Лживые зеркала

Теодор подал голос:

– У меня в жилете есть. На подкладке.

Уинифред торопливо распахнула жилет, разодрав серебряные пуговки. С внутренней стороны к шелковой подкладке большой булавкой-«стрекозой» был пришпилен крохотный лоскут белой ткани. Дрожащими от волнения руками Уинифред отцепила ее. Слабым голосом Теодор попросил:

– Только оставь ткань, пожалуйста.

– Да, сейчас… Сейчас. Потерпи чуть-чуть.

Положив лоскут (кажется, это был кусочек носового платка с монограммой) Дарлингу в карман жилета, Уинифред выгнула булавку и потянулась к замку. Она почти легла на Теодора и опомнилась только тогда, когда он протяжно застонал от боли.

– Черт возьми! Прости! Прости!

Уинифред вскочила на ноги, и замок оказался на уровне ее груди. Игла была слишком тонкой, но она все равно заворочала ею в замке, пытаясь поддеть язычок.

– Сейчас я открою. Сейчас…

Тоненькая иголка хрустнула и сломалась. Уинифред, боясь поверить своим глазам, поднесла к лицу сломанную булавку. Теперь ею можно было разве что вспороть кому-нибудь горло – и то пришлось бы повозиться.

Она со злостью отшвырнула бесполезный, искореженный кусок металла в сторону и судорожно всхлипнула. Глаза заволокло, и на этот раз Уинифред узнала подобравшиеся слезы. Силуэт Дарлинга, и до этого бывший нечетким, превратился в огромное черное пятно.

– Винни, уходи, – вдруг произнес Дарлинг. – Уходи, пока еще не поздно, хорошо?

У него был успокаивающий вкрадчивый голос, каким разговаривают с маленькими детьми, и у Уинифред на секунду даже дыхание перехватило от гнева.

– Ты спятил? – Она сердито вытерла предательские слезы и опустилась на корточки, чтобы взглянуть ему в лицо. – Я уйду только с тобой!

– Как видишь, мне отсюда не сдвинуться. – Теодор виновато улыбнулся ей и пошевелил руками, так что звякнули кандалы. – Ты и сама все прекрасно понимаешь. Если хочешь, чтобы хоть кто-нибудь из нас выжил, ты должна уйти. Прошу тебя.

От его слов на нее снова накатила паника. И ярость. Конечно, она и без слов Теодора понимала, что поступает неразумно. Прежняя Уинифред и шагу бы не ступила в «Рассвет». Та девушка прихватила бы из дома Дарлинга все самое ценное и бежала бы из Лондона без оглядки, не испытывая ни угрызений совести, ни страха. Прежняя Уинифред наверняка презирала бы себя нынешнюю до глубины души – так же, как она сама теперь ненавидела ту, кем была раньше. Она совершила мало поступков, которыми могла по-настоящему гордиться, и сейчас собиралась прибавить к этому весьма скудному списку спасение любимого человека.

– Ух, ты просто не представляешь, как мне сейчас хочется отвесить тебе пощечину! – с яростью заявила она, и Дарлинг округлил глаза. – Заткнись, если собираешься и дальше молоть подобную чепуху! Идиот несчастный!

– По договору ты обязана… мне подчиняться, – неуверенно попробовал возразить юноша. – Я приказываю тебе…

– Засунь-ка свой договор туда, где солнце не светит, – парировала Уинифред и встала, держа лампу.

Может, попробовать сбить замок чем-нибудь тяжелым? Нет, слишком много шума. Вывихнуть ему суставы? Ни за что – он не выдержит такой боли. Она шагнула в угол и поворошила вонючую кучу белья – хорошо, если там затерялась какая-нибудь шпилька.

Теодор наблюдал за ней с бессильной тревогой.

– Послушай, Винни…

– Если ты опять собираешься нести бред, то лучше заранее заткнись, – посоветовала она, заглядывая в ящички туалетного столика.

