– Почему, Вера? Почему?
– Он не любит тебя, Паша. И ты должен это знать. Он не любит тебя и просто так разрешения мне не даст.
Клюфт пожал плечами. Ему стало обидно. Комок подступил к горлу. «Отец его любимой женщины, оказывается, его не любит. За что? Он даже его не знает. За что он может не любить человека, с которым почти не знаком?» – подумал Павел.
– И за что же он меня не любит? Я его видел лишь два раза. И то мельком. Ты что, про меня что-то плохое ему рассказала? – обиженно спросил Клюфт.
Вера встала. Она подошла к Павлу и, обняв его за шею, положила голову на грудь:
– Ну что ты, что ты, Паша! Как ты можешь?! Как я могу что-то плохое рассказать?
– Ну, тогда с чего он так ко мне относится?
– Хм, Паша. Ему твоя фамилия не понравилась.
– А что плохого в моей фамилии? Клюфт – нормальная немецкая фамилия, – удивленно сказал Павел.
Он погладил Веру по спине. Он прижал ее к себе крепче. Она ойкнула и, отстранившись, испуганно сказала:
– Осторожнее, Паша! Ты меня так, вернее нас, раздавишь!
– Извини. Извини. Вера, я тебя так люблю! – Павел вновь взял ее руку и прижал к своей щеке. Щукина стройной рукой погладила его по голове:
– Я верю, Паша.
– Так что плохого в моей фамилии? Клюфт? Вера Клюфт? По-моему, будет звучать неплохо!
Вера кивнула головой:
– Мне тоже кажется. Только вот моему отцу, ему не докажешь. Ему не нравятся немцы. Он говорит, что в Испании они задушили революцию.
Павел отпустил ее руку. Пройдя к столу, сел и, налив себе чая, раздраженно сказал:
– В Испании революцию задушили не немцы, а фашисты. Это большая разница.
– Я ему тоже об этом говорила, – оправдываясь, ответила Вера.
Она подошла к Клюфту сзади и, обняв его за шею, наклонилась к его лицу:
– Но он меня не слушает. Говорит, все немцы фашисты.
– Ты тоже так считаешь?
– Дурачок! – Вера поцеловала Павла в щеку и прижалась к нему всем телом.
– Нет, правда? Я же не виноват, что у меня отец был немцем, дед был немцем. Но они жили тут, в Сибири, уже двести лет! Они лечили людей! Что тут плохого?!
– Паша. Почему ты передо мной оправдываешься? Мне-то все равно, кто ты по национальности! Ты мой самый любимый человек! Я люблю тебя! Паша, мне все равно, кто ты, хоть вождь племени из Африки! – Вера отпустила объятия и села рядом с Клюфтом за стол.
Он, опустив голову, сидел и молча, смотрел на пол. Щукина улыбнулась и вновь погладила Павла по волосам:
– Паша, в конце концов, мне жить с тобой. И не надо расстраиваться насчет моего отца! Ну, он такой человек! Он так считает! Паша! Ну что поделаешь?
– И все равно мне обидно. Что такого, что я немец? Что в этом такого? Я ж не виноват?
– Нет, конечно! Немчик ты мой дорогой! – Вера потянулась и поцеловала его в щеку.
Клюфт немного успокоился и грустно улыбнулся:
– А знаешь, на работе меня никто до сих пор вот не корил в этом. В национальности моей. Странно.
Вера насторожилась:
– А что, могут укорить?
– Ну, не знаю. Вот мне статью редактор приказал написать. Про буржуазного националиста, прокурора района Таштыпского. Он хакас по национальности. Вот такая петрушка.
– А ты?
– Что я?! – не понял вопроса Павел.
– Ты согласился?!
– Вера! Как ты можешь? Как я могу не согласиться! Если бы ты знала, я сейчас на самом передовом краю борьбы! Знаешь, сколько среди нас затесалось этих перевертышей-троцкистов, бухаринцев? Куча! Завтра выйдет номер, почитай мою статью! Про Минусинск почитай! Узнаешь! Про вредителей! Она на первой полосе будет! Я сейчас, Верочка, как говорится, ударная сила редакции! И то ли еще будет! То ли!
Вера совсем погрустнела. Она опустила голову. Потянувшись за стаканом, отпила уже остывший чай. Клюфт погладил ее по руке:
– В чем дело, Вера? В чем дело?
– Я боюсь, Паша.
– Чего?
– Ты же сам говоришь, пока тебя никто не укорил в твоей национальности.
– И что? И не укорят!
– Да нет, ты не понял. Ты еще, Паша, ничего не понял.
– Да что я должен понять?
– Ой, Паша! Страшно мне. За отца страшно. За других людей, которые говорят такие же вещи. Страшно. Они словно заколдованы!
– Ты о чем?
– О том, Паша. Они все вдруг стали искать врагов! Вот и ты…
– А что я?
