Бытие и Империя. Онтология и эсхатология Вселенского Царства

«Семинария королей» в эпоху Средневековья

Последователь Рене Генона философ-традиционалист Юлиус Эвола в различных работах также ссылался на образ Царя Мира. В книге «Мистерия Грааля»[48] он целиком сосредотачивается именно на этой теме – на метафизических основах царской власти и на онтологии Империи Духа. Эвола считает европейское Средневековье и особенно все связанное с идеологией партии гибеллинов, сторонников превосходства императорской власти Штауфенов над Папским престолом (противоположною им позицию отстаивала партия гвельфов), той эпохой, когда духовное измерение имперской идеи соприкоснулось с историческим бытием, и поэтому образы Царя Мира и его тайного Царства оказались в центре внимания европейского общества и его культуры. Эвола видит в цикле преданий и сюжетов, связанных с королем Артуром и жрецом Мерлином, с братством рыцарей Круглого Стола и Святым Граалем культурно и исторически обусловленное выражение тем и образов, напрямую связанных с Царем Мира. При этом, согласно Эволе, иудейские и христианские мотивы здесь неразрывно переплетены с представлениями древних кельтов и германцев, в традициях которых также существовали свои версии образов Царя Мира, а также с римскими и греческими метафизическими и мифологическими воззрениями. Все вместе это вылилось в представление о Царстве Грааля, где эти линии слились воедино.

Эвола так определяет Царство Грааля и основную функцию Ордена Грааля.

Становление невидимым и недоступным того, что отдельные традиции разных народов описывали как воспоминание об изначальном центре Единой Традиции, сопровождалось сокрытием истоков высшей власти, которая от этого, однако, не становилась менее реальной. «Царство Грааля» – наименование вполне определенного центра, своего рода «семинарии королей», примкнуть к которой, по словам Вольфрама фон Эшенбаха, «призваны избранные земли всей земли, откуда рыцари отправляются в самые дальние регионы с тайной миссией. Именно оттуда в разные страны время от времени приходят цари, о которых достоверно неизвестно ни место их происхождения, ни их этническая принадлежность, ни их подлинное имя». Символ недоступного и неприступного Грааля остается особой реальностью, но достичь его обычными средствами невозможно ни одному историческому царству. Эта область, которую никто никогда не способен завоевать, и чтобы быть причастным к ней, надо иметь иное – не физическое – рождение, обладать достоинством, не имеющим никакой общей меры ни с чем в мире. Там куется неразрушимая цепь людей, которые могут быть разбросаны по миру далеко друг от друга, в народах, территориях и временах. (…) В этом и состоит внутренний смысл «Царства Грааля», «Царства пресвитера Иоанна», Туле, Аваллона и так далее. В пророчестве Сивиллы о Царе Мира говорится, что он «живет и не живет» (vivit non vivit), но, строго говоря, «не живет» не применимо к этой реальности. Будучи абсолютным полюсом, это царство всегда неизменно и неподвижно. Нельзя сказать, что оно то сближается, то удаляется в тех или иных моментах от конкретных исторических и человеческих событий. Напротив, люди, царства на тех или иных поворотах истории то сближаются, то удаляются от этого центра.[49]

Здесь мы видим те же характеристики Царя Мира и Империи Рая, что и у Генона. Царство Царя Мира недоступно и располагается за пределом видимого телесного мира. Но при этом оно вполне реально, так как является истинным резервуаром могущества и время от времени врывается в судьбу человечества напрямую. Это не фантазия, а напротив, корневая реальность, скрытая не вовне, а внутри – в центре бытия. Достичь его очень трудно, но также трудно – почти невозможно – для человеческого сознания дойти до своего собственного истока. Мысли складываются изнутри во вне. А сам изначальный центр их возникновения недоступен – и прежде всего для экстравертно ориентированной мысли. Но и тогда, когда мысль обращается к самой себе, на каком-то этапе она сталкивается с почти непреодолимой преградой: огненный Ангел бдительно охраняет тайную прародину Логоса.

И все же для отдельных людей, отмеченных избранничеством и судьбой, обретение пути к «семинарии королей» оказывается возможным. Именно на этой траектории и развертывается «Мистерия Грааля», являющаяся кульминацией поисков истинного Центра и одновременно началом всякой подлинно легитимной сакральной власти.

