Но девушка, так ни на кого не похожая, снова встала на свое место. Подбирала тонкой рукой грубую просмоленную тетиву, привычно выдергивала из ячеи запутавшуюся селедку. Белов не мог оторваться от нее, – никогда никто не смотрел так на Сан Саныча!
– Разрешите! – Белов мешал, его отстранял плечом однорукий бригадир. – Разрешите, я отвяжу! – бригадир одним движением распустил узел на толстой мокрой веревке.
Выбрали осетров и стерлядей, еще подтянули, сколько смогли. Невод лежал огромной авоськой, набитой рыбой, тут и там торчали наружу узкие серебряные тела ряпушки – туруханской селедки, больше всего ее и попало, и еще омулей зацепили косячок! В мутном, взбитом песке кипела рыба, ближе к берегу растекалась уставшим уже живым серебром.
– Петер, давай сак! – чувствовалось, что и бригадир возбужден.
Белов встал на сак с белокурым Петером, и они стали черпать бьющуюся рыбу. Взваливали на борт лодки, выгружали, рыба наполняла рундуки: серебряные сиги, омули и селедка, жирные чиры, похожие на молочных поросят. Несколько больших щук попались, бригадир цеплял их багориком и оттягивал на берег. Он попытался поднять самую большую за огромную челюсть, не осилил, ручка багра, скользкая от рыбы, выскочила из единственной руки. Подскочил Вано и перебросал пятнистых хищниц в отдельный рундук лодки, там же, как в карцере, ворочались темные налимы.
– Штормом к нам рыбу поддало! – бригадир Айно, довольный, кивал на водный простор.
Принесли еще один сак, две девушки взялись было, но бригадир зашумел:
– Куда?! Успеете надорваться! Как говорил наш нарядчик, не лызь поперэк батька в пэкло! Вси там будэмо!
Вано отнял у девушек сак и, взяв в напарники Егора, стал нагружать рыбу. Под руку вывернулась крупная нельма.
– Эй, кто-нибудь! – радостно заорал Вано… – Смотри какая!
– Анна, вон Анна! Иди сюда! – позвал Егор.
Серебряная хищная красавица лежала на песке, изогнув темную спину. Анна двумя руками не без труда потянула ее под жабры, хвост волочился по песку.
Все рундуки в лодке были загружены до краев, рыба уже начала выскакивать, подогнали и стали грузить вторую лодку. Габуния с Беловым отошли за свой столик, Грача не оторвать было от рыбы, Егора – от веселой Анны. Вано налил, он наливал не по-русски – в маленькие металлические стаканчики с чеканкой.
Девушку звали Николь.
– Двадцать четыре года, француженка, очень хорошая, но приставать бесполезно! Ничего не действует! – улыбался Вано. – Поверь мне, брат Саша! Крепость грузинскую в кино видел? Одинокую, на скале?! Вот – это она!
Вано от вина делался еще веселее. Белову он нравился, он не мог не нравиться, иногда, правда, Сан Саныч вспоминал, что Вано лейтенант госбезопасности, на мгновение задумывался об этом и снова улыбался славному грузину. Вот, думал Белов, вспоминая свои споры с Фролычем, который не любил сотрудников органов, – вот чекист, и какой человек!
– А ты к ней причаливал, значит?! – Белову хотелось поговорить о Николь, он искал ее глазами среди девушек, работающих у лодок. Ему почему-то не нравилось, что она «француженка», казалось, что она особенная не поэтому, а потому, что она сама такая особенная!
– Я тут с прошлой осени, до меня комендантом был лейтенант Лазаренко. Пьяница и скотина, каких поискать! Он с ней чего только не делал… без работы держал – считай, голодом морил! Ни в какую! Среди них есть такие! – Вано неопределенно развел руки, то ли восхищаясь, то ли не понимая. – Некоторые девчонки ее недолюбливают… ну, понимаешь – белая ворона. – Габуния закусил ус и перестал улыбаться, думая о чем-то, потом вздохнул и сказал негромко: – Тут им всем плохо, Саша, – он повернулся и посмотрел на берег, на девчонок, садящихся в лодки. – Немки, латышки, русские… какая разница. Если бы со мной так сделали, я бы камень себе на шею привязал!
Все уже погрузились, ждали только их.
– Во время войны, когда их только привезли… Этот Лазаренко сам мне говорил: за буханку хлеба – хочешь мамашу, хочешь дочку… Вот так!
– Врал он, гад! – Белов недовольно тряхнул головой. – Я тут работал в то время…
– Гаремы заводили, Саша! – Габуния поднял черные глаза на Белова. – От голода женщины на все шли. Семьи спасали!
– И как же… – не уступал Белов. – Разве вам это можно?!
– Нельзя, конечно – связь со ссыльными! Кого-то и сажали… Но кто устоит?! Ты один в этой пустыне, женщин сколько хочешь, и все они в твоей власти! Жизнь их детей в твоих руках! Сами приходили! Много такого, Саша! Очень много!
Белов и верил, и не верил. Ему казалось, что лейтенант, как и все грузины, преувеличивает. Они забрались в мотобот.