– Да нет же… То есть… Я не хотел тебе говорить…

Уинифред выпрямилась и обернулась к юноше, вскинув брови. Явно чувствуя себя неуютно под ее взглядом, Дарлинг с упоением принялся рассматривать пол.

– Да, я знаю, что ты украл мой портрет, Теодор.

– Нет! Ох, стыд-то какой. Да, но я имел в виду…

– Что?

– Помнишь ту ночь, когда… Ах, нет, лучше по-другому. Ты, наверное, помнишь, я тебе сказал, что… В общем, это было не совсем так, я не слишком точно выразился. Тогда я…

– Бога ради, Теодор, хватит лепетать! – припечатала она. – Говори как есть!

– У меня твоя булавка! – выпалил он и виновато замолчал. – В кармане сюртука. Может, попробуешь ею?

– И ты молчал? Идиот.

Снова опустившись рядом, Уинифред нащупала булавку в кармане и вынула на свет. Это была та самая булавка для шляп, которой она вспорола шею мистеру Мэшвуду. Ее явно пытались отмыть, но кровь запеклась под эмалевым ободком, обводя вырезанные на головке цветы бурым контуром.

– Ты сказал, что выбросил ее, – машинально подметила Уинифред, не отрывая взгляд от украшения.

Ей пришла в голову странная мысль: станет ли это последней каплей, после которой в ней уже не останется сил для борьбы? Что еще должно испытать ее, прежде чем она сломается? Достаточно ли этой булавки, или ей предстоит что-то еще?

К собственному удивлению, она почувствовала себя гораздо спокойнее. Такой булавкой, не в пример тоненькой «стрекозе» Теодора, замки она вскрывала в два счета. Уинифред поднялась и заворочала ею в скважине.

– Я знаю, прости. Мне захотелось ее оставить, не знаю почему. Я не говорил тебе, потому что знал, что тебе будет… горько об этом вспоминать.

Прокрутив металлическое острие, Уинифред щелкнула замком. Оковы раскрылись, и обессиленный Дарлинг мешком упал на пол – она едва успела подхватить его голову.

– Будем считать, что ты сохранил ее единственно для этого случая. – Поколебавшись, Уинифред сунула маленькое орудие обратно юноше в карман и помогла ему подняться. – А теперь уберемся-ка отсюда.

Теодор еле перебирал занемевшими ногами; затаскивать его на лестницу оказалось занятием не из легких. Прикоснувшись ледяными пальцами к ее щеке, юноша удивленно прошептал:

– Винни, да ты просто горишь!

Она промолчала и лишь стиснула зубы. Лихорадка была меньшей из проблем Уинифред. Пока ее не бьет озноб и она в состоянии соображать, ей плевать, инфлюэнца это, скарлатина или предвестник смертной агонии.

Вместе они выбрались из подвала, даже ни разу не оступившись на ступеньках. Теодор к концу подъема окреп настолько, что смог идти самостоятельно. Он закрыл дверь в подвал (пальцы его покраснели от прилива крови), а потом вдруг привлек Уинифред к себе и поцеловал. Она позволила себе на секунду растаять в его руках, но тут же отстранилась, и юноша грустно ей улыбнулся.

– Теодор…

Он оставил ее у двери и пошел вглубь коридора. Там располагались уборные и кабинет мистера Уоррена. Ничего не понимая, Уинифред пошла за ним.

– Нет, выход не там, – заметила она.

– Я знаю. Иди наверх и спрячься, пока все не закончится.

Теодор повернулся к ней и, пожав ее плечо, легонько подтолкнул к лестнице. Уинифред вдруг узнала это странное извращенное выражение лица. Юноша улыбнулся, на мгновение смазав ту маску, которую на себя нацепил, и ее поразила догадка – настолько неожиданная, что земля ушла из-под ног. Уинифред покачнулась и схватилась за руку Дарлинга, которую он только что бережно отнял от нее.

Теодор собирался убить Уоррена.

