной сумки и глянул на Егора, подняв по привычке своей левую бровь. Егор снова жутко раздражился:
– Не смей так делать, – процедил он сквозь зубы.
– Черт бы тебя побрал! – взмолился брат и засмеялся. – Да что с тобой в последние дни? Почему ты весь на нервах?
– Потому что ты надоел дразнить меня этой… этой чертовой бровью! Зачем ты это делаешь? – спросил Егор, угрожающе ткнув его пальцем в грудь.
– Это семейная привычка, наверное. Никто тебя не дразнит, – ответил брат, сжимая пачку сигарет «Огни Сан-Франциско» в кармане. – Пойдем уже, покумарим, – он подмигнул ему и довольно улыбнулся.
Уже с некоторым облегчением, Егор отправился к выходу – небольшим и облезлым пластиковым дверям, – но его остановило чувство преследования. В спину ему уперся чей-то взгляд. Обернувшись, он заметил девушку, поверх больших круглых очков с золотой оправой рассматривающую их с братом без особого интереса. Егор слегка наклонил голову и вопросительно поднял бровь, немного смущенный и раздраженный. Заметив этот жест, девушка захлопнула учебник в руке, опустила взгляд и гордо ушла за поворот.
– Да какого… что с ними со всеми не так… – Егор хотел подпрыгнуть и начать стучать ногами по полу что есть мочи. Его распирало какое-то внутренне чувство, словно ему было некуда деть свои руки.
Забыв о волшебных свойствах двери в университет быстро возвращаться назад, Егор толкнул ее и получил по лбу стеклянной панелью. На секунду он остановился, постоял так с полминуты, слушая тихие подшучивания по сторонам и, сам не понимая, о чем думает, оттолкнул ее настолько сильно, что чуть с корнем не выдрал ее с петель. Избавиться от злости ему помогла коричнево-черная сигарета, быстро перекочевавшая из руки Лёши ему в зубы.
Снаружи Егора и его светло-серую рубашку облепили кучкующиеся крылатые муравьи, от ударов по которым рубашка окрашивалась в цвет желтоватой крови. Весь день мечущийся от перепадов настроения, Егор сел у фундамента одного из зданий и уставился опустошенным взглядом на другую сторону улицы, чувствуя, как в голове рос скачущий из угла в угол гномик, который долбился в стены черепа и нес какую-то несуразицу. Внутри его все сильнее закипал чайник необоснованной злости, которая в какой-то момент напугала даже его самого.
III
Братья подъехали пару остановок на сорок втором автобусе до долгожданного трехэтажного дома, обвешанного коммунистическими флагами, литовскими гербами, плакатами с Уорвиком-Рыцарем и советскими эмблемами. Они поднялись на третий этаж по старой и скрипящей лестнице снаружи дома и забрались в окно. Снизу был слышен литовский акцент женщины, что горланила какие-то лозунги старому дедушке. Тот в свою очередь изредка посмеивался и вскрикивал: «Да! Так оно будет!».
– Тетушка Твид опять завела шарманку со стариком. Одно удовольствие, конечно, после сессии слушать их. Слава богу, что они хоть ночью не горланят свою коммунистическую за-за-заразу, – негодовал и заикался Егор, сбрасывая кейс в угол комнаты, точно зная, что не прикоснется к нему в ближайшие пару дней, хотя такое решение и было довольно опрометчиво.
– Ты бы поуважительнее к этим людям. Где бы ты сейчас был, если бы не они? – сказал Лёша.
Егор не обратил на его замечание никакого внимания, понимая, как очевидно было то, о чем он говорил и развалился на огромном диване их чердака и снова закурил. С сигаретой он чувствовал себя чуть уверенней и в целом, и в спорах с братом, которые обычно рождались после учебного дня.
Смотря на плавное и однообразное течение жизни на чердаке третьего этажа здания литовских коммунистов, из удобств предоставлявшее только туалет да небольшую кухоньку, не отделявшуюся от остальной комнаты даже пленкой, можно и самому невольно взгрустнуть. Двум юношам, явно заинтересованным в молодых развлечениях и девушках, которых можно водить к себе домой, трудно содержать такое жилище в гармонии с собой и с окружающими, однако, братьям это удавалось, частично благодаря их врожденному таланту выносить друг друга в самые непогодные дни. Егор нахмурился и закинул ноги на диван, закрыв место брату, уже собиравшемуся завалится на протертое ложе. Лёша даже не удивился, а ткнул вилкой брата в ногу и сел на вмиг освободившееся место. Бросив пренебрежительный взгляд, Егор скинул с себя школьную рубашку, оголив торс и завалился на бок, надеясь придумать, чем себя можно занять кроме чтения.
Егор любил читать. Книги были чем-то вроде места, в котором ты мог убежать от окружения. Там все было чуть ярче и веселее, нежели на послевоенной улице утопленного в отчаянии Менска, поросшей мхом и за которую никто браться как не собирался, так еще пару лет браться и не соберется. И тут даже речь шла не о том, чтобы начать ее реставрировать, а хотя бы решить собраться начать.
Даже не смотря на эту литературную магию, Егор все равно не хотел читать. Он слишком много уделял книгам времени, а теперь хотелось чего-то другого. Интернет как на зло снова на неделю выключили, компьютерный клуб закрылся еще два месяца назад, сход «Вино и водка» в отпуске до начала каникул, пусть и оставалась неделя, а бумага и карандаш, которые могли нарисовать его идеальный мир и остановить медленную его стагнацию, совсем не лезли в руку вот уже который год.
– Ты за работу браться будешь? – спросил Лёша, дожевывая вареную картошку с солеными маслятами тетушки Твид.
– Издеваешься? – спросил Егор, чуть усмехнувшись. – Конец года, а они мне голову морочить неделю еще будут! Не дождутся! – он помедлил, а потом добавил. – Да и вообще все это дело какое-то мутное. Что-то явно не так, не находишь? Зачем мы занимаемся этим?
– А что ты хотел? Сейчас все так живут. Война никогда не была счастьем ни для кого, а послевоенное время так тем более, – отвечал Лёша, настолько спокойно и буднично жуя картошку, словно за окном не плешивый бетон и битая кладка с въевшимся порохом по всему городу, а цветущий мегаполис.
– Эх, – вздохнул Егор, – что и раньше было так уныло? Почему люди нарочно оставляют себя без веселья?
– Так на кой черт ты пошел на юрфак? – будто бы и не заметив последнего замечания спросил Лёша.