Но рыцари Ордена Грааля ищут его не для власти, как правило, они ее уже имеют или легко захватывают. Это движение в совсем ином направлении – в сторону духовного преображения, мудрости и источника вечного Света. Как философы в «Государстве»[50] Платона поднимаются из пещеры не для того, чтобы властвовать, а чтобы узнать истину, и с большой неохотой спускаются снова во тьму пещеры, становясь там королями и пророками, так и духовное рыцарство отправляется на поиски Царства Грааля не с тем, чтобы снова вернуться в историю, а чтобы прикоснуться к живительному истоку вечности, более чем достаточному сам по себе.

Генон и Эвола: полемика о кастах

Эвола в основных своих построениях, описывающих онтологию и феноменологию Царства Грааля, в целом следует за Геноном, отталкиваясь от его принципиальных метафизических утверждений. Царь Мира, именно таким, каким его выводит Генон, лежит в основе философских и мифологических реконструкций Эволы. При этом Эвола сосредотачивает свое внимание преимущественно на европейской греко-романской и кельто-германской традиции, а также на на эпохе Средневековья, исторически последней, когда связи с «Царством Грааля» переживались и воспринимались европейской рыцарской элитой живо и контрастно. Именно это и давало силу таким политическим явлениям как Империя Карла Великого, Оттонов, Штауфенов, а также идейному течению убежденных сторонников Империи гибеллинов[51]. Показательно, что идеологию гибеллинов разделял великий Данте (изначально бывший «белым гвельфом»), изложивший принципиальные положения о Всемирной Монархии в своем знаменитом трактате[52].

Для Эволы, как и для Генона, высшим типом сакральной иерархии является именно Царь-Жрец, представитель сверхкастовой касты Лебедя, хамса. Именно его Эвола видит в фигурах как Императоров Рима, так и великих правителей европейского Средневековья. Естественно, речь идет не о полном тождестве, но о точках пересечения вечности и времени, где лучи неизменного Царства Грааля достигают переменчивого и непостоянного мира становления. И так же, как Генон, Эвола считает Царя Мира фигурой, превышающей по своему метафизическому статусу жреческие (религиозные) институты. Именно в этом примате Императора над Папой и состояла основная идея гибеллинов. Причем, в свою очередь, в контексте христианского Средневековья эта установка была почерпнута из Византии, остававшейся верной тому учению о высшей функции Императора в христианском обществе, которая сложилась при Императоре Константине Великом. Эта установка лишь укрепилась в эпоху Вселенских соборов (особенно первых), которые Императоры не только собирали, но и выносили – на основании рассмотрения богословских аргументов различных сторон, конечное решение относительно догм и ересей. Очевидно, что такое возможно лишь в силу признания за Императором полномочий не только в политике, но и в самых глубинных вопросах Веры.

Однако Эвола расходится с Геноном в балансе между двумя высшими кастами – жрецами и воинами. Для Генона, если не брать фигуру Царя Мира, жрецы (брахманы) стоят намного выше воинов (кшатриев). И многие переломные моменты в циклической истории человеческих обществ, когда происходили резкие разрушительные сдвиги и стремительно ускорялся процесс дегенерации, Генон связывал с таким явлением как «революция кшатриев», то есть с восстанием касты воинов против духовного владычества жрецов. В целом сам Генон отличался безусловно жреческими качествами, всегда поддерживая должную дистанцию в отношении исторических, социальных и политических событий, развертывавшихся вокруг него в течение его жизни. Он их внимательно наблюдал и тщательно анализировал, но никогда не выходил за область высших метафизических принципов и не солидаризовался ни с одной из антагонистических сторон в политических и идеологических коллизиях бурного ХХ века.

Юлиус Эвола, напротив, отличался явно воинственным темпераментом, оправдывая свою принадлежность к сицилийской воинской аристократии. И соответственно сложилась его судьба, сопряженная с прямым и непосредственным участием в политических столкновениях его эпохи на стороне одной вполне ясно обозначенной идеологии – консервативно-революционного толка.

В любом случае, Эвола не согласен с постановкой касты жрецов над кастой воинов, и доказательство этому он видит именно в образе Царя Мира, а также в идее Империи и Императора. Если для Генона Царь Мира – «Первосвященник вовек» (как библейский Мелхиседек), то для Эволы он именно Царь, хотя и правящий не столько над историческими человечеством, сколько над реальностями Духа, Царь над бытием как таковым. Это объясняет многочисленные расхождения между традиционализмом Генона и традиционализмом Эволы, хотя по основному своему вектору они совпадают, и первенство, безусловно, принадлежит именно Генону, ставшему для Эволы учителем, высшим авторитетом и источником вдохновения. То есть, не расходясь по сути и признавая обоюдно высший статус Царя Мира, а также особую корневую реальность его скрытого бытия, оба традиционалиста трактуют исторические феномены и процессы, а также соотношения внутри структуры самой Традиции в несколько различной перспективе.

