Дама с жвачкой

– Потаповна! – даже прослезилась Надежда, – дай вам бог здоровья!

– На вот, держи открытку свою!

Надежда тут же пробежала глазами текст открытки и недоуменно пожала плечами. Адрес и телефон Эли Новицкой… Что хотела ей этим сказать Софа? Что Эля больше ее знает о причинах происходящего? Что Эля сама как-то причастна к событиям? Судя по тому, что неизвестные даже вскрыли ящик и отобрали сумку у почтальонши в поисках этой открытки, содержащаяся в ней информация очень важна. Ведь Софа отправила открытку в последние минуты своей жизни. Кроме того, возникают еще вопросы: во-первых, как неизвестные злоумышленники узнали, чей ящик надо вскрыть, то есть, по какому адресу Софа отправила открытку, а во-вторых, почему Софа так неожиданно прекратила телефонный разговор? Возможно, именно в эту минуту ей стало плохо, но уж больно подозрительная точность. И еще, Надежда, конечно, выяснит потом у Софиного мужа, не была ли та сердечницей, но внешне Софа производила впечатление здорового человека, то есть в таком возрасте у всех у нас есть свои болячки, но сердечники не работают в пенсионном возрасте, берегут сердце. Так что, это еще вопрос, что там за сердечная недостаточность?

– Алло!

– Добрый вечер, Виктор Петрович!

– А, это вы? У вас есть для меня новости?

– Да, я готов предоставить вам отчет по порученному мне делу.

– Где и когда?

– Если можете, подъезжайте через полчаса к Таврическому саду и входите через центральные ворота, я к вам присоединюсь.

Через полчаса Виктор Петрович вошел в центральные ворота Таврического сада и, не торопясь, пошел по главной аллее, на удивление пустынной. Неожиданно рядом с ним появился, будто материализовавшись из прозрачных сумерек, невысокий худощавый человек незапоминающейся внешности. Вересов готов был поклясться, что секунду назад на аллее никого не было – и вот, этот странный тип идет рядом, будто всегда тут и был.

– Здравствуйте, – неодобрительно покосился Вересов на своего спутника, – ну у вас и манеры!

– Добрый вечер. Это профессиональное.

– Ну, что вам удалось выяснить?

– Давайте присядем на эту скамью. Боюсь, вам будет не очень приятно слушать мои слова.

– Что же вы думаете, я не устою на ногах?

– Не обижайтесь, Виктор Петрович, это я так, к слову. Итак, вам уже известно, что ваша покойная пассия была не тем человеком, за кого себя выдавала?

– Я попросил бы вас говорить о ней с большим уважением.

– Что ж, согласен, о мертвых или хорошее, или ничего. Итак, я расскажу вам одну интереснейшую историю, происшедшую примерно год назад в одной из суверенных прибалтийских республик, а именно – в Литве.

– Почему я должен слушать ваши истории? Какое мне до них дело?

– Выслушайте меня и не перебивайте, – в голосе этого странного человека прозвучали властные и завораживающие нотки, и Вересову расхотелось его перебивать.

– Итак, игорный бизнес Каунаса контролировали две основные группировки. Во главе одной из них стоял… ну, допустим, Альгердас, а во главе другой – предположим, некий Эдик. Альгердас был человеком немолодым и осторожным. У него была надежная проверенная охрана, и подобраться к нему Эдик, как ни старался, не мог. Альгердас жил, как ни странно, не в собственном особняке, а занимал вместе со своими приближенными и телохранителями целый этаж роскошного многоэтажного здания в центре Каунаса. А в том же здании, ниже этажом, жил некий законопослушный, но тем не менее процветающий бизнесмен, назовем его, скажем, Йонас. Так вот, этот Йонас неожиданно встречает на Кипре, где он отдыхал летом, очаровательную женщину. И она производит на него такое неизгладимое впечатление, он находит в ней такую пропасть достоинств – и ум, и честь, и совесть… ну, я, кажется, увлекся, – что тут же побоку свою жену, с которой прожил, между прочим, пятнадцать лет, и приводит кипрскую знакомую полноправной хозяйкой в свой дом. Даже не дожидаясь развода. Интересно, что сначала он хотел оставить квартиру и многое другое жене, так сказать, поступить как джентльмен, но потом прекрасная киприотка так ловко повернула дело, что он передумал и решил, что жене и в скромной однокомнатной квартире будет достаточно просторно – она же одна, куда ей больше? Причем, что характерно, он вроде бы сам пришел к этой мысли. Вот ведь как бывает.

