Не мудрствуя лукаво, я просто отшвырнул девочку к зарослям, перехватывая карабин и вскидывая его в сторону звука. И когда из-за поворота дороги, который мы только что прошли, вылетели три скачущие во весь опор лошади, несущие всадников, я размышлять о том, кто они такие и чего хотят, не стал – не мои проблемы, предупреждать надо. Прицелился в первого, размахивавшего чем-то над головой – арканом, что ли, – большим пальцем взвел курок, нажал на ставший неожиданно коротким и легким спуск. Грохнул выстрел, и всадник вылетел из седла, кувырнувшись. Рычаг вниз-вверх, второй выстрел, во второго, пытающегося пригнуться за шеей лошади. Ему в бок угодило – раз, затем второй.
Опять крик, тело грузно свалилось с седла в вязкую грязь и потащилось следом за рванувшей вперед лошадью, а за ним волочилась длинная веревка с какими-то шарами на концах. Третий сообразил, что напоролся на проблемы и что остановиться и развернуться для бегства он уже не успевает, поэтому наотмашь хлестнул лошадь плетью, так, что она аж взвизгнула, а затем рванула вперед, толкнувшись двумя ногами. Но я уже успел выбросить гильзу, перезарядив винтовку.
К своему большому удивлению, первой пулей я не попал, хоть до цели было всего метров десять. Дважды хлопнул револьвер Веры, человек в седле дернулся, свесился направо, и я, уже прицелившись тщательно, выстрелил во второй раз, целясь в перекрестье каких-то ремней на голой смуглой спине. И на этот раз не промахнулся. Он еще дернулся, а затем перегнулся вперед, через луку седла, и свалился на дорогу, запутавшись рукой в поводьях, натянув их и остановив погнавшую было лошадь.
– Коней, коней держи! – крикнула Вера, пробежав мимо меня и оттолкнув так, что я чуть не свалился в рыжую дорожную грязь.
– Стой, девка! – заорал я, видя, что она несется к вожделенной гнедой лошади, даже не глядя на валяющегося на земле человека, который вовсе не был мертв, а уже приподнимался на локте.
– Лежать! – рявкнул я и выстрелил ему в грудь.
Опять грохнуло, того откинуло ударом, из руки выпал длинный нож, а испуганная выстрелом из-за спины девочка с визгом отскочила в сторону, споткнулась и растянулась на дороге. Однако времени на обиды терять не стала, а, перекатившись, вскочила на ноги и, не обращая на меня ни малейшего внимания, вновь понеслась вперед. И через пару секунд уже сидела в седле, а еще через минуту вела уже за собой в поводу двух других лошадей, улыбающаяся и гордая собой и совсем ни капли не шокированная развернувшейся перед ней бойней.
А я стоял над одним из убитых, перекатывая в ладони подобранные пустые гильзы и задумчиво его разглядывая.
– Это негр? – спросил я Веру, так и не спускавшуюся с седла.
– Негр, не видишь разве?
В ее голосе явственно слышалось недоумение моей непонятливостью. Нет, я понимаю, что я ничего не понимаю, но… в этом самом моем понимании на негра, черного и губастого, похож был больше я, чем убитый молодой мужик, лежащий передо мной в грязи. Худощавый, мускулистый, он весь был покрыт татуировкой в виде переплетающихся орнаментов, даже лицо, а на лбу у него было выколото нечто, напоминающее три разновеликих треугольника, сомкнувшихся краями. Еще он был смугл потому, что загорел почти до черноты, что немудрено на таком солнце, но в остальном… В общем, волосы у меня были даже темнее, потому что его русые космы, заплетенные в многочисленные косички, выцвели на солнце, да и в небо он смотрел раскрытыми и остекленевшими голубыми глазами. И если к чертам лица присмотреться, то Ванька Ванькой получается, Рязань косопузая.
Другое дело, что этот «Ванька» одет был в портки с чужой задницы, которая размера так на три больше была, чем у него, да и подпоясан веревкой. Я глянул на другого, одетого не только в портки, но и рваную рубашку, которая тоже не выглядела так, словно ее на него шили, к тому же одного рукава у нее не хватало примерно наполовину.
На третьем же было что-то вроде набедренной повязки, сделанной из мешковины, причем мешковины настоящей – на ней сохранились трафаретные буквы от какой-то надписи. Обуты все трое были в некое подобие мокасин из толстой, плохо выделанной кожи. В общем, вопрос «дикарства» в данном случае даже не возникал. Но другие вопросы оставались.
– Вера, ты прости… у нас негры по-другому выглядят, – сказал я. – А почему вы этих неграми называете?
– А как их еще называть? – удивилась девочка. – Они же негры.
Видать, я совсем чушь пороть буду, но прояснить ситуацию я намерен. И проясню.
– Негр – это черный, – сказал я. – Черного цвета.
