Наполеон с монументально-гордым лицом промолчал, лишь искоса взглянул на своего маршала.
К рассвету французский лагерь был полностью обустроен. Четыре большие колонны гвардейской пехоты выстроились в каре, загораживая центр, где раскинулись три палатки – для императора и для свиты. У палаток – караул в двадцать гренадёров, офицер и барабанщик. На соседнем поле раздавали провизию – мясо и хлеб, на кострах готовился завтрак. Генералы и адъютанты сновали между полками и палаткой императора, выслушивая распоряжения и готовясь к решительному делу.
Наполеон в окружении свиты вышел на возвышение с зрительной трубой. Положив её на плечо гренадёра, припавшего на одно колено, он вглядывался в русский лагерь, пытаясь разобраться, что же там происходит. Не похоже было, чтобы русские готовились к сражению. Костры горели, движение в лагере не прекращалось, но смысл его никак не улавливался.
– Завтра! Барклай собирается атаковать завтра! – объявил император и оглянулся на замерших рядом генералов. – Что ж! Отсрочка для нас даже выгодна. Ещё не все наши войска, вышедшие из Бешенковичей, влились в армию. А если и завтра он не проявит решительных действий, мы сами атакуем. Нас ждёт новый Аустерлиц, который превзойдёт Аустерлиц австрийский!
Весь день накануне сражения французы готовились к схватке. С разных сторон то и дело слышалась перестрелка отдельных частей русских и французов, то частая и азартная, то вялая и ленивая. Маршалу Мюрату не сиделось на месте, с небольшим отрядом он ввязывался в мелкие стычки, пока не был отброшен русской кавалерией. Наполеон велел ему прекратить бессмысленные петушиные наскоки: «Завтра они будут наши!» – и заняться изучением боевых позиций генерального сражения, назначенного на пять утра. В каждом полку зачитывали воззвание императора: «Солдаты! Настал, наконец, желанный день! Завтра дадим сражение, которого мы давно дожидались. Надобно покончить поход одним громовым ударом! Вспомните, солдаты, ваши победы при Аустерлице и Фридланде – завтра неприятель узнает, что мы не выродились!». Солдаты слушали с восторгом. Никто не сомневался в победе своего императора. Затянувшиеся марши в погоне за противником, бескормица, много непонятного в этой войне и в этой стране уже начали надоедать. Может быть, завтрашний бой положит конец их мытарствам? На ужин раздали водку. Последние хлопоты и приготовления – и армия погрузилась в сон. Ночь не обещала сюрпризов: в русском лагере, как и накануне, горели огни. Мюрат отправился к аванпостам своей кавалерии, а Наполеон – в палатку.
Утром, ещё в потёмках, одевались в парадную форму, путаясь, не попадая в рукава и ворча под нос ругательства. Слышен был барабанный сигнал – смена императорского караула. К само?й палатке стрелой летел неаполитанский король, объезжавший с рассветом свои аванпосты. Соскочив с коня и оттолкнув караульного солдата, он скрылся под пологом. Сменившийся гренадёр шёл с вытянутым лицом и выпученными глазами, пока его не остановил товарищ:
– Что стряслось?
– Поди, сам послушай.
На правах Старой гвардии, пользующейся особым доверием императора, они вдвоём подошли довольно близко к палатке Наполеона, так что услышали разговор, тем более что его вели на повышенных тонах.
– … ночью. Тихо, лесными дорогами. Русский лагерь пуст, – в голосе Мюрата слышалось потрясение и ожидание бури разгневанного Наполеона.
– Вам было поручено перейти с кавалерией Двину в тыл русским. Не допустить уйти. Почему вы здесь?
– Перейти Двину не представляется возможным, ваше величество. После прошедших ливней вода сильно поднялась. А кроме того, мне нечем накормить лошадей, фуража раздобыть не удалось.
«Генерал Понятовский», – догадались гренадёры.