Это привело ее в неописуемый ужас. Сама мысль, что Теодор может желать смерти своего отца, желать собственноручно вырвать у него его жалкую жизнь, показалась ей противоестественной. Не меньше ужасала мысль, что Уоррен может быть мертв – он, подобно мифическому чудовищу, казался Уинифред бессмертным властелином. На месте каждой его отрубленной головы вырастали три новые, а герой, сразивший было змея, всегда оказывался растерзан в клочья.

– Нет! – возразила она надтреснутым голосом и потянула Теодора к черному ходу, но тот не сдвинулся с места. Решимость заострила и ожесточила его нежные черты лица.

– Зачем я вытаскивала тебя из подвала? Чтобы ты убил себя в нелепой попытке отомстить? Нет, Теодор! Ты не можешь!

Юноша мягко отцепил ее руку от плеча и сжал в своей.

– Могу и сделаю. Прошу, не пытайся помешать мне, Винни. Умоляю.

Он отпустил ее и снова подтолкнул к лестнице, на этот раз сильнее.

– Это грех! – отчаянно воскликнула она. – Подумай, какие мучения ждут тебя после смерти! Подумай… – Ей пришло в голову смиренное женское лицо с портрета. – Подумай, что скажет твоя мать! Каково ей будет жить, зная, что ее сын – отцеубийца?

Лицо Дарлинга исказилось, и Уинифред поняла, что задела его за живое.

– Нет, она не должна… не должна узнать. – Юноша опустил голову, но она успела заметить блеснувшие в его глазах слезы. – Я делаю это ради нее, но онане должна об этом узнать. Прошу тебя.

– Я ей скажу, – окрепшим голосом возразила Уинифред и снова потянула его к выходу. – Если ты убьешь его, я все расскажу мисс Дарлинг.

Нащупав болевую точку, она собиралась давить на нее до тех пор, пока Дарлинг не откажется от своих глупых мыслей. Пусть Теодор ее возненавидит, зато она убережет его от непоправимой ошибки.

Теодор крепко стиснул губы, пытаясь сдержать слезы, но они все равно копились в его глазах, черные, как смола. Юноша поднял на нее взгляд, и сердце Уинифред упало – он выглядел глубоко несчастным.

– Пусть так. Я не смог бы винить тебя за это. Но я не откажусь от своей цели. Если я не сделаю этого, пострадает еще много невинных людей. Не станет ли в таком случае для меня бездействие еще большим грехом, чем убийство? Как я могу спокойно жить, зная, что он искалечил твою жизнь, мою, жизнь моей матери и сотни других? Этих… – он махнул рукой в сторону лестницы, ведущей на второй этаж, где располагались комнаты проституток, – по сути, невинных девушек? Нет, что бы ни говорила мне моя матушка, простить я его не смогу никогда. И не будет мне покоя, пока он жив.

У Дарлинга задрожал подбородок, и Уинифред обреченно осознала: она не сможет рассказать о таком Кэтрин. Если Теодор убьет Уоррена, они вдвоем унесут этот секрет в могилу.

Дарлинг выдохнул, будто слова, вырвавшиеся на волю, принесли ему облегчение. Уинифред стало ясно: она не сможет поколебать его намерений. Ни мать, ни Страшный суд не смогли бы заставить Теодора оставить свои мысли о мести – значит, ей и подавно это не под силу.

Найдя его ладонь, Уинифред переплела их пальцы, и юноша печально взглянул на нее. Несмотря на ужасные слова, которые Теодор произносил, он был похож на ангела с церковных фресок.

– Хорошо, – согласилась она, упрямо выдвинув вперед подбородок. – Пойдем.

На лице Дарлинга появился ясно читаемый страх.

– Нет. Нет. – Он попытался отнять руку, но у него ничего не вышло. – Тебе вовсе незачем… Прошу, уходи! Винни, пожалуйста, уходи!

– У меня ровно столько же причин отомстить, сколько и у тебя, – напомнила Уинифред. – Выбирай: либо мы идем вместе, либо не идем вовсе.

