Не будь таким серьёзным! иронические рассказы
Марина Важова
В самой серьёзной и даже грустной ситуации всегда найдётся что-то жизнеутверждающее или смешное. Важно это увидеть, и тогда жить становится гораздо легче. «Главное в человеке – юмор», – говорила наша мама, пережившая блокаду. В том числе, и благодаря своему лёгкому, деятельному характеру.Чувство юмора, самоирония помогают наладить отношения, преодолеть невзгоды, вылечить хандру и сохранить молодость. Если чтение этих рассказов вызовет вашу улыбку – значит всё не так плохо! И даже очень хорошо!
Не будь таким серьёзным!
иронические рассказы
Марина Важова
Самое смешное – это лишь лёгкое преувеличение того серьёзного, что окружает нас в реальной жизни.
Чарлз Чаплин
Оформление обложки Александр Петров
Иллюстратор Владимир Румянцев
Иллюстратор Аруш Воцмуш
Редактор Маргарита Сарнова
Корректор Антонина Егорова
© Марина Важова, 2024
© Владимир Румянцев, иллюстрации, 2024
© Аруш Воцмуш, иллюстрации, 2024
ISBN 978-5-4496-2245-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Владимир Румянцев, «Хэллоуин по-питерски», 1997 г. бум., акв.
Необязательное чтение
Вообще это можно не читать. Я для себя пишу. Чтобы не забыть. Потому что иногда такие невероятные истории происходят! Начнёшь вспоминать, ничего не получается, потому что – провал. То есть стёрто напрочь: ни следа, ни намёка. А так – в любой момент открываю тетрадочку (прошу прощения – файл, это я так, фигура речи – про тетрадочку), а там в хронологической последовательности всё изложено. Ну, может не в хронологической, а как-нибудь иначе, по темам илиa интересам. К примеру, смешное. И читай-вспоминай все смешные случаи, которые со мной или с кем из знакомых происходили. Хохочи до колик, друзьям пересказывай, пусть они тоже посмеются.
Вот и вы сейчас читаете. Но это вовсе не обязательно. Можете бросить. Или что вы там в руках держите? Электронную книжку? Тогда бросать не надо, просто загрузите что-нибудь другое, более важное. К примеру, классиков. Я вот люблю читать классиков. Они как-то отлежались и настоялись, крепость слова у них особенная. Не то, что порой в руки попадается. Мумриков, к примеру, попался. Дай, думаю, прочту, что там этот Мумриков пишет, да ещё публикует, несмотря на фамилию. Ну и читаю:
«Грета подошла к кровати и, не отрывая взгляда от моей поднимающейся и опускающейся груди, начала медленно раздеваться. Сначала она сняла через голову юбку, а сама всё глядит и глядит, потом нервными пальцами стала расстёгивать блузку, и пуговицы покатились по полу. Мне показалось, что это упало и рассыпалось моё сердце…»
Нет, невозможно такое читать. Откуда он всё это взял, ей-богу? Просто на ходу что-то навалял и весьма неумело, без опыта и фантазии. Такое не то что не обязательно, а даже вредно читать!
А вот это:
«В ворота гостиницы губернского города NN въехала довольно красивая рессорная небольшая бричка, в какой ездят холостяки: отставные подполковники, штабс-капитаны, помещики, имеющие около сотни душ крестьян, словом, все те, которых называют господами средней руки. В бричке сидел господин, не красавец, но и не дурной наружности, ни слишком толст, ни слишком тонок; нельзя сказать, чтобы стар, однако ж и не так, чтобы слишком молод».
Правда же, совсем другое дело? Сразу чувствуешь, что с этим господином такой неопределённой наружности, что подойдёт, к примеру, и моему брату Севе, непременно всякие интересные вещи происходить начнут.
Но я ведь Гоголя читаю не для развлечения, не только сюжет меня волнует – для этого можно и Джеймса Купера взять. Читая «Мёртвые души» или, к примеру, «Ревизора», я растворяюсь в таком насыщенном питательном для моей души бульоне, что не сразу, оторвавшись от чтения, могу к трапезе приступить. Как будто вместе с автором – или его героем – и стерляжьей ухи с налимами довелось попробовать, и щей со слоёным пирожком, заедая всё это расстегаем или кулебякой. Даже если там ни слова про еду – всё равно сыт. Такое это чтение. Пища, так сказать, для сердца и ума. А другую книжку без яблока или бутерброда и прочесть невозможно. Есть и такие сочинения, что только под обед из трёх блюд усваиваются. Но до этого лучше не доходить.
«Мёртвые души» я читаю каждый год. Это не потому что забываю, а традиция у меня такая. Уже лет двадцать так повелось, и ничего с этим сделать не могу. Разок пропустишь – паршиво так на душе становится, как будто за свет три года не плачено или в новостройки пришлось переехать. Обычно где-нибудь в конце октября на меня это накатывает, когда на улице становится довольно мерзко, и весь резон в домашнем тепле вечер коротать. Как-то непроизвольно открываю книжный шкаф, беру с полочки первый том «Мёртвых душ» – второй, недописанный и якобы сожжённый, у меня тоже есть, но его я читаю редко. Достаю, значит, книгу с третьей полки, она всегда справа стоит, между «Над пропастью во ржи» Селленджера и томиком О. Генри. Как в руки возьму, сразу успокаиваюсь, всё на места становится. Такая тихая радость наступает, как будто встретилась с давним и близким другом, с которым вместе и помолчать, и поговорить приятно.