– По вашей милости исчезла русская армия! – грохотал взбешённый император. – Фуража не раздобыли! В Египте мне случалось делать походы без фуража!
Ярость Наполеона при известии об отступлении 1-ой армии Барклая де Толли была подобна обрушившемуся урагану. Площадные ругательства из лексикона пьяных солдат взрывали воздух, как боевые снаряды при артобстреле. Однако Понятовский не оробел и отвечал смело, хоть и не так громко, как кричал Наполеон:
– Чем вы, ваше величество, кормили там своих лошадей, я не знаю. Только мои лошади не могут обойтись без сена, особенно когда совсем нет подножного корма, который иногда спасает кавалерию. Без фуража я рисковал очутиться в том же положении, в каком очутились вы под Сен-жен-Дакром, где за недостатком лошадей не могли подвезти артиллерию и вы принуждены были снять осаду крепости.
Дерзость Понятовского встретила отпор других генералов, находящихся в палатке, поднялся такой шум, что ничего понять стало невозможно. Лишь один раз прорезался сквозь разноголосый гвалт выкрик проштрафившегося генерала:
– Нет, ваше величество, в этом крае, который мне известен лучше, чем вам, это невозможно, решительно невозможно…
Часовые стали под ружьё – сейчас император выйдет из палатки, больше здесь задерживаться гренадёрам нельзя.
Глава 11
Молево болото
Нагнув голову под низкой притолокой, в горницу вошёл, откинув на плечи светлые волосы и весело сверкнув синими глазами, высокий парень в стёганом полосатом халате с колчаном за спиной.
– А-а! Старый знакомый! – обрадовался Матвей Иванович. – Что ж пропал тогда? Я искал тебя под Миром. Даже имени не успел спросить.
Он узнал его сразу, хотя короткое знакомство состоялось в толчее и суматохе. К тому же теперь и лицо его утратило жёсткость и сосредоточенную решимость, свойственную людям волевым, не раскисающим в моменты внезапной опасности. Не всякий угадал бы в этом тихом, улыбчивом хлопце того стремительного и рискованного рубаку, который поразил даже атамана, видавшего виды. Может, именно потому и запомнил. А ведь, пожалуй, тогда, не подоспей он вовремя, всё могло повернуться иначе…
– Баюр. Вольный воин, – представился он, почувствовав неловкость от горячего радушия генерала.
– О как! С чем пожаловал на этот раз? – смотреть на хлопца, так неожиданно выручившего его под Миром, было приятно. Открытое обаятельное лицо, чуток смущения, но оно его даже красит.
– С башкирами.
Атаман Платов подошёл к окну. Казаки Всевеликого войска Донского обступили живописных степных воинов-кочевников в национальных халатах, войлочных шапках с загнутыми вверх краями, с пиками, луками, колчанами, которые с неменьшим любопытством посматривали на горделивых, видавших большие сражения военных, одетых в нарядные мундиры. Невысокие степные лошадки, выносливые и вёрткие, тянулись мордами к траве, и многие башкиры, соскочив на землю, пустили их к зеленеющей обочине.
– Откуда такие красавцы?
– Под Могилевом встретил старого знакомца Сахиба. Вон, видишь, Матвей Иваныч, рядом с адъютантом твоим Жилиным стоит? – Баюр успел справиться с неловкостью и теперь, возвышаясь над плечом атамана, тоже смотрел в окно. – Поговорили. Он сказал: от Волги идёт отряд доброхотов, его единоверцев. Я объяснил короткий путь, обещал встретить.
– И много их? – Платов пощипывал ус, прикидывая, можно ли извлечь военную выгоду от подобного пополнения. И вообще… имеет ли это племя понятие об армейской дисциплине, приказе командира? Или они годны только для грабительских стихийных налётов? Экие живописные бестии! Что делать-то с ними?
– Двести всадников.
– Ого! Орда!