Спящий Император и этимасия

Эвола, как мы видели, приводит парадоксальную формулу из «Пророчеств Сивиллы» относительно Царя Мира «vivet non vivet»[53] (живет не живет) и трактует ее в том смысле, что бытие скрытого универсального Правителя – особенно в условиях темных времен – не входит в обычные представления о том, что такое «быть живым». Однако это замечание Эвола обращает против самих живых, точнее, тех, кто наивно и ошибочно считает себя «живыми», но кто в глазах истинной жизни суть ходячие мертвецы. В любом случае многие сюжеты, связанные с актуальным положением Царя Мира, пользуются аналогичными метафорами, призванными подчеркнуть одновременно и его бытие, и его небытие. Царя Мира нет, но он есть.

В некоторых случаях, как, например, в классической версии легенды о Святом Граале, хранителем Грааля и, соответственно, Царем выступает «нищий король», «король-рыбак», подчас изображающийся слабым, болезненным, хромым или с иными увечьями. То есть формула «живет не живет» переходит к образу «слабой жизни» – великий правитель вынужден заниматься делом самых низких сословий – ловить рыбу. Отсюда можно продлить, как делает сам Эвола, в разделе, посвященном образу короля-рыбака, цепочку рассуждений в направлении символизма рыбы и ее связи с царской властью[54]. Можно вспомнить ранеехристианское обозначение самого Христа рисунком рыбы на основании аббревиатуры акронима его полного наименования Ίχθύς, Рыба – Ἰησοῦς Χριστός, Θεοῦ Υἱός, Σωτήρ, Исус Христос Бог-Сын, Спаситель; сюжет о царе Соломоне, теряющем кольцо власти и вновь обретающем его в утробе пойманной рыбы; явление бога Вишну в индуизме первому человеку, Ману в образе рыбы – матсья – аватара (मत्स्य अवतार) и т. д. Но можно обратить внимание на другое – на то, каким предстает Царь Мира в определенные – наиболее темные – периоды исторического цикла. Здесь он видится несколько ущербным, утратившим свое могущество, ведущим призрачное существование. В таком случае vivit non vivit прилагается именно к нему, к высшему источнику света и власти, но только потерявшему силы, необходимые для того, чтобы его лучи и его приказы достигали внешней границы мирового круга, области становления и телесной земной истории. Глупость и грубость человечества темных эпох связана с тем, что просветляющие и возвышающие силы Ума, Активного Интеллекта, пребывающего в истинном Центре, истощаются и не способны более преобразить и направить к источнику истины помыслы человечества.

Это находит отражение в преданиях о «спящем Императоре». Иногда версией такого сна является опьянение или превращение в камень, петрификация, а также удаление в недоступные горы или на далекий остров. Состояние сна, опьянения, окаменения, равно как хромота или занятие высшего правителя каким-то рутинным и неблагородным делом (король-рыбак), – все это с разных сторон подчеркивает формулу vivit non vivit. Удаление, сокрытие сакральной и легитимной власти, разрыв связей с царством Грааля создает парадоксальные условия, когда того, кого не может не быть, нет. Отрицать, что его нет, что он non vivit, невозможно. Но невозможно признать и факт его необратимой смерти и исчезновения из бытия (так как он вечен и умереть не может) – отсюда vivit. Это порождает цикл образов спящих, скрытых, но не умерших царей и героев, которым суждено вернуться в критический момент мировой истории. Упомянем несколько фигур, большая часть которых рассматривается в книге Эволы:

• король Артур, страдающий от смертельной раны и унесенный феей Морганой на далекий остров, и жрец Мерлин, превратившийся в камень или в дерево (в этом сюжете также фигурирует фея – Немуэ);

• иранский сакральный правитель Кай Хосров;

• скрытый последний Имам шиитов – Имам Махди или Ка’им;

• легендарный тибетский правитель Гесер;

• герой инков Инкарри, казненный испанцами, но сохранивший живой голову, которая в конце времен воссоздаст тело[55];

• кельтские герои – Бран Благословенный, Овайн Лавгох, Овайн Глинвур, Финн мак Кумхайл и т. д.;

• германские Императоры – Карл Великий, Фридрих Барбаросса, Генрих VI и Фридрих II Гогенштауфены, главные фигуры гибеллинского цикла;

• византийские Императоры – первый, Константин I (по легенде, превратившийся в статую), и последний, Константин XI (скрытый у Мраморных ворот Царьграда и поэтому слывший «Мраморным Императором»);

• испанский король Родриго;

• португальский король Себастьян I, исчезнувший после неудачной битвы в маврами;

• датский рыцарь Хольгер Датчанин, норвежский король Олаф I;

• сербский королевич Марко, герой сербских преданий;

• польский король Болеслав Храбрый и т. д.

