Купаясь после того, как путник, напарившийся, выкупавшийся, одевшийся в приготовленную ею одежду, прошёл в дом, женщина почувствовала в себе такой неудержимый прилив чувственности, которого она не знала прежде.
«Глупости!» – попробовала взять себя в руки женщина-недотрога.
«Но, какой он твёрдый, уверенный в своих силах…
Какой у него притягательный, властный взгляд, от которого в жар бросает и слабеют колени…» – подумала женщина, одеваясь. – «А вдруг он начнёт меня раздевать?»
На этот трудный вопрос у женщины не находилось ответа, и она пошла в дом, охваченная смятением, и боясь, и втайне желая от своего нежданного гостя проявления той звериной страстности, которую она угадывала в нём безошибочным женским чутьём.
За столом женщина почувствовала, что ей доставляет удовольствие потчевать гостя кушаньями и подливать ему сладкие хмельные напитки, а он, насытившись, перехватил её выжидательно трепещущий взгляд, и она утонула в его ответном взгляде, как как в бурном водовороте.
*
Прошло три сказочно прекрасных дня, наполненных для женщины многократными и долгими воспарениями к неземному блаженству.
И наступило утро дня четвёртого – самого чёрного дня в жизни женщины: её мужчина исчез.
Не попрощавшись, не объяснившись.
Что скажут теперь о ней, о бывшей женщине-недотроги, жители их деревни?
Что может она ответить и им, и себе самой?..
*
Мужчина вновь подошёл к ручью, в котором он несколько дней назад отмывал от по-волчьи пролитой им человеческой крови свои усы и бороду, отстирывал свою рубашку, и стал жадно пить холодную воду.
Он давно уже не был хозяином своей судьбы и своих поступков.
«В путь!» – услышал мужчина телепатическую команду своего невидимого Проводника, и его карие глаза вначале пожелтели от обиды за эту его гнусную, богопротивную подневольную жизнь, а затем запылали красным огнём его застарелой бессильной злобы.
Он издал утробный клокочущий рык:
«А-а-а-а!!!»
Его голова запрокинулась, на шее вздулись артерии, рык перешёл в протяжный, вселяющий ужас вой:
«У-у-у-у-у!!!»
В зоне особого риска
Эта зона заслуживала того, чтобы описать её во всей необычности. Я и подумать не мог, что в этом месте природа может быть настолько диковинна и… страшна. Страх исходил здесь ото всего. Даже от…
Уточнять не имею права.
Дал подписку о неразглашении.
Эта зона была закрыта от посещений посторонними лицами, от авиаперелётов, замаскирована от обнаружения её объектов средствами космической разведки. Все дальние подступы к ней блокировались службой боевого охранения.
Моё научное оборудование было тщательно исследовано вундерменами научно-технического подразделения. Моя личность была перепроверена офицерами особого отдела при участии психологи-гипнолога. Выделенное мне для работы и отдыха помещение наверняка было напичкано и перенапичкано аппаратурой слежения. Вне этого помещения меня всюду сопровождали два автоматчика. На некоторых участках запланированного маршрута мне завязывали глаза.
В зоне особого риска меня оставили одного, хотя по тем видеоматериалам, с которыми меня предварительно ознакомили, я знал: всё происходящее в этой зоне отслеживается и фиксируется с помощью технических средств.
Я приготовил к работе свою аппаратуру и приготовился к встрече с главным ужасом этих мест.
Что притягивало его сюда?
Неужели его интересовали те секреты, которые здесь охранялись по наивысшему уровню защиты?
*
Часы ожидания Ужаса текли медленно.
Я начал думать, что на этот раз Ужас не желает появляться, но, как только я окончательно пришёл к такой мысли, Ужас возник предо мною во всей своей сатанинской силе.
Меня предупреждали, что Ужас имеет много обличий. Он, будто бы, заранее знает, кто будет наблюдать его в тот или иной раз и формирует своё обличье под фобии созерцателя, как волшебник Изумрудного города из одноимённой сказочной повести А. М. Волкова. Я не знал за собой явных фобий и мне было интересно, чем будет пугать меня этот Ужас.