Вересов заерзал на садовой скамейке, хотел было что-то сказать, но раздумал. Сосед его продолжал свой рассказ:

– Как только новая хозяйка утвердилась в апартаментах Йонаса, она проделала такой трюк, что и в цирке не всегда увидишь. Дождавшись отъезда Йонаса на пару дней по делам, она привезла в квартиру новый рояль. Ну, рояль и рояль – кому какое дело! А потом, разогнав всех домашних по каким-то мелким делам, она бесшумным шведским инструментом просверлила небольшое отверстие в перекрытии между этажами, пропустила в это отверстие тонкую полихлорвиниловую трубку и подсоединила ее к баллону с боевым отравляющим газом, который находился в рояле. А где уж она этот газ достала, вы меня не спрашивайте, это совершенно другая история, очень опасная, и я предпочитаю в такие дела нос не совать.

Выполнив эту небольшую работу, дама, совершенно ничего не взяв с собой из ценностей и теплого белья, уезжает из квартиры бедного Йонаса в неизвестном направлении и оставляет его безутешным вдовцом… или это называется как-то иначе? А в квартире выше этажом находят несколько позже одиннадцать трупов. Да еще и соседка, случайно задержавшаяся возле двери, сильно пострадала. Правда, литовские медики спасли ее жизнь. Но задерживаться у чужих дверей она больше не может. Ну, как вам история?

– Зачем вы мне это рассказали? Какое отношение это имеет ко мне и к Людмиле?

– Не называйте ее так, Виктор Петрович, не трогайте вы имя бедной женщины, которая погибла в автомобильной катастрофе и покоится себе с миром на Витебском кладбище.

– Так объяснитесь, – настойчиво просил Виктор Петрович, его мозг отказывался воспринимать все рассказанное.

– Какое отношение это имеет к вам? Знаете, эта очаровательная дама с Кипра имела одну необычную привычку: она никогда не фотографировалась. Ну, то есть совершенно! Просто избегала фотоаппаратов. Никаких групповых кадров, никаких трогательных семейных портретов… Но раз уж вы хотели подробного отчета… Если дама ездила на Кипр, значит, даме оформляли визу. И под какой бы фамилией она при этом ни фигурировала, фотография в консульстве должна быть ее собственная. Ну, не буду вас утомлять, остальное дело техники. Вот что мне удалось получить и увеличить. Не хотите ли взглянуть? – Он достал из кармана фотографию.

Вересов взглянул на нее и ахнул:

– Она!

– Вы сказали, не я.

– Боже… я не могу поверить.

– Мое дело – сообщить вам факты, а поверите вы им или нет – это как вам будет угодно. Вы просили дать вам подробный отчет. И я постарался передать вам каунасскую историю в подробностях.

– Да, я понимаю, вы правы… значит, она была не тем человеком, за кого себя выдавала, теперь я понял… – Виктор Петрович посмотрел на своего собеседника с такой болью, что тот почувствовал к убитой женщине, которая выдавала себя за Людмилу Шитову, невольное уважение, как уважал он любого мастера своего дела, уж эта в своей достаточно редкой специализации была дока!

– Но вы не сказали мне главного – кто и за что ее убил?

Вересов поднял глаза на своего собеседника, почувствовав его выразительное молчание. Тот смотрел на Вересова как на неразумного младенца и покачивал головой.

– Ах, Виктор Петрович, Виктор Петрович… Имеющий глаза да увидит… Над вашей квартирой, выше этажом, живет инвалид, старый человек, имеющий большой вес в криминальных структурах нашего города. Он окружил себя мощной надежной проверенной охраной. Несколько месяцев назад враждующая с ним группировка предприняла попытку ликвидировать этого человека, но его охрана оказалась на высоте. Тогда они обратились к специалисту, столь блестяще зарекомендовавшему себя в каунасском деле. Когда вы познакомились с Людмилой, если можно так выразиться?