Всю недолгую дорогу до поселка Белов смотрел на Николь. Она должна была чувствовать его взгляд, но не посмотрела ни разу. Улыбаясь, слушала Грача, который раздухарился в окружении девчат. Память у старого механика на давние события была исключительная:
– В 1908 году работали мы на рыбопромышленную компанию. Две тысячи человек нанимали тогда на рыбную ловлю! – Грач со значением всех осмотрел. – И мы эти бригады с самых верхов сюда на пески доставляли: лодки, снасти, соль… Бочки для засолки рыбы по дороге брали – в Енисейске их из лиственницы клепали, а в Костином или в Бахте из кедра. Кедровые намного лучше, а обруча из тальника или из черемухи делали. Ой, мастера работали! Бочки были, скажу я вам деточки, и по двадцать, и по двадцать пять пудов! Эвон, какие! – Грач распахнул руки и сделал суровое лицо. – Тогда тут порядку много было! Всё строго по правилам ловилось! И засолку контролировали, и чистоту, даже из Астрахани привозили спецов, те в тузлуке[46 - Тузлук – крепкий соляной раствор.] солили или всухую… по-разному. Я почему знаю, с нами однажды, не соврать, году в десятом или двенадцатом, губернатор Енисейской губернии ходил и сам все осматривал. Такое от царя указание вышло, чтобы рыбы было больше в продаже и чтобы она хорошо засолена была. Тогда, кстати, на все снасти разрешали ловить – и на самоловы, и неводами. По триста, четыреста и пятьсот пудов брали на невод! Это в среднем!
Белов невольно слушал старика, и ему слегка досадно было, что тот раскудахтался про свою рыбу. А может быть, и от чего-то другого досадно. Он все изучал аккуратную голову Николь. Белый платочек, охватывающий загорелую шею, трепетал под встречным ветром, и Сан Санычу снова нервно становилось, что он сейчас расстанется с ней, даже не познакомившись.
Он стиснул зубы и, матеря себя за непонятно откуда взявшуюся робость, отвернулся обреченно, стал смотреть в тундру, над ней в чистом шатре неба висело ночное солнце – на часах было полпервого.
Он пытался представить Николь во Франции и совершенно не мог, только путался… но здесь, рядом с лодками и неводом, – не место ей было, такой красивой. Он вздохнул хмуро, повернулся к Вано, тот что-то шептал своей грудастой и симпатичной Герте.
– Слушай, Вано, могу я забрать ее на «Полярный»? – спросил первое, что пришло в голову.
– Кого? – не понял Вано.
– Ну ее, – кивнул в сторону Николь.
Вано повернулся к Белову. Улыбнулся хитро:
– Почему нельзя, дорогой! Ты что, уже влюбился? – грузин понимающе обнял Белова.
– Погоди, я серьезно, у нас зарплаты очень хорошие!
– Оформить можно… – подумав, сказал Вано. – А она захочет?
– Не знаю, – Белов хмуро глянул на Николь. – Мне как раз матроска нужна…
– У нее никого тут нет, может, и захочет! Сейчас компанию соберем, песни петь будем! Ты сам поговори с ней… – Вано легкомысленно подмигнул Белову и снова повернулся к подружке.
Николь не слушала Грача, глядела на безбрежные воды залива, по ним скользили теплые вечерние лучи. Небо на горизонте было нежно-желтым, а выше голубело. Она спокойно повернулась и внимательно посмотрела на Белова. И было в ее взгляде что-то… может, просьба… а может, и ответ на тревожные, немые вопросы Сан Саныча.
Бывают такие взгляды в жизни, которые решают все. Даже если ты еще не понял, что уже все решилось, оно решилось. Но это потом, по прошествии лет становится ясно… Белов же видел это теперь. Эта необычная, ни на кого не похожая девушка – его судьба!
Бот причалил к поселку, возникла веселая суета, бригадир пошел заводить движок и запускать механизированную погрузку. Вытащили на берег весла, паруса, длинный и тяжелый невод развесили сушиться. Габуния показал Белову крайний дом на берегу и ушел с Гер-той. За плечи ее обнимал.
Белов глядел ему вслед и не понимал, почему Габуния выбрал именно эту, милую, но очень обычную девушку. Егор не отходил от хохочущей и, кажется, счастливой Анны. Он совершенно забыл, что он боцман, и тоже был босой, с подвернутыми штанами, хвастаясь силой, хватал самое тяжелое, вытягивал лодки. И всякий момент, когда это можно было, держал ее за руку. Белов и Анну рассмотрел внимательно – крепкая деревенская девчонка с двумя тугими косичками, лет восемнадцать… Она выглядела взрослее Егора, била на нем комаров и без стеснения прижималась пухлой грудью к его тельняшке. Белов понимал их, но ему не хотелось, чтобы Николь вела себя так же… С Николь так нельзя было.
Он переобувался, чистил запачкавшуюся одежду и все пытался представить себе, как предлагает ей работу на буксире… У него не получалось – только видел ее удивленный взгляд и чувствовал, как жжет стыд. Должность матроски на «Полярном» была занята.
Директор совхоза ссыльный немец Гюнтер Манн пришел с кочегарами Йонасом и Повеласом, осмотрел рыбу, пошутил что-то по-немецки с девушками, потом улыбнулся Грачу:
– Вы, Иван Семеныч, опять нам фарт привезли!
Николь ушла вместе со всеми, ни разу не обернувшись. Белов сидел на бревне и не знал, что делать, – идти в гости к лейтенанту расхотелось. Хмель проходил, Белов подумал, не вернуться ли на судно… Егор с Анной о чем-то тихо говорили в стороне. Потом Егор подошел и, отводя глаза, попросился в увольнение на всю ночь. Белов разрешил.
На судно уплывал Грач, загруженный мешками с рыбой. Кочегары, довольные, что повидали знакомых и побывали на кладбище, сидели на веслах, ожидая Белова.
– Ну что, Сан Саныч, поплыли? – спросил Грач.
– Ладно, давайте без меня… На берег посматривайте – костерок запалю, пришлите шлюпку.
