Игры небожителей
– Состояние стабильно тяжелое, – говорил Князеву ее лечащий врач. – Все визиты исключены.
– А когда наступит улучшение? Каковы прогнозы?
Князев честно недоумевал. Анна Ивановна поле нападения сама поднялась с улицы к себе в квартиру. Своими ногами. Соседка даже заподозрила ее в фальсификации нападения. Решила, что у бывшей учительницы совершенно плохо с головой.
Чего вдруг ей потом так сделалось худо? И, заподозрив доктора в саботаже, он спросил его об этом напрямую.
– А что вы хотите? Ей пятьдесят восемь лет. Не шестнадцать. Давление нестабильное. Сердце барахлит. Сначала, в горячке, еще двигалась. А до больницы доехали, и все. Отключилась. Звоните…
Он звонил, приходил. Начальник требовал информации. А ее не было. Наконец сегодня, когда он позвонил, ему дали добро на встречу с пациенткой Скомороховой. Попросили надеть халат, бахилы и подождать в коридоре. Он выполнил все указания. Уселся на скамейке возле двери в ее палату и стал ждать.
Прошло полчаса, и ни с места.
– Она спит. Подождите, – на ходу ответил ему ее лечащий врач, когда Князев поймал его в коридоре. – Кстати, сейчас должен подойти еще один ваш сотрудник. Он тоже к ней давно рвется.
Князев недоуменно вскинул брови:
– Какой такой сотрудник? Мне ничего об этом неизвестно.
В голову полезли всякие гадкие мысли о начальнике – Новикове Владимире Павловиче. Не иначе, какие-то интриги плетет за спиной своего подчиненного. Боится, что Виталия повысят, поставят на его место? Так ему этого не надо. Он давно рвался в серьезное следствие. Отдел дознавателей ему уже опостылел. Надоело разбирать жалобы соседей друг на друга. Искать украденные велосипеды и белье с веревок. Хотелось серьезного, масштабного дела.
Ирка, изъелозив весь Интернет, сказала, что он на верном пути. Дело Скомороховой и ее учеников может так выстрелить, что его потом по учебникам в Академии изучать станут.
– Виталик, там столько всего! Там такая путаница! Ищи, – благословила она его.
А как? Если Скоморохова то болеет, то спит. Если начальник за его спиной пакостничает.
– Добрый день. Вы Князев?
Подошедший к больничной палате наголо бритый, смуглый малый в белом халате был Князеву незнаком.
– Громов Илья, – представился подошедший и показал Виталию удостоверение. – Мы с вами незнакомы. Я из другого отдела.
– Я догадался.
Виталий пожал ему руку. Удостоверение показывать не стал. Сделалось неловко, что он все еще в лейтенантах, а они ведь ровесники с Громовым.
Капитан присел рядом, машинально глянул на часы.
– Давно ожидаете?
– Полчаса.
– Давно ходите?
– Пятый раз здесь.
– Ничего себе! – присвистнул Громов и внимательнее присмотрелся к Виталику. – Чем же так зацепила вас, коллега, простая учительница на пенсии?
– Она не на пенсии, коллега. Она все еще работает, – его вдруг покоробило то, что Громов говорит с ним немного свысока. – Трудится в городском архиве. А учительствовать она давно перестала. Четырнадцать лет как.
– В курсе, – буркнул Громов. – Так что у вас к ней?
– А у вас?
– А у нас к ней вопросы в связи со смертью ее бывшего ученика – Сугробова Александра Анатольевича. Его нашли не так давно в лесополосе. С петлей на шее из собственного шарфа.
– В курсе, – передразнил его Князев. – Сводки читаем.
Тот помолчал, подергал губами, пытаясь скрыть улыбку. И вдруг коротко рассмеялся.
– Один-один, коллега, – протянул он ему руку. – Давай на «ты»?
– Давай, – расслабился Виталик.
– Так зачем тебе она, Виталий? – снова пристал Громов, пожав руку.
– У нас с ней была назначена встреча возле ее дома. Я подъехал, а ее уже увезли на «Скорой». Непорядок.
– И именно по этой причине ты в пятый раз сюда приехал? Из-за сорвавшейся встречи? – Громов недоверчиво качнул головой, прищурил черные глаза. – Что за встреча-то, коллега? Секреты следствия или…
– Никаких секретов. Просто Анна Ивановна очень настойчивая женщина. Она наш отдел давно и прочно полюбила. Еще в те времена, когда пропал ее единственный сын. Она очень любит строчить жалобы в прокуратуру, если вдруг ей не оказано должного внимания, – немного приврал Князев.
– И на что же она собиралась в этот раз пожаловаться?