– Верно! – вдруг обрадовалась Вера. – Господь в бесконечной мудрости своей дал нам облик по образу и подобию своему. И Господь есть Свет, и слава его освещает земли наши. Так?
– Ну… так, – в целом согласился я.
– И свет славы Господа есть цвет белый, он же цвет чистоты. На языке франков – «бланко», так?
– Ну… если на «языке франков», то так, – подтвердил я, удивляясь такому названию для испанцев – «франки».
– А если кто по дикости и злобе своей отвергает образ, Господом ему данный, и оскверняет лицо, повторяющее лик его, может ли он быть чист?
– Ну… нет? – попробовал угадать я.
– Верно! – торжествующе ответила девочка, воздев руку как проповедник. – Отвергший образ Господень нечист, а нечистоту означает цвет черный, на языке франков как?
– «Негро»?
– Ха! – указала она на меня пальцем. – Сам все знаешь, а придуриваешься. Поэтому и негры.
– Понятно, – кивнул я. – А у нас таких просто дикими зовут. Или дикарями.
– А эти из негров самые плохие, – добавила девочка. – Они охотятся на других негров и продают их торговцам. И нападают на купцов.
– А на нас зачем кинулись? – уточнил я.
– Они не думали, что ты так быстро стреляешь, – ответила она. – Наверное, хотели поймать, а потом продать. Видишь боло? – Она указала пальцем на измазанный в грязи ловчий инструмент, так и тянущийся из руки убитого. – Ты большой, сильный, а я… девочки всегда дорого стоят на рынках у турок. Тем более такие…
Она гордо покрутила в пальцах свою светлую косичку.
– Хорошо, – кивнул я. – Вот у этого ружье. У того я револьвер вижу. И сумки у них чересседельные, надо пошариться.
Обыск прошел быстро. Оказалась у негров длинноствольная однозарядная винтовка с рычажным затвором, под патрон, здорово напоминающий наш старинный для берданки, а сама винтовка напоминала формой известные в свое время винтовки Балларда. К винтовке нашлось с десяток патронов, и я не удержался, раскачав, выдернул массивную свинцовую пулю из одного, высыпал порох на ладонь – дымарь, черный порох. Остальные патроны вместе с опустевшей гильзой ссыпал в сумку – винтовка выглядела вполне новой, и я решил, что она чего-нибудь да стоит. По ходу осмотра заметил, правда, что, словно в подражание цитате из Писания на прикладе моего «винчестера», на прикладе трофейной винтовки было что-то выжжено арабской вязью. Интересно.
У второго негра был плохонький, весь разболтанный револьвер «переломного» типа, смахивающий на старинный «смит-и-вессон» второй модели, всего с пятью патронами в барабане, которые я высыпал на ладонь и отдал Вере. Оказались такого же калибра, вот и пригодятся. У третьего было что-то вроде казачьей шашки из плохого железа и клеенный из разных сортов древесины лук за спиной, с запасом стрел. Я показал его Вере, но та лишь пожала плечами, и оружие Чингачгука полетело в кусты, предварительно разрубленное пополам ударом мачете. Такому мы не учены, не умеем.
Из «орудий захвата» у двоих были боло, а у последнего – свернутый аркан у седла.
– Верхами мы быстро доберемся, – радовалась Вера. – Бери вот этого, серого, он как раз по тебе, самый крепкий.
Я посмотрел на не слишком высокого лохматого серого конька, напомнившего мне статями монгольских лошадей, и понял, что теперь надо будет сознаться в постыдном. Я понятия не имел, как на него садиться, как на нем держаться, и как заставлять или уговаривать его ехать, и как заводить. Все. Момент истины.
– Этого, говоришь? – вдруг крепко задумался я. – М-да.
Вера помолчала, глядя мне в глаза, затем спросила:
– Откуда ты? И кто ты? У нас все умеют верхом. С детства.
– А у нас кони только на картинках, – честно ответил я.
* * *
Разговор у нас затянулся примерно на час. Как ни странно, сознание девочки, воспитанное на коктейле из Ветхого Завета с Новым, достаточно легко восприняло мое заявление, что я попал сюда не пойми откуда. Понятие «чудо» для нее не было чем-то отвлеченным, а «воля Божия» запросто мотивировала это явление, да еще придала некой значимости моему появлению в этом мире. А мое появление рядом с ней в трудный момент вообще было явным знаком того, что без «Десницы Господней» не обошлось, и таким образом он спас ее, послав к ней меня. И это в ее собственных глазах налагало на нее некие обязательства передо мной, против чего я и не возражал, – «проводник» мне нужен был категорически, без всяких сомнений, потому что для начала мне неплохо было бы хоть какой-то целью обзавестись в этом мире. И «помочь девочке-сироте попасть к своим» в качестве первой цели звучало очень неплохо. А потом… потом видно будет, так хоть первый шаг спланирую.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