– В июне, – ответил Вересов упавшим голосом.

– Вот-вот. Она начала подготовку к операции.

– Не может быть. Я не верю…

– Ваше право.

– Но… рояль! Она не собиралась покупать никакого рояля! – В голосе Вересова зазвучала слабая надежда.

– Ну, нельзя же в точности повторяться. На этот раз она сделала бы какую-нибудь другую крупногабаритную покупку. У вас какой холодильник? «Либхерр»?

– Да не помню я!

– Вот, а она захотела бы «Электролюкс» или наоборот.

Вересов потерянно молчал.

– А охрана вашего соседа сверху тоже не зевала и каким-то образом вычислила эту вашу Людмилу – то ли кто-то ее случайно опознал, то ли предупредили о ее приезде литовские коллеги и нанесли упреждающий удар, заминировав ее автомашину, то есть ту автомашину, на которой она в данный момент ездила. Ведь вы небось предлагали ей подождать, пока не купите что-то приличное?

– Ну да.

– А ей было невтерпеж, ей надо было срочно проводить операцию и сматываться. Но вот не успела, что ж, и на старуху бывает проруха, работа у нее очень рискованная, за то и деньги платили огромные.

На Вересова жалко было смотреть – он сник, съежился, даже постарел.

– Вы… вы уверены? Ее убили эти уголовники?

– Да, я уверен. Могу назвать вам конкретного исполнителя, но это вам ничего не даст. Он не более чем винтик в хорошо отлаженном криминальном механизме и, честно говоря, просто ангел по сравнению с вашей знакомой.

– Не надо так!

– Виктор Петрович! Вспомните одиннадцать трупов в Каунасе! Нельзя же быть до такой степени слепым, она вас грубо использовала!

Виктор Петрович Вересов сидел, низко склонив голову. Рядом с ним на садовой скамейке уже никого не было.

Надежда позвонила Вере:

– Слушай, тут такое дело. Я получила Софино письмо. По телефону не могу, зайду к тебе после работы.

Потом, зная про сложные Верины отношения с мужем, она добавила:

– Нет, лучше встречай меня в пять на углу у садика.

– Да что там в письме?

– При встрече скажу.

Надежде очень не нравились и Софина скоропостижная смерть, и взломанный почтовый ящик, и отобранная у почтальонши сумка с письмами.

Вера с Маком ждали ее ровно в пять в назначенном месте.

– Вот, смотри, что в письме: Эльвира Валерьевна Новицкая. Адрес и телефон.

– И все?

– Все. Софа, судя по голосу, очень торопилась и дала мне понять, что все дело в этом, Эля – ключ ко всему. Так что давай позвоним из той телефонной будки.

– Страшно как, Надя. Вот еще и Софа…

– Софа и без нас что-то про Элю знала.

На том конце долго раздавались длинные гудки, и когда Надежда уже собиралась повесить трубку, отозвался хриплый голос.

– Алло, могу я попросить Эльвиру Валерьевну?

– Она умерла, – равнодушно ответил голос.

– Как умерла? – растерялась Надежда. – Недавно?

– Два года назад.

– А… – отчего?

– От болезни.

– Простите, – заторопилась Надежда, чувствуя, что женщина на том конце сейчас повесит трубку, – я не представилась, меня зовут Анна Михайловна, мы с Элей когда-то дружили в юности. Я в вашем городе проездом, вот, решила позвонить.

Женщина на том конце неопределенно хмыкнула, как бы говоря: «Ну, позвонила. А дальше что?»

– А я, наверное, с Элиной дочкой говорю? – продолжала лебезить Надежда.

– Да.

– Мы давно не виделись с Элечкой, очень давно, я знала про дочку ее, а вот как зовут-то вас…

– Светлана, – казалось, женщина на том конце выдавливает из себя слова через силу.

– Вы, Светочка, теперь совсем одна остались? – по какому-то наитию спросила Надежда.

– Да, я живу одна.

– Еще раз простите мою назойливость, так жалко Элю, всего доброго, – скороговоркой выпалила Надежда и повесила трубку.

Вера смотрела на нее с изумлением.