В греко-римской традиции существовал обычай помещать на трон Императора, покинувшего столицу и отправившегося в военный поход или по каким-то иным делам Империи, меч или копье как знак того, что трон не является пустым, хотя в данный момент на нем никого нет. Это называлась этимасией (от греческого ἑτοιμασία). В христианской церковной культуре сюжет с таким же названием «Престол Уготованный», только в более расширенном богословском толковании, получил довольно широкое распространение в храмовой росписи. Вместо меча или копья на пустом троне изображался Крест, а сам сюжет представлет трон Христа, уготованный для того, чтобы Он воссел на нем во время своего Второго Пришествия и судил народы.

Арианский баптистерий в Ровенне.

Этимасия (престол уготованный)

Этимасия также представляет собой двойную онтологию – пустой не пустой трон, и в полном соответствии с метафизикой Царя Мира соотносится с удалением и возвращением истинного и легитимного Правителя.

Собственно Чаша Грааля и особенно тесно связанное с ней Копье Лонгина вполне могут быть истолкованы как элементы этимасии – они находятся в Центре, откуда исходит истинная и абсолютная власть. Но эта власть в определенный момент исторического цикла ослаблена или представляется таковой.

Этимасия – как и формула vivet non vivet – может служить ключом к самостоятельной онтологии, в которой бытие и небытие, наличие и отсутствие сопряжены друг с другом в ином соотношении, нежели строгие логические законы. Императора нет, Император есть. Империя отсутствует, Империя наличествует. Это этимасийная форма бытия, присутствие отсутствующего. Она как нельзя лучше соответствует самой онтологии Империи – особенно в темные времена, когда сакральный Центр удаляется от людей на максимально возможное расстояние.

Десятый интеллект и излечение Царя Мира

Темы слабости Царя Мира в определенные исторические эпохи – в периоды онтологического Междуцарствия, Interregnum – в более развернутой метафизической форме можно проследить в доктринах крайних шиитов – исмаилитов[56] – прежде всего в учении Хамид ад-Дина Кермани и среди последователей ат-Тайиба Абуль Касима ибн Аль-Мансура, сына двадцатого Фатимидского имама Аль-Амира би-Ахками’л-Ла, считавшегося скрытым имамом в течении муста’литов[57].

Иранский философ Ибн Сина (Авиценна) вслед за аль-Фараби[58] в духе неоплатоников описал систему Десяти Интеллектов (Умов, ‘Aql – عقل), нисходящих по иерархии от высшего начала – Бога. Каждый из Интеллектов представлял собой Ангела, то есть высшее существо, онтологически располагающееся между Богом и телесным земным – подлунным – миром. Два высших Ума-Ангела относились к надкосмической сфере чистых Начал (Принципов), семь последующих соответствовали планетарным небесам, а последний, Десятый Интеллект представлял собой нижний полюс всей ангелической оси в подлунном мире. Этот Десятый Интеллект и отождествлялся с Активным Интеллектом (νούς ποιητικός) Аристотеля. Десятый Интеллект был самым слабым и помещенным в самую плотную среду, состоящую не из эфира, а из более грубых – подлунных – стихий. Но именно благодаря ему и был конституирован феноменологически земной мир. Всякое разумное существо земного мира является причастным к этому Десятому Интеллекту – в той мере, в какой оно по-настоящему разумно. Но даже если оно неразумно, но имеет душу (как животные и растения) или даже только форму (как камни и все остальные неодушевленные предметы), оно сопряжено с Десятым Интеллектом, так как происходит именно из него и в нем содержится в качестве эйдоса.

Будет вполне логично соотнести Десятый Интеллект с Царем Мира, что мы и видим в его отождествлении с Метатроном у Маймонида.

Если для самого Аристотеля Активный Интеллект и есть вселенский Логос, то неоплатоническая модель раскладывает Логос на десять не равных друг другу слоев, соответствующих планетарным сферам. В этом случае единственный Активный Интеллект Аристотеля становится лишь последней проекций всей предшествующей череды Интеллектов – вплоть до Первого. Но для земного мира наличие или отсутствие этой иерархии принципиального значения не имеет[59]: отношения Царя Мира с Богом – это проблема внутренняя для самого Царя Мира.

