Странные дела к югу от города
Линь Хайинь
«Странные дела к югу от города» – автобиографический роман Линь Хайинь, действие которого происходит на юге Пекина в 20-е годы ХХ века, а повествование ведется от лица маленькой девочки Инцзы. Сквозь призму чистого и трогательно-наивного детского взгляда читатель видит трагедии и радости мира взрослых, наблюдает раскрытие человеческих характеров.
Для широкого круга читателей.
Линь Хайинь
Странные дела к югу от города
Об авторе
Линь Хайинь (настоящее имя – Линь Ханьин) родилась в 1918 году в японском городе Осака, но своей родиной считает город Мяоли на Тайване, где она жила с трех лет. В пятилетнем возрасте Хайинь переехала с родителями в Пекин, в котором в общей сложности прожила 25 лет. Здесь она выросла, получила образование, затем работала, здесь же вышла замуж и стала матерью, а в 1948 году вернулась на Тайвань и занялась литературным творчеством.
За полвека плодотворной работы Линь Хайинь написала более сорока весьма необычных произведений, открыла для читателей множество имен талантливых литераторов, подготовила к печати несколько сотен сборников лучших произведений разных авторов. Своим писательским, редакторским и издательским трудом она внесла огромный вклад в развитие литературы тайваньского региона. В последние годы жизни писательница взялась за установление и развитие литературных и издательских связей между Тайванем и материковым Китаем, став в этой сфере первопроходцем.
На протяжении тридцати лет госпожа Линь была главным составителем учебников родной словесности для первого и второго классов тайваньских начальных школ. Она вдохнула в скучные и однообразные учебные пособия яркость и живость детской литературы, пробуждая интерес и любовь к ней у маленьких школьников.
Писательница создавала произведения самых разных жанров: художественную прозу, эссе, детские произведения, пьесы и сценарии, составляла материалы по истории литературы. Особой любовью у читателей и исследователей творчества Линь Хайинь пользуется ее ставший классикой автобиографический роман «Странные дела к югу от города», в котором действие происходит на юге Пекина в 20-е годы ХХ века, а повествование ведется от лица смышленой маленькой девочки Инцзы. Сквозь призму чистого и трогательно-наивного детского взгляда мы видим трагедии и радости мира взрослых, наблюдаем раскрытие человеческих характеров. Впервые роман был издан на Тайване и сразу стал бестселлером, завоевав внимание исследователей китайской литературы во всем мире. Книгу перевели на английский, японский, немецкий, французский и итальянский языки, она много раз удостаивалась международных литературных премий, а в начале 80-х годов ХХ века шанхайский режиссер У Игун снял по ней одноименный фильм, который вызвал огромный интерес у китайских зрителей и получил множество крупных международных наград.
Линь Хайинь ушла из жизни в декабре 2001 года в Тайбэе, в возрасте 83 лет. Считается, что вырастил ее Пекин, а Тайвань сделал знаменитой. В памяти читателей она осталась писательницей, которая в своих произведениях запечатлела образы Пекина и Тайваня, отразив подлинный смысл происходивших там событий и истинные чувства живших там людей.
Зимнее солнце. Детство. Верблюжий караван
В город пришел караван верблюдов и остановился у наших дверей.
Выстроившись в длинную вереницу, животные молчаливо ждали команду хозяина. Погода стояла сухая и холодная. Погонщик стянул с головы войлочную шапку, и от его лысины пошел белый горячий пар, который растворялся в сухом холодном воздухе.
Папа стал торговаться с погонщиком. На горбатые спины верблюдов были навьючены по два холщовых мешка. Я задумалась: что же в них лежит? Может, первоклассный чай с гор Чжуннаньшань? Или «черные драгоценные камни»? Я часто видела эти три иероглифа, выведенные черным на белых стенах городских складов угля. Именно уголь в мешках и оказался. Погонщик сказал, что они пришли из района Мэньтоугоу – шли и шли себе потихонечку.
Другой погонщик подозвал верблюдов и насыпал им корму. Животные, подогнув передние копыта и выпятив зады, опустились на колени. Папа договорился о цене, и люди принялись разгружать уголь, пока животные утоляли голод.
Я стояла перед верблюдами и наблюдала, как они пережевывают пищу: безобразная морда, длинные зубы. С невозмутимым видом они жевали корм, скрипя зубами; из их ноздрей вырывался пар, а на губах выступила пена. Я так увлеклась этим зрелищем, что сама непроизвольно задвигала челюстью.
Учитель говорил, что у верблюдов стоит поучиться спокойствию и невозмутимости. Они никогда не спешат, не суетятся, неспешно ступают и неспешно жуют; они знают, что рано или поздно дойдут, рано или поздно наедятся. Вероятно, медлительность этих животных и есть их природная суть, поэтому они так нелепо выглядят, когда при виде повозки вдруг пускаются бежать.
Я всегда заранее знаю о приближении каравана, потому что на длинной шее у верблюда, возглавляющего табун, подвешен колокольчик, позвякивающий при ходьбе. Когда мне что-то непонятно, я задаю вопросы. Вот и в этот раз я спросила:
– Зачем верблюду колокольчик?
Папа сказал, что верблюды боятся волков, потому что те могут их покусать, вот люди и надевают верблюдам на шею колокольчик. Заслышав его звон, волки понимают, что верблюды находятся под защитой людей, и не решаются нападать.