– Ну, Надежда, горазда ты врать! Зачем ты это все наговорила? Почему не сказала прямо, кто ты, не попросила о встрече? Хотя зачем? Эля ведь умерла два года назад… Как же она может быть ключом к этому делу?

– Не знаю, Вера, но чувствую – что-то тут не то. Поэтому и наврала все Элиной дочке. Ну что ж, с Элей мы зашли в тупик, ничего от нее узнать не сможем. Софа умерла от сердечной недостаточности, что само по себе очень подозрительно.

– Что, и нам теперь смерти ждать?

– Ни в коем разе! Мы еще не отработали последний вариант. Значит, из шестерых женщин, лежавших двадцать шесть лет назад в одной палате в роддоме номер семнадцать, в живых осталось, как ни печально это признавать, всего трое. Любу убили неизвестные хулиганы, с Софой все подозрительно, и только Эля, если верить ее дочери, болела и умерла два года назад своей смертью, если можно так выразиться. Из оставшихся троих и на меня, и на тебя было совершено покушение. Остается кто? – правильно, та девочка, Маргарита Зеленцова. Стало быть, надо ее найти хотя бы для того, чтобы убедиться, что она жива.

– Не думаю, чтобы это нам помогло, – уныло проговорила Вера.

– Это наш последний шанс, иначе я просто не знаю, что и делать. В полицию идти? Но куда, в районное отделение? Так все районы разные. Что, я пойду к своему участковому Павлу Савельичу и скажу, что вместо Зинаиды хотели убить меня? Представляю, что он мне ответит! – Надежда фыркнула.

– Только вот где девочку искать? Мы знаем только имя и фамилию, ну, еще год рождения. Времени-то сколько прошло, она, скорее всего, замужем, фамилию сменила, семья у нее. И знаешь, Вера, что у меня в голове вертится, что она даже и не из города, а из деревни, из пригорода. Помнишь, они с Клавой как-то поругались, так Клава и говорит, что ты, мол, вообще к нам не по прописке, имели полное право тебя не брать.

Тут они заметили, что по-прежнему стоят в телефонной будке, а привязанный снаружи Мак скулит и смотрит на них укоризненно.

– Эх, как бы вспомнить, откуда эта Маргарита родом! – вздохнула Надежда. – И ведь мы знали об этом, точно знали, только сейчас забыли.

– Пойдем, Надя, мы тебя до Чернышевской проводим.

Но Мак дал понять Вере, что ему срочно надо прогуляться, и даже сделал попытку задрать лапу на телефонную будку.

– Мак, ты с ума сошел, нас же оштрафуют!

– Не мучай его, Вера, идите гулять, я уж сама дойду. Если что вспомнишь, звони мне в любое время.

– Будь осторожна, Надя, – крикнула Вера уже на бегу, устремляясь за Маком.

Лана сидела в спальне перед большим маминым зеркалом и рассматривала свое лицо. Ей казалось, что после всего, что с ней случилось за последний месяц, она должна была измениться и эти изменения скажутся на ее внешности. Но нет, на первый взгляд все как прежде: те же прямые черные волосы, не поддающиеся никаким бигудям и фенам, немного раскосые глаза, бледная кожа – все то же самое, что она привыкла видеть в зеркале больше двадцати лет.

Лана не любила свое лицо. И фигура тоже оставляла желать лучшего – плоская, как доска, никаких форм. Мама, застав ее в пятнадцать лет перед зеркалом, критически оглядывающей себя, рассмеялась:

– Это все придет, а если нет, то и так жить можно, это не главное.

– А что главное, мама?

– Для меня главное – ты, – и Лана знала, что это правда.

С самого раннего детства мама всегда была рядом. Они любили бывать вместе, им никто не был нужен, даже отец. Отец у Ланы был, но мало принимал участия в воспитании дочери. Теперь Лана думала, что мама сама не хотела тогда ни с кем ее делить. Но, в общем, семья у них была самая обычная. Жили они дружно, родители никогда не ссорились, во всяком случае, при Лане. Когда Лане было пятнадцать, родители развелись, причем как-то странно. Не было ссор, скандалов. Просто мама собрала его вещи, и отец ушел из их жизни. Мама сказала Лане, что они так решили, и взяла с нее страшную клятву, что Лана никогда не будет видеться с отцом и бывать у него в той семье.