– Илья… – Виталий поправил без конца сползающий с плеч халат, легонько кашлянул. – Ты меня извини, конечно, но такое ощущение, что ты меня допрашиваешь.
– Упаси бог! – поднял обе руки Громов, кисло улыбнулся. – Даже и не думал.
– Отлично.
Виталий открыл было рот, чтобы спросить, какое отношение пожилая Скоморохова имеет к убийству Сугробова, в какой связи к ней в больницу явился оперативник с вопросами, но не успел. По коридору мимо них в палату промчался лечащий врач бывшей учительницы. И через пару минут пригласил их войти.
– Только недолго и говорите по очереди, – предупредил он. – Пожалейте ее здоровье, господа полицейские.
Они вошли и как по команде подхватили стулья, стоявшие слева и справа от двери. Поставили их рядышком, рядышком сели.
Анна Ивановна, укрывшись одеялом по самый подбородок, смотрела на них настороженно. Бинты с ее головы уже сняли. И взгляд Виталика все время натыкался на ее выбритый висок со следами зеленки. Спутанные седые волосы рассыпались по подушке. Губы бесцветные, пересохшие. Глаза несчастные.
Он застыдился. Ей плохо, а тут они с вопросами.
– Вас знаю, – ткнула она пальцем в Князева, перевела взгляд на Громова. – А вас – нет.
– Громов. Капитан Громов Илья Иванович, – представился тот и даже показал ей удостоверение. – У меня к вам вопросы, Анна Ивановна.
И вопросительно глянул на Князева. Ничего, что так? Виталик не обижается, что он первым вылез с вопросами? А ему что! Он даже был рад послушать. И свои вопросы оставить на потом, искренне надеясь, что Громов уйдет, поговорив.
– Какие вопросы? – Одеяло полезло выше, прикрыв нижнюю губу.
– Вопросы в связи со смертью Сугробова Александра Анатольевича. Вам знаком этот человек?
Анна Ивановна жалобно глянула на Князева и укоризненно поджала рот. Потом произнесла с упреком в его адрес:
– А я вам говорила. Говорила, что Сугробов исчез не просто так. А никому до этого не было никакого дела.
– Мне, Анна Ивановна, вы ничего такого не говорили. Три месяца назад, когда он исчез, вы говорили с моим начальником, не со мной, – попытался он оправдаться.
– Какая разница! – Одеяло отлетело в сторону, Анна Ивановна осторожно присела, подоткнув подушку себе под спину. – Вы или ваш начальник, или вот он! Вы все вместе полиция! А у вас ведь как? Нет тела – нет дела. Так он мне тогда ответил. И сказал, что Сугробов сбежал, испугавшись наказания со стороны своего бывшего дружка Ильина. Убили, значит… Надо же! Ни сестра, ни бывшая жена не побеспокоились. Никому не было дела до него. Никому.
– Кроме вас? – вставил Громов, строча что-то в блокноте маленьким огрызком карандаша.
– Да, если хотите. Кроме меня!
– А почему вас так обеспокоило его исчезновение, Анна Ивановна? С чего вдруг?
Она с сомнением оглядела бритую наголо голову Громова, заглянула в его непроницаемо черные глаза. И по ее вздоху Виталий понял: она ему не доверяет. И с нетерпением ждет, чтобы он побыстрее убрался.
Виталий был с ней в этом солидарен.
– Меня не сразу обеспокоило его исчезновение, – начала она ровным тихим голосом, как будто наговаривала диктант ученикам. – Я искала его, чтобы побеседовать.
– Почему именно теперь?
– Вы не знаете, нет, товарищ капитан, что Сугробов был причастен к исчезновению моего сына? И дружок его – Ильин – тоже. Слышали о такой важной фигуре, нет? – Крылья ее носа задергались.
– Я читал дело об исчезновении вашего сына, Анна Ивановна, – вдруг удивил всех Громов. – Их причастность так и не была установлена. Как не было найдено и тело вашего сына. Он мог утонуть. Он плохо плавал. Его ведь могли похитить. И увезти куда-нибудь.
– Ай, бросьте! – с раздражением махнула на него рукой Скоморохова. – Кто мог увезти четырнадцатилетнего мальчишку?! Он же не кроха.
– Могли увезти в бессознательном состоянии, – неуверенно вставил Громов.
– Нет. Я чувствую. Давно чувствую, что его нет с нами.
По ее лицу прошла судорога такой дикой боли, что Виталию Князеву сделалось не по себе. «Время такие раны не лечит», – подумал он тут же. И решил для себя, что станет осторожно задавать ей вопросы. Чтобы не разворошить, чтобы не напомнить.
