Жеманница удивлённо вскинула крашеную удлиненную бровь, демонстративно подняла голову. Секунда – она продефилирует мимо к тому, что ждёт за поворотом.
Тут сообразительный простак примирительно протянул ручки.
У Ксюши подкосились ножки.
– Милый! – шлёпнула она верхней губкой и попутно подумала: этот Витя самый родной! А рижанин… Ну нафига козе этот рябой баян?
Грузовик норовисто рванул.
Горький студент с минуту оторопело смотрел вслед машине. Он готов провалиться сквозь землю. Затопал ногами – асфальт не расступался.
Однако невеста почему-то не шла из головы.
Побрёл он к ней домой.
– Она ж… к тебе… – всплеснули руками домочадцы. – Попали мы с тобой в непонятное… Мы отдали её тебе под загсовскую расписку? От-да-ли. Всё честь по чести… Сам же видишь, мы не гоним тюльку косяком. И при чём тут теперь мы? Ну она ж, етишкин козырёк, к тебе пошла!
– Пошла-то, может, и ко мне…
Трое суток суженый стыдливо стучался к Ястребкам, стыдливо осведомлялся, не проявилась ли законная, и слышал стыдливый шёпот губ – нет.
На чётвертый день, так и не увидев благоверную, новобрачный, как опущенный в дёготь, поплёлся поездом в Ригу.
А Ксюня пять сладостно-жестоких дней и ночей угарно прошлёпала нижней губкой с шофёром под тёткиной крышей.
После медового месяца с нерасписанным подала письмецо расписанному:
«Витя, если можно, прости. Я постараюсь искупить свою вину и, когда будем вместе, стану достойной женой. Всю дорогу в тоске по тебе. Я хочу быть только с тобой, это решено давно. Ответ давай на тёткин адрес: Сасово, Советская, 138. Дубровиной Анне (для Ксении)».
Рижанин метнулся в развод.
Ксюня тоже не ударила в грязь лицом и в знак беды гордо хлебнула уксусу. Уксус был нашенец, советский, значит, отличный. А потому с нею ничего не случилось. Как стакан газировки оприходовала.
Как видим, Ксюня ух и тяжело переживала.
Растерялась в выборе спутничка.
Некультяпистый рижский фиглик нашпигован институтом, рай-житьё в чудном городе, уже свой феррари![7 - Феррари – автомобиль «Запорожец».]
У шофёра, у этого недогона ушатого,[8 - Недогонушатый – глупый человек.] тоскливая семилетка, прозябание в кугутне.[9 - Кугутня – провинция.] Он почти филон.[10 - Филон – нищий.]
Зато шофёр красивше.
Уравниловка!
Она и посейчас не причалилась к окончательному бережку, хотя, собственно, выбора уже нет.
Застряла на нулях.
Оба Виктора не посмотрели, что у неё ноги растут из подмышек. Не посмотрели и на другое неоспоримое достоинство Ксюни: «испорченная женщина реже ломается». Ни на что не посмотрели эти гофрированные шланги, и дали Ксюрке от гнилых ворот крутой поворот.
И всё начинай сначала!
Вот что обидно.
3 сентября 1963
Молочный козел
Кто же виноват, что кроме Истории мы ничего не умеем делать?
Б. Крутиер
Была дряхлая осень.
Плаксивое небо.
Чернозём, который, по мнению очеркистов, отличается от сливочного масла лишь цветом, пополз по всем швам.
Устоялось классическое бездорожье.
– Сейчас не машине от гостиницы можно доплыть только до чайной, – авторитетно информировал почётный ветеран автогужтрснспорта.
Как бы ветеран сконфузился, увидь, что именно в эту минуту черту райгородка отчаянно пересёк уляпанный грязью козлик.
Победно пуская разбуженному рыжему псу дым в глаза, он гордо лёг на нижнеикорецкий курс.
На лицах пассажиров неприступно покоилась святая печать высокой миссии. Они деловито смотрели вперёд, готовые во всякое мгновение понести на вытянутых руках автоколесницу, если та влипнет.
В Икорце двое вышли.
Козлик, трафаретно чихнув, запрыгал далее по ухабам с прочим руководящим людом.
А икорецкие гости молодцевато выпрямились, принципиально глянули друг другу в глаза.
– Ну! – торжественно сказал тот, что повыше, потоньше и помоложе, тому, что пониже, потолще и постарше.
«Ну!» прозвучало, как хлопок пистолета на старте.
У высокого вдохновенно загорелись глаза.
Первое дело – визит конторе.
Они шумно распахивали одну дверь за другой, но никто не выбегал навстречу с хлебом-солью на расшитом рушнике.
– Где народ? На обеде? Как можно спокойно есть!?
Они даже как-то нехорошо oбрадовались, когда увидели зоотехника Анания Лыкова.