– Но мама, – спрашивала пораженная Лана, – как же можно так просто зачеркнуть все прожитые годы, ведь он твой муж и мой отец!

В первый и последний раз мама закричала на Лану и чуть не ударила. Отец приходил еще некоторое время, пытался наладить отношения, предлагал деньги. Мама была спокойна и твердо стояла на своем: она согласна на развод, на размен квартиры, пусть он забирает все вещи, она отказывается от алиментов, но с дочерью он видеться больше не будет. В конце концов, отец ушел, оставив им квартиру. Когда Лана спросила маму, на что они будут жить, ведь со времени рождения дочери она так и не работала, мать ответила с уверенностью:

– За это не беспокойся, я пойду работать, ты ни в чем не будешь нуждаться.

И действительно, она устроилась на работу и получала много денег, во всяком случае, одевала Лану очень хорошо и никогда ни в чем ей не отказывала. Лана окончила школу, поступила в институт, они так и жили вдвоем с матерью, никто им не был нужен. Мама по-прежнему зарабатывала довольно большие деньги и никогда не рассказывала Лане о своей работе. Когда Лана была на старшем курсе, мама стала болеть. Она похудела, постарела, чуть не половина волос у нее стали седые, и их не брала никакая краска. Лана тащила ее к врачам, мама упорно отказывалась.

– Врачи тут не помогут, – говорила мама и вместо поликлиники стала ходить в церковь.

Лана сердилась, упрекала ее, но мама совсем перестала прислушиваться к здравому голосу рассудка. Она по-прежнему ходила на работу, и однажды утром Лана заскочила в ванную и увидела, что мать пьет какие-то таблетки.

– Что это, мама? Тебе врач выписал?

– Да, – смутилась мама, – там, на работе.

– У вас на работе есть врачи? Мама, да объясни же наконец, что происходит? Что ты пьешь?

Лана протянула руку за пузырьком, но мама спрятала его за спину, Лана рассердилась, дернула мамину руку, таблетки высыпались на пол. Пузырек был темно-синий, непрозрачный. Наклеек и надписей на нем не было. Мама тогда посмотрела на Лану с молчаливым укором, у Ланы сжалось сердце, и она вышла из ванной.

Сразу после защиты диплома мать Ланы умерла. Она болела дома, последние два месяца не вставала, но в больницу ехать отказывалась категорически. Потом врачи объяснили Лане, что у матери оказалась тяжелая болезнь мозга с каким-то мудреным названием. Этим объяснялись многие странности в ее поведении. О том, что мама рассказала Лане в последние часы перед смертью, Лана старалась тогда не думать.

– Это бред, – говорила она себе, – мама была больна и бредила, это не может быть правдой.

Надежда задумчиво шла мимо Таврического сада. Мысли ее были невеселы. Все зашло в тупик, но бросить все как есть тоже нельзя, потому что Надежда боится. Она стала нервной, раздражительной, вздрагивает при малейшем шуме и без причины часто оглядывается по сторонам.

Она уже подходила к воротам и прошла бы мимо, как вдруг неуловимо знакомая фигура вынырнула из ворот. Человек поравнялся с ней и пошел рядом:

– Здравствуйте, Надежда Николаевна!

– Здравствуйте, знаете, был такой старый шпионский фильм «Как вас теперь называть?».

Человеку, идущему рядом с ней, на первый взгляд можно было дать лет сорок, хотя, если рассмотреть повнимательнее и познакомиться поближе, по некоторым признакам можно было определить, что ему около пятидесяти. Был он среднего роста, одет неброско и небогато, но очень аккуратно. Сам он был подтянутый и подвижный, довольно худощавый.

Познакомились они с этим человеком в прошлом году, когда у Надежды зверски убили соседей по площадке, молодую и обеспеченную пару. Человек этот был частным сыщиком, во всяком случае, так он представился Надежде.

«Я частный сыщик, хожу где вздумается и гуляю сам по себе!»

