Горят горны в кузнях днями и ночами. Куются мечи, наконечники копий и стрел. Куют кузнецы огромный насокольник – тот, что на сокола впереди надевается. Крепкий таран будет у московской рати.
Все учитывает Боброк, не спит почти. Но и этого ему мало. Испросил он у князя дозволения собрать сотню воинов крепких, младших сынов из боярских родов победнее. Разместил их в домах посадских, за стенами, в Зарядье. Каждый день, в мороз, они на реку бегают, в рубахах одних. Купаются в проруби, камни тягают, да на льду состязаются. То в бое кулачном, то на мечах деревянных, а то и во всем ратном снаряжении. Прокорм воевода завел им точь-в-точь, как принято у рыцарей из орденов монашеских. Мясо дозволялось есть только три раза в неделю, а в основном – овощи, зелень всякую, да хлеб. А пить только воду простую, да молоко. И в баню они каждый день париться ходят.
Поначалу москвичи, что поглупее, смеялись над ратниками, да потом дивились, какие молодцы у Боброка получились! Через четыре месяца каждый мог камень трехпудовый на сто шагов пронести, десять верст пробежать, и не запыхаться, коня бойкого одной дланью усмирить. В полном ратном снаряжении по три часа биться! Кольчуги им знатные сковали, калантыри с бляхами золочеными! Коней холощенных, послушных, для военного дела годных, для них сам воевода выбирал.
Неспроста дивились люди на действо это. Возможно, именно здесь, под восхищенными взорами москвичей, рождалась тактика ведения войны, которая позволит в ближайшие двести лет в десятки раз увеличить территорию маленького Московского княжества, превратив ее в огромное Русское царство.
– — – — – — – — – — – — – — – — – — – — —
Много, много серебра забирает война. Каждый день Боброк у князя новых денег просит. Понимает его Дмитрий. Достает из казны своей бездонной все новые и новые богатства.
Достаточно денег у Москвы. Сто лет копит. Еще при прадеде нынешнего князя, Даниле Александровиче, младшем сыне Александра Невского, начало маленькое княжество собирать дань со всей Руси, да в Орду отправлять. Был для этого и титул у московского князя соответствующий – гурхан, что значит ханский зять. Титул почетный, почти равный ханским, разве что только право на то, чтобы занять престол ордынский – не давал. Для этого надо было иметь в роду кровь чингизидову.
Собирает Москва сто лет дань с Руси для монголов, да себе немного оставляет. С каждым разом все больше и больше. При Дмитрии Ивановиче московские владения приносили богатств разных на десятки тысяч серебряных рублей ежегодно. Да не легких стограммовых литовских рублей, а полновесных, вдвое тяжелее, новгородских. Из них в Орду, к темнику Мамаю, шло лишь пять тысяч. А остальное Дмитрию в казну отправлялось.
Вот на звон этих рублей стекаются к Москве люди со всей Руси. Пухнет, растет столица. Посад, что за стеной городской, за десять лет впятеро вырос. Да и новые стены теперь у Москвы – загляденье. Из крепкого, белого кирпича. Но едут в белокаменную не только мастеровые, купцы и прочий достойный люд. Едут люди лихие, корыстные.
Ближе к концу зимы, с высокого берега реки наблюдали любопытные горожане за состязаниями боброковской сотни. В те давние времена развлечений было немного, а люди потеху любят. Смотрели даже на казни, позорные наказания. А здесь – тоже есть на что поглядеть: добрые молодцы, крепкие, заголенные, в силе состязаются, да в ловкости. Во время борьбы горожане криками бойцов поддерживают, об заклад бьются.
А среди толпы люди неприметные шныряют. С простофиль кошельки, украшения срезают. Работают быстро, умело, нагло. Знают: стоит за них атаман Соловей. Давно из лесов он в город перебрался вместе с ватагой своей, за звоном монет они идут. Любой кошелек, ловко срезанный у зазевавшегося москвича, через пять рук перекочевывает в казну воровскую, общую. В глубине посада, на кривых улочках, в тайнике лежит разбойничий схрон.