Однако я своим детским сознанием воспринимала всё совсем иначе, чем взрослые, поэтому возразила:
– Да нет же, пап! Когда они своими мягкими копытами ступают по такому же мягкому песку в пустыне, их совсем не слышно. Ты же сам говорил, что верблюды могут три дня и три ночи обходиться без воды, им достаточно потихоньку пережевывать пищу, которую они достают из желудка. Наверно, просто погонщики в пути не могут подолгу выносить этой тишины, вот и вешают на шею верблюдам колокольчики, чтоб было хоть немного повеселее.
Папа задумался и улыбнулся:
– Может, ты и права, твоя версия куда красивее.
Зима близилась к концу, ей на смену спешила весна, солнце пригревало, так что люди все чаще снимали ватные куртки. Даже верблюды начали избавляться от своей старой шерстяной одежки! Шерсть клочьями слезала с них и болталась под брюхом. Так и хотелось взять ножницы и срезать эти клочья – уж очень неопрятно они смотрелись. Погонщики сняли с себя надетые наизнанку овечьи шкуры и навьючили их на спины верблюдов: «черные драгоценные камни» были распроданы, мешки давно опустели, и колокольчик теперь звенел еще звонче.
Настало лето, верблюды больше не появлялись, и я спросила маму:
– А куда они уходят летом?
– Кто?
– Да верблюды же!
Не зная, что ответить, мама проворчала:
– Вечно сплошные «куда» да «почему»! Почемучка маленькая!
Лето прошло, а за ним и осень. Опять настала зима, и верблюжий караван вернулся. Вот только детство уже не воротишь. Конечно, теперь я выше всяких глупостей вроде наблюдения за жующими верблюдами. Но до сих пор я ощущаю тоску по детству, проведенному на юге Пекина, по пекинским улочкам и тем людям, что ходили по ним. И я решила обо всем этом написать книгу. Пусть детство ушло безвозвратно, но оно всегда будет жить в моей душе.
Так и появился роман «Странные дела к югу от города».
Я неспешно вспоминала и потихоньку записывала. Перед моим взором вновь ожили верблюжьи караваны под зимним солнцем, а мой слух вновь уловил плавный и мелодичный звон колокольчиков. Детство вернулось и наполнило душу.
Постоялый двор «Хуэйаньгуань»
1
Солнечный свет врывался через оконное стекло в комнату и заливал белую стену, стол с тремя ящиками и мою кроватку. Я проснулась, но всё еще валялась в постели, наблюдая за пылинками, кружащимися в солнечных лучах. Пришла няня Сун, прошлась метелкой из куриных перьев по подоконнику и по столу, подняв в воздух еще больше пылинок, и в лучах солнечного света они закружились еще отчаяннее. Я торопливо натянула на себя одеяло, укрывшись с головой, чтобы не вдохнуть пыль и не начать чихать.
Метелка в руках няни тем временем заплясала по моей кровати, прошлась по ее краям и углам, а ее ручка застучала по деревянным прутьям в изголовье. Я уже хотела возмутиться, но няня Сун опередила меня:
– Ах ты, соня! – и откинула одеяло, а я, оставшись лежать в одной пижаме, дважды чихнула.
Няня Сун заставила меня подняться и одела в новые ватные куртку и штанишки с узором. До чего же это были смешные штанишки! Поставишь их на пол, а они так и стоят – столько хлопка набито в штанины!
Мама сидела у жаровни и расчесывалась, слегка наклонившись вперед. Она водила гребнем по густой копне волос, которые перекинула через плечо на грудь. На жаровне стояло розовое масло для волос: из-за холода оно застывало, и, чтобы можно было им пользоваться, приходилось растапливать его на жаровне.
За окном ярко светило солнце, на голых ветвях расселись не испугавшиеся холода птички. Я задумалась: интересно, а здесь деревья когда покрываются листьями? Это была наша первая зима в Пекине.
Мама растолковывала няне Сун, что нужно купить на рынке. Она еще не освоила как следует пекинский диалект, и вместо «Купи полкило свинины, но не очень жирной» выдала: «Купи полкило свинины, не очень дырной».
Закончив приводить волосы в порядок, мама провела масляной рукой по моей голове и заплела мне волосы две косички. Я увидела, что няня Сун с корзиной в руках собралась выходить и закричала:
– Няня Сун, я с тобой пойду!
– А не боишься той сумасшедшей с постоялого двора «Хуэйнаньгуань»? – поддразнила няня.
Няня Сун была родом из уезда Шуньи и плохо знала пекинский диалект, поэтому у нее получалось «Хуэйнаньгуань», в то время как мама произносила «Хуэйвагуань», а папа – «Фэйаньгуань». Я же в подражание соседским детям говорила «Хуэйаньгуань». Какой из вариантов верный, понятия не имею.
Но с чего я должна бояться той сумасшедшей? Она мне вчера даже улыбнулась! Улыбка у нее удивительная, и, если бы мама меня не увела, взявши за руку, я бы точно подошла к ней и заговорила.
«Хуэйаньгуань» располагался в начале нашего переулка, три каменные ступени вели к двустворчатой черной двери в глубине дверного проема, над которым была прибита горизонтальная табличка: «Постоялый двор „Фэйаньгуань“». Когда мы проходили мимо, папа учил меня читать, что на ней написано. Папа говорил, что здесь живут студенты из места под названием Фэйань, которые, как мой дядя, приехали учиться в университете.