В тот раз его наняла фирма, где работал убитый Надеждин сосед, они боялись, что это заказное убийство и копают под фирму. Этот человек быстро расследовал дело, нашел виновных и получил свой высокий гонорар. Он всегда работал один, методы у него были свои, специфические. Он представлялся людям кем угодно, и они ему верили, потому что расспрашивал он их при помощи гипноза. Так, ничего особенного, не причиняя вреда, просто немножко помочь человеку рассказать то, что он не может или не хочет вспомнить, а потом сделать так, чтобы он забыл и допрос, и самого сыщика. Разумеется, использовал он и другие методы, но Надежда точно знала только про этот, потому что в тот первый раз поздно вечером к ней явился какой-то человек, представился Ивановым и попытался было расспросить ее при помощи гипноза. Но не тут-то было, потому что Надежда от природы оказалась устойчива к таким вещам, такое уж было свойство у ее организма. В тот раз они просто мило побеседовали, обменялись информацией и разошлись. Надежда рассказала ему все, что знала, просто так, ей было интересно, кто же убил соседей и за что. Они виделись раза два, а в последнюю встречу он даже подарил ей цветы в благодарность за помощь. Каждый раз он представлялся другой фамилией и показывал документы, такое уж у него было хобби.

– Так как же мне вас называть сегодня?

– Сергеев Анатолий Иванович, старший менеджер фирмы «Анаконда», – отрекомендовался он с улыбкой.

– Сергеев, – Надежда помрачнела.

Фамилия Софы была Сергеева, это напомнило ей обо всех несчастьях, случившихся за последнее время.

– Что с вами, Надежда Николаевна? Вы неважно выглядите, – участливо проговорил он.

– А вы будто не знаете! – вырвалось у Надежды. – Вы никогда ничего не делаете случайно, так что не надо убеждать меня, что вы гуляли в Таврическом садике и наткнулись на меня совершенно случайно.

– Я бы сказал, что Санкт-Петербург – маленький город и почему бы нам и не встретиться случайно, но вы правы – в Таврическом садике я не гулял, а работал. Но сейчас я свободен и с удовольствием прошелся бы с вами пешком.

«Рассказывай!» – подумала Надежда, а вслух сказала, внезапно сообразив:

– Вас нанял Верин муж Вересов для расследования убийства своей любовницы?

Он остановился и с удовольствием посмотрел на нее. Для женщины природа наделила ее более чем щедро. Острый ум, умение анализировать человеческие слова и поступки, глубокое знание человеческой природы, феноменальная наблюдательность. При этом довольно приличная упаковка. Конечно, возраст не скроешь, ей хорошо за сорок, но все же не крокодил какой-нибудь и не синий чулок. Правда, сегодня она выглядит какой-то поникшей.

– Какие же у вас неприятности, Надежда Николаевна? Могу я вам помочь?

– У меня нет таких денег!

Видя, что он поморщился, Надежда тут же устыдилась своего хамства и высказалась помягче:

– Простите, у меня правда проблемы, но вы же берете такие высокие гонорары. Если вы поможете мне просто так, по дружбе, ответной услуги я вам оказать не смогу, вы ведь всегда работаете один. А я не люблю быть кому-то должна.

– Ну что ж, поскольку я видел вас с женой Вересова, я могу сделать вывод, что наши дороги опять пересеклись.

– Да, мы с Верой давно дружим. Так вы можете ответить на мой вопрос – кто вас нанял?

– Вы правильно угадали, я работал на Вересова.

Надежда едва сдержалась, чтобы не задать прямой вопрос, но он все понял по ее глазам.

– Я, конечно, должен соблюдать интересы клиента и не могу вам рассказать все подробно, но имею полное право заверить вас, что подруга ваша здесь абсолютно ни при чем.

– Спасибо, я это и так знала! – сгоряча ответила Надежда, но потом остановилась. – Вы хотите сказать, что взрыв в машине вообще никак не связан с семьей Вересовых, что это было ее, любовницы, личное, так сказать, дело?

Опять она его не подвела – соображает молниеносно, все схватывает с полуслова.

– Нельзя сказать, что это событие, я имею в виду взрыв, никак не связано с Вересовыми, все это могло произойти только в этом доме, – ответил он, тщательно подбирая слова.

Надежда, пораженная, молчала.

– Пойдемте, Надежда Николаевна, присядем, – он потянул ее в скверик на углу.

– Но это же ужасно! – наконец высказалась Надежда. – Как же все запуталось.