Что интересно, ведь чуть не наизусть знаю некоторые места, а читаю так, будто впервые. Так в груди тепло становится, когда к этим драгоценным фразам подберусь: здравствуйте, дорогие вы мои, давненько не виделись! И ещё замечено: как книжка подходит к концу, ни сожаления, ни боли утраты не испытываю. Хорошо так, светло на душе. Наверно потому, что твёрдо знаю – это не конец. Что минет год, всякие события произойдут, может быть, хорошие, а скорее всего, и не очень, только книжка будет меня ждать всё это время, поживая своей тихой книжной жизнью между Селленджером и О. Генри.
Мне тут Сева говорит: сдай ты свою библиотеку букинистам, от твоих книг – одна пылища и место занимают. И вообще, незачем деньги на книжки тратить, теперь всё, что хочешь, в интернете есть, читать – не перечитать. Аудиокниги, мол, сейчас все интеллигентные люди слушают. И глаза портить не надо, всё тебе прочтут хорошо поставленные голоса артистов. Стоишь в пробке, а тебе голосом Иннокентия Смоктуновского излагают всю подноготную Евгения Онегина. Время даром не теряешь, и зрение не садится.
Хорошо, что мы с братом раздельно живём, а то пришлось бы переживать за судьбу библиотеки. Ну, как приду с работы, а на месте книжного шкафа – студия звукозаписи, о которой он мне все уши прожужжал. А что, в моей коллекции есть довольно редкие экземпляры, так что они вкупе с книжным шкафом красного дерева вполне могут обернуться в эту его студию, а то и в две. Но я бы сразу – с моста в Неву!
Только среди этих полновесных стен я могу предаться самой пагубной, всепоглощающей страсти. Вся моя небольшая комнатка, пропитанная дыханием, разговорами, скорбями, сокровенными мыслями, голой правдой и блестящей выдумкой, – она не оставляет мне выбора. Каждый Божий день, вернувшись с работы и наскоро перекусив, я добровольно, с ничем не оправданным рвением, усаживаюсь в кресло и тотчас впадаю в транс. Иногда и до дому не успеваю дойти, как меня накрывает волна, и в голове так отчётливо, будто кто приёмник включил…
Ведь я от себя никогда, ни строчки – Боже упаси! Я – счастливый невольник редкого и непостоянного порока: улавливать и фиксировать. Бывает – тишина. Жду час, другой, бездумно постукиваю по кнопкам – и что-то блеклое, непроизносимое выползает на экран. Тогда я отступаю и с чувством исполненного (но не выполненного) долга иду к шкафу и теплом руки безошибочно выбираю вечерний утешительный приз.
Но если повезёт, если тонкая ниточка забьётся азбукой морзе, выдавая пульсирующие точки-тире, тут уж мой час не зевать, ничего не перепутать, и пока меня колотит нерв настоящей жизни, успеть, успеть…
Я – ловец слов. Простите меня.
90-Е. ВОПРЕКИ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАМ
Владимир Румянцев, «Прогулка со сфинксом», 1996 г., б., акв,, белила.
Грузинская гостиница
Поздно вечером Машу довезли на машине до каких-то ветхих построек. Это был рынок, ещё одна изнанка Москвы, менее всего похожая на столичную застройку. Маша зашла во двор и по наружной, средневекового вида лестнице забралась на второй этаж, нажала кнопку звонка. Дверь открылась, и она оказалась в небольшом холле с телевизором, перед которым сидела группа мужчин кавказской национальности. Они тут же на неё уставились, так что ей захотелось побыстрее отвалить. Но здесь обещан ночлег… хотя место больше похоже на общагу, причём мужскую.
Вскоре вышла пожилая женщина и, расплывшись в радушной улыбке, протянула руки: «Пойдёмте, моя дорогая, я вас устрою в лучшем виде».
– Это закрытая грузинская гостиница, – пояснила она, когда они вышли в коридор, – правда, в ней живут одни мужчины, но вам дадут отдельную комнату. Одну ночь ведь переночуете?
Комната оказалась довольно просторной: посреди круглый стол, накрытый плюшевой скатертью с бахромой, по углам три кровати с тумбочками, шкаф возле двери. Ладно, переживёт как-нибудь, бояться нечего: дверь закрывается изнутри, да и женщина по виду приличная.
Она тут же появилась в дверях с чистым бельём, представилась тётей Пашей, пригласила смотреть телевизор и посоветовала закрываться на ночь. Что Маша немедленно и сделала, потом соорудила постель, выбрав одну из трёх кроватей. Только собралась раздеться, как в дверном замке что-то забрякало, и дверь начала открываться. В проёме появилась грустная усатая физиономия, и через секунду её обладатель уже стоял перед Машей.
– Меня зовут Гоги, это моя комната, – сообщил он и, заметив испуг на её лице, уточнил: – Эту ночь она в полном вашем распоряжении, я только пришёл познакомиться и сказать, чтобы вы закрывались на ключ.
Он уселся за стол, понизил голос и добавил:
– Вы же понимаете, это мужская гостиница, здесь не бывает женщин. Вот они и бесятся.
– Кто бесится?
– Да эти абхазы, кто ж ещё! – как неразумному ребёнку пояснил Гоги.
– А вы кто? – поинтересовалась Маша. Для неё все они были на одно лицо.
– Я грузин, это совсем другое! Здесь почти все грузины, но есть несколько типов… Я бы их никогда не пустил сюда! – Гоги в волнении ударил кулаком по столу.