– Итак, вернемся к Сугробову, – тряхнул бритой головой капитан Громов. – Почему вы стали его искать?
– Я не его искала, – поправила его Скоморохова. – Я искала с ним встречи после публичного скандала, который он устроил в ресторане.
– Зачем?
– Хотела задать ему несколько вопросов.
– Каких?
– О моем сыне.
– Почему вдруг теперь? Прошло столько лет, – широкие плечи капитана приподнялись и опустились, губы изогнулись в недоуменной улыбке.
– В том скандале Сугробов неосторожно обронил одну фразу, которая показалась мне подозрительной. В тот момент, когда он кричал на Ильина, когда еще не подоспела охрана ресторана, он произнес нечто… И меня это заинтересовало. Я хотела, глядя ему в глаза, спросить… – она прикрыла глаза и судорожно задышала.
– Я понял… Анна Ивановна? – Громов переглянулся с Князевым, осторожно тронул ее руку, лежащую поверх одеяла. – Вы в порядке?
Она отдернула от него руку, будто он ее обжег. Глаза открылись. И Виталий точно увидел в них ненависть. Жгучую, непримиримую, заматеревшую.
Она все помнит. Она не простила.
– Со мной все в порядке, – отозвалась она через мгновение, снова глядя на них глазами уставшей от жизни пенсионерки.
– Может, воды, Анна Ивановна? – спросил Виталик, вставая.
– Да, пожалуйста, – она улыбнулась ему благодарно. Глянула на Громова. – Так что, товарищ капитан, я пыталась поговорить с Сугробовым. Просто поговорить. Но не нашла его. Нигде не нашла. Ни у сестры. Ни у бывшей жены. Пошла в полицию. Запаниковала. Никто не ищет пропавшего человека. А там… Да вы все знаете. У вас есть еще ко мне вопросы?
Князев налил ей воды из графина, стоявшего на соседней тумбочке. Протянул ей стакан. И устыдился, что пришел к ней с пустыми руками. Она же одинокая женщина. Ей даже бутылку минералки принести некому. В следующий раз, если случится следующий раз, он непременно что-нибудь купит.
Громов протянул руку, чтобы взять у Анны Ивановны опустевший стакан, но она будто этого и не видела, отдала его Виталию. И еще раз благодарно улыбнулась.
Громов понимающе хмыкнул, блокнот свернул, убрал огрызок карандаша в карман и нехотя поднялся со стула.
– Большое спасибо, Анна Ивановна, что уделили мне время, – произнес он, пятясь со стулом в руках к двери. – Еще раз приношу свои извинения, что пришлось потревожить вас в больничной палате.
– Ничего, ничего, товарищ капитан. Извините, если не смогла помочь вам, – она вежливо улыбалась, делая незаметный знак рукой Виталию остаться. – Но что поделать…
– Да, да, конечно.
Громов аккуратно поставил стул, выровняв его край с дверным косяком. Взялся за дверную ручку. И вдруг резко остановился, стукнув себя ладонью в лоб.
– Ой, совсем забыл спросить! – проговорил он с тенью вины и досады. – Позволите?
– Да, да.
Она настороженно наблюдала за ним сквозь полуопущенные веки, снова сделавшись слабой и болезненной.
– Что за фраза насторожила вас во время скандала Сугробова с Ильиным в ресторане?
– Фраза?
Она с шумом выдохнула. Неуверенно повела руками по одеялу и вдруг снова потянула его вверх. На Громова она больше не смотрела.
– Да, вы сказали, что во время скандала Сугробов выкрикнул нечто, что вас насторожило. И вы хотели, глядя ему в глаза, спросить…
– Я помню. Я не слабоумная, капитан, – она резко отпрянула от кроватной спинки, уставилась на Громова странно, будто оценивала. И задала неожиданный вопрос: – Скажите, капитан, что у вас было по русскому языку в школе?
– А какое это имеет…
Было видно, что вопрос ему неудобен. Но врать учительнице, хотя и бывшей, было неразумно.
– Просто ответьте, – потребовала она властно.
– Три, – нехотя признался Громов.
– Тогда вы вряд ли поймете. Но я все же расскажу вам, – она расправила ладони на одеяле, уставилась на них, будто оценивала свой запущенный маникюр. – Сугробов что-то кричал Ильину. Речь шла о каких-то договоренностях. Все сумбурно, с матами. Да и не все слышно. Не все успели снять камеры. Не все разместили в Сети и не все показали на телеэкранах. Но в какой-то момент он крикнул. Помнишь, Глеб, как много лет назад мы все вместе прогулялись в лесу? Помнишь, не забыл?