Давно уж не гуляют лихие его ребята. Некогда, дел невпроворот. Столько еще неограбленного в Москве! Но мало атаману серебра от простого люда, с них много не возьмешь. Сам он в избе темной сидит, темные дела задумывает. И решился он на дело большое, дело всей жизни…
– Сколько сегодня? – Кратко опрашивает он вестовых своих.
– Белого с полфунта, атаман. Да цепочки всякие, кольца.
– Мало, мало. Вся Москва от монет новых пухнет, а вы достать их не можете? – удивляется главарь разбойников.
– Все деньги у князя, – оправдываются те.
– То-то и оно! – со значением произносит Соловей.
Догадываются люди его, что он задумал. Казну княжью ограбить! Самого большого медведя на Руси взять. Как князь на Тверь пойдет, в граде мало охраны останется. Вот и трудятся разбойники, не покладая рук, день и ночь. Надо к людям из палат княжеских тропку навести, кого серебром сманить, кого зельем пряным подпоить. Надо подводы подготовить, чтобы с добром княжеским суметь уйти. Да взломщиков подготовить умелых.
По части взлома есть у атамана человек толковый. Балалаечник, по имени Митяй, а по прозвищу воровскому – Треньк. Пальцы у него тонкие, гибкие. Любой хитрый замок откроет. А в учениках у него ходит гусляр бывший, по прозвищу Бренк. На эту парочку крепко надеется Соловей. «Треньк-бреньк, и откроем закрома княжи!» – Так вкраце описывает план свой атаман. Не по нраву только, что Бренк молодой без охоты на грабеж идет. Не то боится, не то воровской закон не принимает.
– Почто, Михаил, печалишься? Может, не по нраву тебе наша затея? – Строго спрашивает Соловей.
– Не мне судить. Ватага твоя меня от голодной смерти спасла, мне тебе служить. Слово я дал, слово сдержу, – отвечает Михаил кротко.
– Слова мне твоего мало. Хочу, чтобы сам ты хотел на казну идти.
– А что в том проку? Все одно, грабеж, дело неправедное.
– Взять казну княжескую – дело праведное. Мы ж награбленное грабим. Каждый год всю Русь трясут поборами да налогами. В одно место свозят. Уж столько нахапали, девать некуда. На золотых блюдах едят, на золоте спят, на золоте сидят! Сказывают, даже нужник у князя весь из чистого золота! Вся Русь нищая сидит, чтобы один человек, да семья, да слуги его верные на золоте по нужде ходила! А мы это золото людям простым отдаем, награбленное возвращаем!
– Просто ты говоришь, атаман, понятно. Но как-то неспокойно мне. Дело все же лихое, разбойное…
– Ох, помолчи, Бренк! Дело твое нехитрое – у Тренька науку перенимать, да в работе подсоблять. Как на дело наше праведное пойдем, все свои тревоги оставь здесь. Мне твои пальцы гибкие нужны, да голова светлая. Так что сомнения отбрось, да готовься летом, как князь с дружиной из города отбудет, вскрыть московскую кубышку!
– — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – —
Опосля тяжких задушевных разговоров с атаманом Михаил в задумчивости вышел из воровского притона и, поминутно оглядываясь, отправился мимо московского посада в далёкий пригород Мытищи, где обитал со своей большой родней. Он был старшим ребенком в семье кузнеца. Отец его, именем Андрей, был человек справный, ответственный, работящий, рано состарившийся от непосильной работы. Он уже с трудом справлялся со своими обязанностями, но, тем не менее, тяжкий труд не тяготил и даже радовал. Волновал лишь вопрос, найти пропитание для двоих малых дочек. Беспокоить стал последнее время и старший сын, который, по его мнению, связался с нехорошими людьми.