Он и удивил мня, и одновременно вновь подтвердил ту истину, что испугать можно, чем угодно, даже тем, что прежде воспринималось воплощением доброты, наделив предмет устрашения не обычными для него вибрациями, а теми, которые начнут в клочья разрывать психику атакуемого объекта.
Ужас возник внезапно.
Он не нуждался в том, чтобы изнурять меня нарастающим ожиданием самого главного удара, начиная с мелких покусываний, и растягивая своё садистское насыщение во времени.
Он сразу схватил меня «за жабры» и начал бить «как рыбу об лёд» с беспощадной жестокостью.
*
Помимо фобий в нашем подсознании гнездятся психические травмы различной степени тяжести. Они напоминают о себе при возникновении ситуаций, схожих с теми, в которых они были нами получены. И тогда в нас включаются защитные механизмы, мешающие принятию независимых от них решений.
Я внутренне приготовился к восприятию Ужаса, прогнозируя принятия им обличия того, кто однажды напугал меня до полусмерти, а потом ещё долгие годы преследовал меня в ночных кошмарах. Я пережил тот испуг в раннем детстве. В ту далёкую пору я входил в компанию самых дерзких и отчаянных мальчуганов на нашей улице. На соседней улице жил старик с очень устрашающей внешностью. О нём говорили, что он злобный и опасный колдун. В моих приятелях эти слухи, приправленные историями о жутких колдовских делах угрюмого, звероподобного старика, разжигали озорную удаль. Они придумали нехорошее нецензурное прозвище ужасному колдуну, зарифмовали его в издевательское двустишье и выкрикивали вслед старику, прячась за каким-нибудь забором. Я боялся поддерживать эти нападки на звероватого старика, но, находясь в компании дразнивших, ощущал себя соучастником тех опасных шалостей.
Расплата за ту «сопричастность» настигла меня внезапно, как рука разъярённой хозяйки впившаяся железной хваткой в шкирку нашкодившего котёнка: я вдруг встретился с тем колдуном один на один, нос к носу. Я тогда шёл по своей улице, а страшный-престрашный старик – по выходившему на нашу улицу переулку. Он возник передо мною из-за угла, и мы едва не столкнулись. Я испуганно глянул ему в глаза и меня кинуло в жар: я понял, что он проник своим колдовским чутьём в мою вину перед ним, и что теперь мне не избежать лютого наказания.
При мысли о колдовском наказании меня перебросило из жара в дикий холод, я будто превратился весь в ледышку, беспомощную, безвольную, падающую в пропасть, в погибель.
Я ошибся в прогнозе.
Передо мною возник идеал девичьей красоты и обаяния. Он тоже был родом из моего очень раннего детства. За всю свою теперь уже довольно долгую жизнь я не испытывал такого потрясения от девичьей красоты, как при каждой встрече с той девушкой. Она была на тринадцать лет старше меня. Если бы я к тому времени был уже взрослым мужчиной, меня бы не смутила такая разница в нашем возрасте, но мне было тогда пять лет. Что я мог предложить в том возрасте вполне созревшей красавице, ищущей достойного кавалера? Изо всех моих физических «достоинств» у меня были только глаза, рано прозревшие к женственному началу той прекраснейшей из прекрасных. Как-то, перехватив мой не по-детски пылающий взор, она заулыбалась, склонилась надо мною и ласково потрепала меня по щеке.
«Вот это я попался… Какой стыд!!!» – мне хотелось провалиться под землю.
И вот, столько лет спустя, она вновь явилась передо мною всё в том же цветущем возрасте, всё в том же ослепительном сиянии своей непревзойдённой красоты в зоне особого риска.
Мне бы кинуться спасать её из этой смертельно опасной зоны, а я застыл в том же детском восторге, распахнув перед нею и душу, и всю свою бренную плоть.
«Возьми меня и делай со мною, что хочешь! Я раб твой! Я вещь твоя!» – я был готов принять смерть от избытка любви.
Доведя меня до крайней степени восторженности, девушка двинулась ко мне с потрясающей грацией в каждом своём движении. Я замер в сладостном ожидании: теперь мне есть, что ей предложить от всего набора мужских достоинств, включая руку и сердце.