С одинаково обреченными лицами они глядели друг на друга, ожидая, пока один не сдастся, но в поединке силы воли у Дарлинга никогда не было ни малейшего шанса.

– Что я буду делать, если с тобой что-нибудь случится? – еле слышно, жалобно пробормотал он, легко отводя со лба Уинифред выбившуюся прядь.

– А чтомне делать, если с тобой что-нибудь произойдет? – с вызовом парировала она. – Не уверена, что смогу вытащить тебя во второй раз. А без тебя я никуда не уйду, – добавила она, заметив, что юноша раскрыл рот. – Или вместе, или никак.

В его глазах зажглась нежность.

– Тогда вместе.

– Хорошо.

Держась за руки, они прошли к кабинету Уоррена. При одном только взгляде на дверь Уинифред почувствовала дергающую боль в шраме. Ей захотелось уйти, изменить своей решимости следовать за Теодором до конца, но его рука крепко держала ее, не позволяя соскользнуть в грозящую ей пучину отчаяния и страха.

Дверь оказалась не заперта – Дарлинг лишь толкнул ее, и она отворилась с пронзительным всхлипом петель. Переглянувшись, Уинифред и Теодор вошли в кабинет.

Ее не удивило то, что дверь открыта – ни у кого, кроме Уинифред, не хватило бы смелости заглянуть в кабинет. Откуда же Уоррену было знать, что даже куча вооруженных до зубов людей не в силах ее остановить?

В глубине холла послышалось движение, отворилась черная дверь, и Уинифред узнала несколько мужских голосов. Один особенно выделялся – низкий и раскатистый. Похолодев, Уинифред поскорее потянула на себя дверь. Комната погрузилась в темноту, которую из-за зашторенных окон не рассеивали даже уличные фонари. Она не видела Дарлинга, но юноша нашел ее ладонь и увлек за собой.

– Что мы будем делать, если он войдет не один? – тихо спросил Теодор.

Что-то звякнуло, и она догадалась, что юноша снял кочергу с каминной решетки. Уинифред постаралась не думать о его оружии, но ее все равно пробрала дрожь.

– Поздно ты спохватился, – едко заметила она, но добавила: – Он не впускает в кабинет никого, кроме меня, мисс Гэмпстон и Холбрука.

– А если войдет Холбрук? – прошептал юноша, и Уинифред вспомнила, что он еще не знает о предательстве своего друга.

– Не войдет, – с горечью отрезала она и уловила за дверью звук шагов. – Молчи, Теодор, заклинаю!

Уоррен вошел в кабинет, прикрыл за собой дверь и оставил остальных в коридоре. Мужчина не сразу их заметил – Дарлинг и Уинифред, не дыша, стояли у камина. Несмотря на их решимость, оба пришли в трепетный, абсурдный ужас при одном виде этого человека. На секунду Уоррен замер у входа, зажмурившись, потом повернулся, чтобы зажечь лампу. Устало обведя взглядом кабинет, он задержался взглядом на двух фигурах у камина. Но даже рука не дрогнула, только на краткий миг в глазах промелькнуло удивление.

– Винни, – насмешливо поздоровался он и перевел взгляд на Дарлинга; Уинифред почувствовала, как взмокла рука юноши. – Смекалистая моя девочка. Правда, отчего-то не хватило тебе ума убраться подобру-поздорову пару дней назад. – Закончив снисходительно изучать бледное лицо сына, он вернул взгляд на нее, и Теодор выдохнул. – Не замечал в тебе страсти к самопожертвованию.

– Давно вы знаете? – ровным голосом спросила Уинифред.

Мужчина неторопливо прошелся по комнате и встал у стола. Поставив на него лампу, он принялся зажигать длинные талловые свечи.

– Ты же не думала, что я совсем идиот? – с презрением поинтересовался он, отложив спички и пробежавшись пальцами по деревянному бювару. – Мальчишка Акли всего лишь подтвердил мои догадки, милая. Я подозревал, что с тобой что-то неладно, но полагал, что ты просто хочешь сбежать. Я бы это, пожалуй, даже позволил. Но спеться за моей спиной с моим же сыном?..