Она замолчала. Громов недоуменно развел руками и спросил:
– И?
– Об этом я хотела с ним поговорить.
– Простите, я не понял. Какое это имеет отношение к вам?
– Не ко мне. К моему пропавшему без вести сыну, – она все еще рассматривала свои руки.
– Но при чем тут? При чем тут ваш сын, Анна Ивановна? – Громов разозлился.
Ему было жаль потраченного на бывшую училку времени. Ему не о чем было доложить руководству. У него не было на руках ни единой улики. А он метался по городу уже не первый день и опросил уже уйму народу. Эксперты разводили руками. Родственники и бывшая жена погибшего ничего не могли сообщить. Он даже алиби у них проверить не мог, потому что время смерти было названо экспертами весьма приблизительное.
И тут еще эта пожилая тетка вздумала мозг ему пудрить!
– Насколько мне было известно из допросов, из предыдущих допросов, – тут же уточнила Анна Ивановна, – Сугробов и Ильин ни разу не гуляли в лесу. Ни разу до того злополучного дня, когда пропал мой сын. Они об этом заявили под протокол в присутствии своих адвокатов и родителей.
– Это я знаю, – нетерпеливо перебил ее Громов. – И что?
– Тот день, с их слов, был первым и последним.
– Так, да.
– И по их утверждениям, пошли они туда гулять вдвоем.
– И об этом мне известно, – тяжело вздохнул Громов и бросил сочувствующий взгляд в сторону Князева.
– Фраза: когда мы все вместе, подразумевает участие трех и более лиц, – проговорила Скоморохова и уставилась на Виталия. – Разве нет, товарищ старший лейтенант?
Он опешил, минуту молчал, размышляя. А потом согласно кивнул.
– Да. Думаю, да. Ведь если бы они были вдвоем, он бы так и сказал. Мы с тобой. – Виталий принялся терзать подбородок пальцами. – А он сказал, когда мы все вместе. Думаю, тут есть, над чем задуматься.
Громов глухо застонал и, не простившись, вышел из палаты. Дверь он закрыл достаточно громко. До неприличия громко.
– И пусть себе идет, товарищ старший лейтенант, – глаза Скомороховой довольно блеснули. – А нам с вами есть, о чем поговорить. Правильнее, у меня есть для вас очень, очень важная информация!
Глава 9
Настя сделала три последних подхода по десять. Отжалась тридцать первый – нечетный – раз из суеверных соображений. Поднялась со спортивного коврика. Выдохнула, сгибаясь пополам. Выпрямилась, глубоко вдохнула. Поймала свое отражение в огромном зеркале спортивного зала и в который раз за вечер подумала: а зачем ей это все? Саши больше нет в живых. Преследовать ее некому. Давать отпор тоже некому. После того, как он пропал с ее лестничной клетки, из ее двора и ее жизни, никто больше не сделал ни единой попытки причинить ей боль. Никто не посмел посягнуть на ее территорию. Не испортил ей настроения. Не довел до слез.
Надобность в спортивных истязаниях собственного тела отпала сама собой, но она продолжала сюда приходить.
Зачем?
Она ненавидела физические нагрузки, от которых потом болело все тело. С великим удовольствием предпочла бы им сидение за книгой или компьютером. С большей радостью занялась бы переводом какого-нибудь сложного текста. Лучше технического, а не художественного. Чтобы не отвлекаться на романтизм, сочившийся из каждой буквы.
Но по странной прихоти продолжала ходить в спортзал по заведенной полгода назад привычке.
Именно тогда она подралась с Сашкой, да? Да, тогда. Бросилась на него, не рассчитав силы, пытаясь выдернуть у него из рук его телефон. Он, мерзко хихикая, принялся демонстрировать ей фотографии их близости, которые сделал тайком. И принялся угрожать, что выложит их в Интернет, если она не будет сговорчивой.
Она даже не услышала его условий, бросилась на него с кулаками. И откуда только силы взялись, молотила по всему, что попадалось под руку? Разбила ему нос и губу. И трижды стукнула его головой о стену коридора.
– Убью, сволочь! – визжала она что есть мочи. – Убью!
Сашка почти не сопротивлялся. Он был жестко пьян. Но телефон из рук он так и не выпустил. Отобрать его у нее не вышло. Зато удалось вытолкать Сашку из квартиры. И трясло потом ее весь вечер и всю ночь. От ненависти, от собственной слабости, от невозможности изменить ситуацию.
Она ее и не изменила. Стало только хуже.
Через несколько дней ее бывший муж явился к ней со справкой о побоях, которые снял в больнице. И его угрозы окрепли и приняли более существенный характер. Он запросился обратно.