Михаил нашёл отца в кузне, где он, по обыкновению, раздувал огонь. Оглянувшись на сына, рыжеволосый широкоплечий кузнец вытер руки о закопченный фартук и жестом пригласил его присесть. Он помолчал некоторое время, словно собираясь с мыслями, затем сказал.
– Вот что сынок. Чую, что не к добру твои шашни с новыми друзьями. Кто они такие, чем занимаются – я не ведаю. Да только чует моё сердце, что всё это добром не кончится. Взялся бы ты за ум, сынок.
– Взяться за ум? – Михаил внезапно разъярился, что было для него несвойственно.
– Взяться за ум? – Повторил он, повышая голос на отца. – Что ты называешь взяться за ум? Целыми днями махать кувалдой как ты? Больно много денег ты сработал! Сколько ты получил за ту бронь, что два месяца ковал? Сколько беленьких там было? Да этого серебра у князя под ногами валяется – горы несчитанные! А он их не поднимет, лень нагибаться. И боярин любой в день проедает больше, чем ты за месяц руками намахаешь! А что впереди у тебя? Вся жизнь беспросветная будет, пока не состаришься! И всего делов у тебя – в свою кузню меня затащить, чтобы я, так же как ты, всю жизнь на горб себе зарабатывал? Есть и другая жизнь за стенами твоей кузни! В этой жизни пьют сладко, едят вкусно, веселятся, так что дым коромыслом идёт! Вот с такими людьми сейчас знаюсь. А деньги они у бояр берут, что на крови народной наживаются. Своё заберём у них, народное! И не воровство это никакое, а справедливость. И зря ты говоришь, что не в деньгах счастье, в них оно как раз и есть! И не вставай ты так грозно, не малый ребятенок, чтобы меня ремнем охаживать! Своя у меня голова на плечах, и сам я буду золото зарабатывать и семьей нашей делиться! Спасибо мне ещё скажешь!
С этими словами, которые он почти выкрикнул, Михаил опрометью выскочил из кузни, решив домой не возвращаться до тех пор, пока не разбогатеет.
Когда он пробегал мимо артели мужиков, облаченных в серые залатанные рубахи, его внезапно окликнул молодой парень.
– Эй Михась, здорово! Ты что смурной такой?
– Привет, Антипа. Да вот, с отцом повздорил, – смущенно пояснил Михаил.
– А чего так? Он у тебя во какой добрый!
– Да не хочу я в кузне работать.
– Так иди к нам, в артель. Мы уже пятый сруб ставим. Я вот себе уже и сапоги кожаные справил. А ты все в драном ходишь…
Михаил хотел что-то сказать, но слова застряли в горле. Он только махнул рукой и ушел не оглядываясь.
– Михась да ты чего? Не обижайся, возвращайся к нам! – Кричал вслед его друг.
Затем добавил в полголоса, обращаясь к артельщикам: «Вот ведь горемыка – ищет рукавицы, а они за поясом».
– — – — – — – — – — – — – — – — – — – —
Тяжелым был разговор Ивана с князем тверским. Но еще тяжелее была задача, что стояла теперь перед Вельяминовым. Предстоял долгий путь в Орду и сложные переговоры с темником Мамаем. Вечером, перед отъездом, как водится испокон веку на Руси, отправился он попарить свои косточки, возможно, напоследок.
Русские банщики – они люди особые, лекари душ. Снимают с головы мысли тяжкие, да селят в них светлые. Вот и Иван нашел своего лекаря, своего тезку, что парил его по приезду в Тверь. Часто они общались, и уже почти сроднились за это время.
После бани оба Ивана в коротких портках, что называют на Руси исподним, сидели на пороге и разговаривали
– А скажи мне, Иван, – спросил Вельяминов, – Для чего ты живёшь?
– В бане парить, – просто ответил банщик.
– Ну, это понятно. А вообще, для чего?
Иван задумался.