Уоррен посмотрел на Теодора. Уинифред крепко вцепилась в его руку – отчасти для собственного успокоения, отчасти для того, чтобы не дать ему броситься на него.

– Теодор, это же я, – неожиданно ласково произнес Уоррен, – твой отец. Ты не рад мне?

По телу юноши пробежала крупная дрожь, губы прыгали. Он до боли стиснул пальцы Уинифред.

– У меня нет отца, – со злостью выдавил он, хотя по лицу катились слезы. – Никакой вы мне не отец.

Уоррен вскинул брови. В его расслабленной позе не было и намека на беспокойство.

– Неужто так? Скажи, как поживает Кэти?

Лицо Дарлинга исказилось мучительной гримасой.

– Закрой рот! – прошипел он и рванулся вперед, но Уинифред с силой потянула его за рукав. – Не смей упоминать мою мать! Никогда!

– Бог ты мой… А ты, оказывается, злопамятен. – Явно наслаждаясь собственным положением, Уоррен усмехнулся. – Этим ты пошел в меня, а?

Теодор снова дернулся, но Уинифред навалилась на него всем весом, не давая сдвинуться с места.

– Он ничем не походит на вас, – отрезала она, хотя от страха у нее тоже прыгала нижняя челюсть. – В нем нет ни единой вашей черты, мистер Уоррен. И это повод для гордости.

Уоррен перевел взгляд на нее, и из нежного он превратился в холодный.

– Не раскрывай свой хорошенький ротик, пока тебя об этом не попросят, Винни. Я говорю с сыном, а не с тобой.

– Не смейте так с ней разговаривать! – взорвался Дарлинг и высвободил руку из хватки Уинифред.

Он уронил на пол кочергу и бросился на Уоррена с голыми руками. Дрожа от ярости, он схватил отца за лацканы сюртука. Уинифред ринулась к нему, опасаясь, что мужчина ударит Теодора, но тот даже не шелохнулся.

– Спешишь встать на защиту моей Винни? Как трогательно. – Уоррен откинул голову назад – ростом Теодор был почти с него самого. – Держу пари, она поклялась тебе в какой-нибудь вечной любви, а ты, дурачок, поверил ей. Она самая искусная лгунья в целом королевстве. Помяни мое слово, Теодор.

Юноша сжал губы и поднял руку для удара, но так его и не нанес. Отец смотрел на него с восторженным интересом, как на невиданную зверушку, чудом попавшую ему в руки.

– Заткнись, – дрожащим от ярости голосом процедил Дарлинг. – Даже имя ее не смей произносить, грязный мерзавец. Ты понятия не имеешь, о чем говоришь.

– Так я прав? – с наигранным удивлением воскликнул Уоррен. – Видишь ли, Винни неспособна любить. Я отучил ее. Если ты хоть на секунду поверил, что небезразличен ей, ты ошибся. А вотя бы никогда тебя не предал.

– Вы понятия не имеете, о чем говорите! – повторила Уинифред за Дарлингом. – Теодор, пойдем отсюда! Умоляю, пойдем!

Ей было страшно вмешиваться, но еще страшнее было от мысли, что Дарлинг поверит его гнусной лжи, настолько наглой, что даже не было смысла ее оспаривать.

– Видишь? Она не в восторге от того, что я говорю тебе правду, – глумливо заметил Уоррен, и Уинифред пришла в ужас от того, что юноша промолчал. – Винни понимает, что в глубине души ты всегда знал это. Знал, что ей на тебя плевать.

Теодор молчал, только вздымалась спина от тяжелого дыхания. Уинифред совсем потеряла голову. Она почувствовала, как по лицу покатились слезы, и в отчаянии воскликнула:

– Нет! Он лжет! Теодор, прошу!

Она шагнула к Дарлингу и протянула руку, чтобы сжать его плечо, но Уоррен с силой пнул ее в живот. От удара у нее из груди выбило воздух. Уинифред отлетела назад, ударилась затылком о стену и упала на спину.

