Надо сказать, Этард тоже был в ужасе, не понимал, что со мной, такой, делать. Опыт с девушками у него был немалый, но это были девушки, которые сами хотели его внимания и его ласк. Еще бы его не хотеть… А я…
Он опрокинул на меня кувшин с водой.
Я очнулась. И в еще больший ужас пришла, потому что вот так – совсем не подобает, хорошая жена не должна падать в обморок в спальне в первую брачную ночь, хорошая жена должна радоваться всему, что ее муж хочет с ней сделать. Должна быть благодарна…
Тогда я впервые глянула ему в глаза. Почти случайно. С перепугу.
Когда он приезжал знакомиться, я не могла на это решиться, девушка должна быть скромной, послушной… смотреть в пол. А в церкви и на свадебном пиру не могла решиться тем более.
Глаза у него были зеленые и растерянные.
– Ты чего? – спросил он.
– Я… простите… Простите меня! – Тут я и вовсе испугалась не на шутку. – Я не хотела, я… Я… от радости.
– Вот радость, мать твою! – буркнул он и подался ко мне.
Я изо всех сил закрылась руками, думала, он ударит меня.
Но он поднял на руки и отнес на кровать.
Сам сел рядом.
Я невольно отодвинулась дальше.
– Боишься меня? – спросил он.
Было чего бояться! Здоровенный лось, и смотрит на меня так сурово… Будь на его месте отец, он убил бы… Я знала, как это бывает.
Этард смотрел на меня и ждал.
Но я только отчаянно замотала головой. Знала, что говорить о таком страхе нельзя. Бояться нужно, а говорить нет.
– Я тебя не трону, – сказал Этард. – Просто ложись и спи. Сегодня был тяжелый день.
– Нет, так нельзя! – вскрикнула я, понимая, что с мужем нельзя спорить. Но ведь и делать так нельзя. – Мы должны стать мужем и женой на самом деле.
– Переспать? – спросил он. С усмешкой. Мне показалось, он издевается надо мной.
У меня дрогнул подбородок.
– Закрепить наш союз на брачном ложе… – попыталась я шепотом.
Он заржал. В голос, очень обидно. Словно то, о чем говорю я, – несусветная чушь.
Потом, отсмеявшись вдруг резко, провел ладонью по лицу. Вздохнул, почти со стоном.
И вдруг снова подался ко мне, совсем близко.
Меня разом затрясло, я зажмурилась. Он замер, я чувствовала его дыхание на своем лице.
– И как ты себе это представляешь? – спросил он. – Ты снова лишишься чувств, а я тихонько трахну тебя, пока ты не дергаешься? Ты даже не почувствуешь, так удобно. И тогда все будет как надо?
Едкая желчь в голосе.
– Простите, милорд… – только и смогла выдавить я.
Он выругался. И отстранился, потом и вовсе встал с постели.
– Раздевайся и спи, – сказал холодно. – Я вот тут, на диванчике.
– А если завтра утром придут, захотят узнать… – у меня дрогнул голос.
– Я им скажу, что все отлично. И ты… – усмехнулся, – вела себя как подобает.
– Но как же… А если они хотят увидеть простыню?
– Простыню? Зачем? – удивился он, с минуту смотрел на меня озадаченно. – Кровь? Что на момент свадьбы ты была девственницей? Не бойся, не в этом доме. Здесь этим никто не страдает.
– Вы не можете так говорить. Не можете знать…
Он вздохнул. Взял нож и шагнул ко мне.
Я чуть было не заорала, даже рот зажала ладонью. Сжалась.
Но он только откинул одеяло. Полоснул ножом по своей ладони… несколько капель упало на простыню.
– Кровь, – сказал он. – Ты довольна? Теперь спи.
Я сжалась в клубок тогда, не спала всю ночь. Думала, лучше бы он уже сделал все как надо, и было бы спокойнее. Все равно ведь придется. Лучше сейчас. Ожидание хуже смерти. Неизвестность хуже…
Он говорил потом, что эту свадьбу вовсе не хотел… да в гробу он видал и свадьбу, и меня в качестве жены. Но так вышло, что его прижали… было за что. Сказали, что либо он остепенится, заведет семью и будет вести себя тихо, либо лишится головы. Выбор не богатый.
О том, за что, я узнала от его матери. Потом… куда позже. Он увел у Джона, тогда еще принца, его любовницу. И девка-то была случайная и «так себе», и долго бы не продержалась, надоела бы Джону. Но принц не стерпел.
Глава 4. О том, как сложно спорить со взрослым сыном
– Миледи, сэр Кристофер Муррей ожидает вас!
Кит стоит у окна. Жесткая складка между бровей, плотно сжатые губы. Он знает.
– Мама? – поворачивается ко мне. – Ты уже знаешь? Ты ведь для этого здесь?
У него на столе – вскрытое письмо.
– О твоем отце? Он просил меня поговорить с тобой.
– Он не виновен!
