До малейших подробностей, до мелочей, рассыпанных бисером в повседневности я помню другое. Наверное, по пальцам можно пересчитать те дни, когда я оставалась одна по ночам. Могла высыпаться или просто жить, но всегда ждала какого-то подвоха, поворота засова в двери. По ночам здесь спит все: стены, коридоры. Спят все болезни, что гнездятся в безутешных разумах изо дня в день. Тишина разливается морем вокруг. Я люблю… слушать, как гудят трубы в ванной. Этот ужасающий, воющий, но в то же время успокаивающий звук. Бывает, иногда Митци выстукивает свои сны по батареям. Она всерьез верит, что так гонит их прочь. Из своей же головы, в которой все они рождаются. Подобные ситуации присутствуют в фильмах в жанре ужаса. Глупо, на самом деле. Не мне говорить, но никто здесь никого не мучает. Душевные недуги непостижимы, а этим людям не ужиться с миром за пределами этих стен, где бытует миф о нормальности. Этот мир попросту съест их, прямо-таки сожрет с потрохами. Поэтому недели перетекают в месяцы и сотворяют годы. О чем я только здесь не думала, не имея ключей и часов. Теперь мне известно больше об этом месте, иногда я имела возможность перекинуться парами фраз с соседями.
Вот, к примеру, время. Глупо, что люди, считающие себя богами в этом мире, ограничены циферблатом, в масштабы которого им все никак не влезть.
Сегодня я выходила в зал с библиотекой. Хотела найти Эдгара По, но, увы… Его книг там не было. Я провела минут тридцать, читая стихи Бродского, но это все же никак не совпадало с тем, что я искала.
Это для меня казалось чудом увидеть что-то, кроме четырех стен, но все остальные… Они живут здесь, живут в этом маленьком мире и почти счастливы. Они даже не знают, что для жизни за этим забором они бы стали просто «мусором». Теми, кого бы не сажали в первую очередь в шлюпки на «Титанике», будь то дети или женщины. А ведь есть здесь дамы обеспеченные. Даже та самая Митци. Слепая и практически потерявшая слух, двое суток спала в доме со своим мертвым мужем, пока все это не обнаружила соседка. Когда-то ее муж владел ломбардом, был человеком знатным в наших краях, но дети быстро расправились с этим делом, а после переехали в Штаты в поисках лучшей жизни. Но это другая история…
Когда я наконец разочаровалась в поисках, мое внимание привлекла девушка в зале. Кто-то читал, кто-то разговаривал или смотрел телевизор, а она все это время молча стояла у окна и постукивала по стеклу попеременно указательным и средним пальцем.
– Привет. Давно ты здесь?
Ответа не последовало, как и реакции в целом. Она была выше меня ростом, более крупного телосложения с длинными черными волосами и голубыми глазами. Старше, как мне показалось. А еще она мне показалась сильно похожей на меня саму… На ней было синее платье с белыми пуговицами и белым воротником.
– Я Лорейн. То есть Лори. А ты?
На самом деле, я не знала, как заводить знакомство с такими особенными людьми, хотя бы просто потому что спектр их эмоциональных реакций был гораздо шире привычного.
Но, нет. Она молчала.
Я оглянулась и взяла ее за руку. Полдень. А значит, мое время скоро закончится.
– Прошу тебя, послушай. Я доверяю тебе, хоть даже не знаю имени. Не знаю, кто ты, но… Мне нужна помощь. Просто можно я скажу тебе это? Скажу вслух, чтобы это так и оставалось правдой, потому что мне никто не верит. Я даже не знаю, понимаешь ли ты меня. Ты тоже знаешь его?
Ее пальцы замерли над стеклом.
– Скажи, знаешь? Один стук – да, два – нет.
Ее пальцы коснулись стекла.
– Ты просто видела его или он твой врач?
Шансов было достаточно, действующих психиатров здесь только два, насколько мне известно.
Ее пальцы коснулись стекла.
– Ты замечала? Он что-нибудь делал с тобой? Это к тебе он приходит по вечерам около девяти, сразу после отбоя?
Ее пальцы…
Она закричала. Закричала так, как будто мои слова нанесли ей смертельный удар. Совершенно из ниоткуда появился санитар с медсестрой и тут же направили ее из зала в соседнее крыло.