– Эта орда уже приняла крещение от французов, – начал развеивать сомнения атамана Баюр, не иначе как догадавшись о них. Про себя он тоже их так называл. – Я рассчитывал вас встретить на Пореченской дороге, не знал, что вы в Зарубенке. Идём, значит, вдоль опушки. Смотрим: французы. Гусарский полк. Идут рысью. Вокруг ни души. Только шикнуть успел: «Прячьтесь!», башкиры мои вмиг растворились в лесу. Я глазом моргнуть не успел. А когда кавалеристы поравнялись с нами, вдруг ка-ак выскочат! Без строю, без порядку, с гиканьем, криками, свистом – и полетели тучи стрел. По правде сказать, бой затевать я не собирался, думал: силы неравны – куда им. И их налёта не ожидал. Гусары – тоже. Поначалу остолбенели, потом начали ржать: куда этим лешим пенькам до них, красивых! Но недолго. Башкиры с сорока шагов насмерть разят из лука, а с дюжины саженей – пронзают насквозь даже лошадь. Во время сражения они передвигают колчан со спины на грудь – вот так, – Баюр продемонстрировал приём степных кочевников, да так ловко, что заставил атамана азартно прищёлкнуть языком, – две стрелы держат в зубах, две кладут на лук, мгновенно выпускают их и, пригнувшись, летят на противника, разят пикою. Когда со всех сторон стали валиться гусары с лошадей, французы опомнились, схватились за ружья, да поздно: налётчики уже скрылись. Лошадки у башкир низкорослые, но быстрые и маневренные, для них преград не существует, а ко всему – стрелять по ним неудобно: линию прицела определить трудно. Ну, тут уж не до смеха. Завопили разом: «Скифы!», «Дикая, варварская страна!»…
Довольно расплывшееся лицо атамана вдруг вытянулось, и он недоверчиво спросил:
– По-русски?
– Да нет. На своём картавом.
– И ты понял?
– Ну, – смутился рассказчик. Увлёкся, что поделаешь. – Разумею маленько.
– Да ты, брат, самородок!
Баюр, не желая углубляться в щекотливую тему, поскорее продолжил:
– Гусары стали подбирать раненых, разглядывать стрелы. Нашлись и насмешники, обозвали наших степняков «северными амурами», а дальше – сплошная брань… ну… вроде русского мата, только не такого ядрёного.
– «Нежная» нация! – захохотал атаман и продемонстрировал ядрёный вариант.
– Однако башкиры выровнять колонну им не дали. Снова налетели тучей. Теперь французы уже палили во все стороны, но без большого успеха: такая сверхманёвренность им в диковинку – дикие всадники появляются мгновенно в самых неожиданных местах и так же мгновенно исчезают – поэтому стреляли больше наугад. Пятнадцать раз повторяли атаку и такое произвели расстройство в их рядах, что, развернувшись, они галопом пустились удирать, а башкиры, улюлюкая и осыпая их стрелами, преследовали восемь вёрст, пока я не велел им остановиться… Ну так что? Принимаешь пополнение, господин атаман?
– Придётся, – Платов снова смотрел в окно. Казаки уже примеривались к лукам, башкиры поправляли, объясняя больше жестами, слабо владея русским языком. – Жилин!
В дверях возник резвый поручик. Платов кивнул в сторону окна:
– Как тебе, брат, глянулось пополнение?
– Забавный народец, господин атаман, – глаза адъютанта перебегали с генерала на его гостя, – только что с ним делать?
– Причислим к 1-му Башкирскому полку. Свои-то скорее им всё растолкуют и всему научат. На рассвете выступаем на Рудню, их с собой заберём. Ступай, – потом развернулся к Баюру: – Интересный подарок ты привёз. Значит, орда? Северные амуры? Хм… Надо Мюрата попотчевать этим блюдом. Такого он ещё не видал. А ты, Баюр? Пойдёшь с нами?
– Пойду. Только мне разведать надо дорогу. Ну и… остальное, что получится.