Структура Десяти Интеллектов (al-'uqqaFl) по Ибн Сине

Богословские и гностические учения крайних исмаилитов проблематизируют статус и онтологию Десятого Интеллекта. Вместо равномерного нисхождения божественного Логоса они (отчасти как и раннехристианские гностики) описывают изначальную коллизию («драму на небесах»), связанную в Третьим Интеллектом, который рвется почитать Бога напрямую и ставит под вопрос необходимость соблюдать и почитать все ступени иерархии – Первый и Второй Интеллекты, находящиеся над ним. В наказание за свою «дерзость» (в духе гностического мифа о падении Софии из Плеромы) Третий Интеллект падает и занимает низшую позицию на предельной периферии – в мире подлунной материи. При этом каждый из Интеллектов достаточно силен и полон, чтобы породить следующий по иерархии – на одну ступень вниз. Десятый же Интеллект слишком слаб для этого (тема нашего Царя Мира, который vivit non vivit). Он не порождает следующий Интеллект, а рассыпается на множество лучей одного и того же подлунного мира. Это и есть разумные души людей, детей Активного Интеллекта, Царя Мира.

Но рождения от Десятого Интеллекта и не требуется. Его роль в структуре духовного мира состоит в том, чтобы собрать свои лучи к самому себе и, ведя борьбу с материей, вернуться по световой оси к изначальному состоянию – к месту Третьего Интеллекта, на сей раз полностью осознав свою ошибку и восстановив свое достоинство. Таким образом, слабость Десятого Интеллекта искупается собиранием душ, соединением духовных усилий человечества в месте Центра, в Империи Духа, чтобы в момент Великого Воскресения (al-Qa’im al-Qiyama —) все они в едином порыве взмыли к высотам духовного мира.

Если применить это к циклу легенд о Святом Граале, мы получим картину, где поиск Царя Мира и его скрытого царства – это не только обращение к источникам истинной власти, которую рыцари стремятся получить, чтобы нести снова свет могущества на периферию мира, но и акт помощи самому Царю Мира, восстанавливающего за счет преданности и подвигов духовного рыцарства свою утраченную полноту. Это акт излечения хромого короля-рыбака, который, собрав частицы своего же света в душах людей, обративших мысль к ее истокам, получает возможность вернуться на небесную родину – вместе с теми, кто был ему верен даже в самые темные моменты истории. Так Царь Мира не просто спасает, но и спасается теми, кто предан ему и его скрывшемуся Царству.

Чаша и Копье

В центре сюжетов о Царстве Грааля находится главный сакральный объект – Чаша Грааля и непосредственно связанное с ней копье Лонгина. Здесь, как и в других символических цепочках, связанных с Царем Мира, христианские мотивы переплетаются с древними кельтско-германскими сюжетами и образами.

В классической версии рассказа о Святом Граале речь идет о том, что Иосиф Аримафейский, тайный ученик Христа, взявший его тело после распятия, собрал кровь Спасителя, хлынувшую из его ребер после их прободения центурионом Лонгиным (который по христианскому преданию позднее раскаялся и стал убежденным христианином), в сосуд (это и есть Грааль) и принес его на север Европы. Куда именно, разные версии расходятся, но чаще всего фигурируют территории, где преобладали кельтские народы – прежде всего бритты, населявшие Англию до прихода германских племен англов, саксов и ютов. Подчас упоминается остров Авалон, находящийся на дальнем западе или севере, что воссоздает сакральную географию кельтских преданий. В других случаях речь идет об Англии и даже более конкретно – о Гластонбери (иногда Солсбери), где было основано древнейшее в Англии Гластонберийское аббатство и где, по преданию, и находилась могила Иосифа Аримафейского. Эти же земли были тесно связаны с циклом преданий о короле Артуре.

В самых ранних средневековых редакциях с конца XII века образ Иосифа Аримафейского приобрел экзотические черты. Он описывался как языческий воин, пришедший служить Понтию Пилату из Северной Европы, то есть оттуда, куда позднее он и доставил Святой Грааль. Ко Христу он обратился вследствие серии чудесных световых откровений.

В любом случае, Чаша, служившая вместилищем крови Бога, приобрела самостоятельные чудесные качества. Она:

• способна служить источником вечного насыщения (как котел Дагды из кельтских легенд, волшебная чаша Уацамонга из цикла сказаний о Нартах, рог изобилия – cornu copiae – греко-римских легенд или иные сказочные предметы – такие как скатерть-самобранка);

• сияет потусторонним светом, который дает блаженство, но может ослепить того, кто не готов к ее созерцанию (отдаленный намек на нетварный Фаворский Свет);

• дарует воинам победы во всех сражениях;

• может воскрешать мертвых или излечивать смертельные раны;

• дает силы и могущество, а также духовный мандат на власть.