Через несколько секунд медсестра вернулась с озабоченным видом. Все это время я стояла у окна и никак не могла оправиться от того, как сильно кричала эта девушка. Мне было больно осознавать, что своими словами я могла причинить ей вред, даже не подумав о последствиях. Но вместе с тем теперь я знала ответ на свой вопрос… Я не была единственной, как и не была первой…
– Ты в порядке, милая?
Женщина обратилась ко мне, обхватив мои плечи. Я не была в порядке, но и в ее бесполезных утешениях не нуждалась.
– Да…
Она кивнула и направилась обратно к посту. Наверное, поняла или почувствовала мое нежелание говорить.
Нет.
Я не в порядке.
Еще один вечер. Мог бы быть день, утро, ночь… Но все происходит вечером. Оно начинается и заканчивается где-то в промежутке между 22:20 и 23:30. Дверь сегодня весь день была открыта. Этакая привилегия… Вернувшись из зала после обеда, выходить я больше не стала. Выйти, чтобы встретиться с ним где-нибудь на лестнице или в коридоре? Лишний раз почувствовать его всеохватывающий взгляд на себе и каждой части тела по отдельности? Нет. Мне не нужно. Девушка, которую я встретила днем, больше не появлялась, и даже в столовой я ее не видела, и мне от этого стало не по себе. Я чувствовала себя виноватой в ее состоянии.
Он снова пришел в половину десятого. В руках у него была коробка кремового цвета, обмотанная атласной лентой. Он положил ее на кровать и произнес:
– Сказать, что ты мертва? Но ты жила лишь сутки. Как много грусти в шутке Творца! Едва могу произнести «жила» – единство даты рожденья и когда ты в моей горсти рассыпалась, меня смущает вычесть одно из двух количеств в пределах дня.
Долго. Я так долго смотрела на него, стоявшего у кровати и улыбающегося, и не могла понять, что за чувство мне хотелось выплеснуть наружу. Мне было больно. Еще больнее от того, что если до того дня я могла только догадываться, как он представляет все это, то теперь эти слова были словно кивком на мою сотканную из десятков холодных вечеров теорию.
– Разве не хочешь посмотреть?
Он включил настольную лампу и сел в кресло. Ничто не располагало к спешке, впрочем, как и каждый раз.
«Хочешь просидеть так до утра? Пожалуйста, я просижу здесь, с тобой».
Я спозла с подоконника, то и дело переводя на него взгляд. Хотя знала, что нападать со спины – не его подход, ему больше нравится смотреть в глаза, пока руки…
Я развязала ленту, открыла крышку. Внутри лежало… жемчужное ожерелье. Не бижутерия. Руки затряслись. Так он пытается расположить к себе? Сколько стоит эта вещь?
Я стояла и не знала, что с этим дальше делать. Что делать?
– Не хочешь примерить? – он уже стоял прямо позади, размещая пальцы на моих плечах.
– Мне это не нужно, – машинально в подтверждение своих слов я хотела отдернуть его руки, но мне лишь показалось, что он не собирался применять силу. Мне показалось.
– Почему ты позволяешь себе ко мне прикасаться?
– Я позволяю? Или ты?
Он скинул мои волосы на левое плечо, награждая шею едва ощутимыми поцелуями. Когда он наконец застегнул ожерелье, тишина прервалась.
– Ненавидишь меня? Я все жду, когда ты мне это скажешь. Помнишь, однажды я сказал, что ты будешь молчать? И ты молчишь. Именно за это ты мне и нравишься. Все твое существование есть одно лишь сплошное смирение. Мне все безумно хочется спросить. А ты бы хотела меня убить? Хотела бы видеть, как я умру? Я-то умру, но со мной умрет и наша маленькая тайна. Знаешь… Я бы мог обеспечить тебя ножом из столовой, если ты не…
– Обеспечьте.
Он немного помолчал, усмехнулся и продолжил:
– Посмотрим, что получится.
Он слишком педантичен, чтобы общество своим поверхностным взглядом приписывало ему какие-то грехи. Но я знаю, я все знаю.
Он подвел меня к зеркалу. Снова убрал все волосы в сторону.
– Ну, разве не красавица? Ты ведь теперь женщина.