– Нет! – вскрикнул Дарлинг.

Он обернулся, и она увидела его лицо – белое от ужаса и ярости. Юноша выпустил Уоррена и бросился к ней, падая на колени. Он бережно обхватил ее голову, пальцами касаясь пульсирующего от боли затылка. Уинифред широко распахнула глаза, игнорируя желтые пятна, пляшущие перед глазами, и попыталась заглянуть в лицо Теодору.

– Я люблю тебя, – прошептала она, и его лихорадочно мечущийся по лицу взгляд остановился на ее глазах. – Люблю тебя.

Его лицо на мгновение смягчилось, став прежним – юным, полным жизни и любви.

– Я… – начал он, но Уинифред уловила за его спиной движение.

– Теодор!

Уоррен обрушил ему на затылок деревянный бювар. Дарлинг закатил глаза и ничком повалился на нее, прижав к полу своим весом. Забыв про Уоррена, Уинифред села и едва шевелящимися пальцами дотронулась до его волос. На них осталась кровь, и она задохнулась от ужаса.

– Такой же идиот, как и его мамаша, – устало заключил Уоррен, опуская бювар.

Кровь пропитала волосы Теодора и тоненьким ручейком заструилась по шее. От собственной бесполезности Уинифред хотелось визжать. Она обеими руками обхватила голову юноши, безжизненно повисшую на шее, с ненавистью глядя на Уоррена. Она была готова защищать его даже ценой собственной жизни.

– Не трясись ты так, Винни, я не стану его пока убивать. Он мне нужен.

Горячими пальцами она нащупала на шее у Дарлинга слабый пульс и чуть не разрыдалась от облегчения.

– Я не дам вам и пальцем к нему прикоснуться! – прорычала Уинифред. – Пока я жива, вы его не тронете!

– Это легко исправить, – заверил ее Уоррен и замахнулся на нее окровавленным бюваром.

Уинифред инстинктивно вскинула одну руку вверх, другой продолжая защищать голову Теодора, и бювар с силой обрушился на ее кисть. Она вскрикнула от боли. Ей показалось, что дерево в крошку раздробило кости. Уоррен снова занес свое оружие, но Уинифред успела увернуться, и второй удар пришелся на плечо. Он пожалела, что не подставила вместо него голову – тело прошила волна такой ослепительной боли, что она не сумела сдержать крик. Рука безвольной плетью повисла вдоль тела.

– Глупышка, я ведь убью тебя, – ласково пожурил ее Уоррен.

Уинифред всхлипнула, осознав, что любое движение кистью или плечом причиняет ей невыносимую боль. Но Теодор… Что будет с ним, если она сдастся? Нет, она просто не может допустить, чтобы он попал в руки Уоррена.

Уинифред хотела встать. Сражайся она стоя, шансов выжить было бы куда больше. Но ноги свело, а подвинуть голову Теодора она боялась.

Опустив руку с бюваром, Уоррен пристально посмотрел на нее, и его губы растянулись в улыбке.

– Знаешь, в чем твоя ошибка, Винни?

– Не называйте меня так.

– Ты не гонишься за властью. Я вложил в тебя разум, обучил тебя всему, что знаю. А теперь, благодаря моему сыну, у тебя есть и деньги. Ты могла бы делать что угодно – пойти на что угодно, – но ты предпочитаешь забиться в безопасную норку и натянуть на голову мешок. Ты думаешь, деньги обеспечат тебе свободу? Тебе не нужна свобода. Тебе нуженкнут. Тебе нужен кто-то, кто будет тобой управлять, кто будет говорить тебе, что делать. Ты можешь не признавать этого, но сама понимаешь, что тебе нужен хозяин. – Уоррен усмехнулся и покачал головой. – Я всегда гордился тем, какой умницей ты выросла. Пораскинь и теперь мозгами в своей хорошенькой головке. Докажи мне, что я не ошибаюсь на твой счет. Ты прекрасно знаешь, чем все закончится, просто боишься себе в этом признаться, как всегда. Я раздавлю твоего дружка и тебя заодно с ним. Только если… – он шагнул к ней, и Уинифред отшатнулась, съежившись, – ты снова не примешь мою сторону, милая.

Уоррен протянул ей ладонь, почти рассеянно улыбаясь. На указательном пальце тускло блестело серебряное кольцо, и Уинифред вздрогнула, представив, как эта рука наотмашь ударяет по ее лицу, а ободок фамильного украшения врезается в нежную кожу.

«Ничего не имею, ни о чем не забочусь».

Ей нравилось обманывать себя мыслью, что ей неведом страх. Но самообман – глупость, а она не способна на глупости. Больше всего на свете она боялась этого человека. Боялась настолько, что десять лет у нее не хватало духу бросить все и сбежать. Боялась ослушаться, ошибиться, возразить, недостаточно угодить.

Но все изменилось в тот момент, когда появился человек, за жизнь которого она боялась больше, чем за свою собственную.

– И не подумаю, – храбрясь, отрезала Уинифред. В рот хлынула кровь – она снова прокусила щеку. – Если вы полагаете, что способны склонить меня к предательству, то глубоко ошибаетесь.

Уоррен вздохнул и опустил руку, но лицо выражало насмешливое презрение, и от этого ей стало не по себе.

– Сколько раз я тебе говорил, что ты отупеешь, стоит тебе поддаться эмоциям? – устало, будто втолковывая ребенку простейшую из истин, спросил он. – И вот результат. Нашла себе прихлебателя, который целует землю, по которой ты ступаешь. – Он покачал головой. – Его раболепное поклонение испортит тебя окончательно. Что дальше? Неужели ты полагаешь, что мой сын на тебе женится, а?

– Разумеется, нет, – с достоинством ответила Уинифред. Он не мог уколоть ее тем, за что она бранила сама себя. – Я не строю подобных иллюзий, мистер Уоррен. Мне это и не нужно – достаточно того, что мистер Дарлинг знает, что я никогда не предам его доверие.

– Значит, ты такая же идиотка, как и он! – рявкнул Уоррен, и она невольно вздрогнула. – Слепая верность никогда не приводит ни к чему хорошему. Она делает честь доброте, но не уму. Главное – иметь цель, средства для ее достижения и уметь вовремя выбирать сторону победителя, Винни. У тебя же нетничего.

Уоррен медленно начал поднимать бювар. И в тот самый момент, когда Уинифред почти уверилась в собственной смерти, она кое о чем вспомнила. Выпустив голову Дарлинга, она выхватила заткнутый за корсаж револьвер и взвела курок. Уоррен искривил губы, но в глазах мелькнул страх. Уинифред успела его заметить.

– И что же, ты выстрелишь в меня? – насмешливо спросил он. – Ты, Винни? Хвалиться и разбрасываться угрозами ты горазда, но вот пустить их в ход никогда не была в состоянии.

Покалеченная рука Уинифред, стискивавшая револьвер, так прыгала, что она наверняка промазала бы, даже если бы и правда решилась в него выстрелить.

– С чего вы взяли, что я вас не убью? – поинтересовалась она, вложив в голос побольше ярости. – Я уже убивала. Я убила мистера Мэшвуда.

На этот раз к страху в его глазах прибавилось удивление, и оно придало Уинифред сил. Уоррен понял, что она больше не та девочка, которая послушно терпела прикосновение раскаленной кочерги, захлебываясь собственной желчью. Ей хотелось, чтобы он тоже ее боялся, пусть и не так сильно, как она его.

– Вот как? Интересно. С чего же ты взяла, что, убив чужого тебе старика, ты наберешься воли пристрелить и меня?

– Я вас ненавижу.

– Разве этого достаточно? – со смешком возразил он и бросил взгляд на распластанного у нее на коленях Теодора. – Даже он, мой маленький мститель, знает, что одной ненависти для убийства мало. Нужна смелость. А у тебя ее нет.