– С Веркой жизни никакой нет. Ворчит. Жрать не дает, – жаловался он тем вечером.
– А ты полагаешь, что я стану тебя кормить?
Настю снова колотило. Но броситься на Сашку, сидевшего перед ней за кухонным столом в синяках, смелости не хватило. Справку о побоях он демонстрировал ей трижды, пока ел ее еду.
– Дура ты, Настя, – подвел он черту под своими словами, спрятал справку в самый глубокий карман кожаной куртки, которую даже не снял за столом. – Если хотела от меня избавиться, то избавилась бы тихо.
– То есть? – Она не поняла и обернулась на него от раковины, где мыла посуду после ужина.
– Кто же бьет жертву в собственной квартире и орет на весь этаж, что убьет?
– Кто?
– Только дуры. Такие дуры, как ты, – произнес он, мерзко улыбаясь. – Теперь, случись что со мной, ты первая под подозрением. Справка о побоях есть. Свидетельские показания тоже.
– Какие показания?
Настя в тот момент почувствовала, как от внезапной бледности натянулась на лице кожа. И так и не смогла потом вспомнить, дышала она в тот момент или нет.
– Так твоя соседка слышала, как ты орала, что убьешь меня. Слышала и готова подтвердить это в суде.
– Где, где, где?!
Ее руки непроизвольно потянулись к старинной деревянной скалке, пристроенной еще бабушкой на латунных крючках под навесными шкафами.
– Э, ты чего?
Сашка, странно, перепугался. Сорвался с места и помчался в прихожую. Начал обувать легкие не по погоде ботинки. И без конца косился на деревянный предмет в ее руках, которым она поигрывала, не произнося ни слова.
– Ночевать не останешься? – спросила она сладким голосом.
– Нет, – буркнул он, рассматривая ее по-новому, с интересом. – Не сегодня.
– И не завтра, – шагнула к нему Настя со скалкой. – И никогда. И не смей мне угрожать, сволочь!
– А то что?
Он уже успел отпереть замок и открыл дверь и теперь говорил нарочно громко, для бдительного уха ее соседки, которым та наверняка уже прижалась к двери.
– А то я тоже напишу заявление. В полицию, – тоже достаточно громко оповестила Настя скорее соседку, не его.
Сугробов, насколько она знала, никаких чертей не боялся. Всегда ходил по краю, со слов его сестры Веры.
– Ну, давай, давай пиши, – произнес он достаточно миролюбиво.
Тут же быстро шагнул к ней. Ловко выдернул из ее рук скалку, забросил ей за спину. Больно схватил Настю за шею, притянул к себе и прошипел на ухо:
– Только смотри… Ходи по улицам и оглядывайся. Как бы я тебя не придушил, тварь.
Она и оглядывалась без конца, как ненормальная. Тени своей стала бояться. А потом пошла в спортивный зал. И там сблизилась с инструктором настолько, что рассказала ему всю свою печальную историю неудачного замужества. Он начал ее тренировать индивидуально. Выматывал все силы, наращивая мышечную мощь. Потом приступил к тому, что начал учить ее, опять же индивидуально, приемам самообороны.
Сашку она больше не боялась. И не оглядывалась, когда шла по улицам. Он продолжал еще захаживать к ней какое-то время. Ныл, жаловался, просил денег. Но от шантажа воздерживался. Потому что Настя демонстративно молотила по боксерской груше, которую повесила в просторной прихожей. Потом она разрешала ему войти и поесть чего-нибудь.
Он постоянно в те дни был голоден. Ел жадно, не поднимая глаз от тарелки. И ей его было даже немного жаль. Теперь, когда она об этом вспоминала, у нее щемило сердце.
Неправильно все. Неверно они все поступили с ним. Сестра Сашки – Вера, она могла бы за него бороться. А вместо этого не всегда пускала ночевать. Она сама – нажаловалась инструктору. И тот обещал разобраться. Разобрался или нет он с ее бывшим мужем, Настя не знала. Спрашивать боялась. Но время от времени ее посещали опасные мысли: а вдруг это он Сашку?..
– Ты закончила?
Настя вздрогнула и обернулась. Ее инструктор Володя Серов стоял в метре от нее в потной майке, обтягивающих трико и босиком. Ясно. Отрабатывал удары ногами.
– Да, я закончила.
Настя с хрустом потянулась и зашагала к женской раздевалке.
– Настя, подожди меня. Я скоро, – крикнул Володя. – Подожди!
Она кивнула и скрылась за дверью раздевалки. И уже вставая под душ, подумала, что она снова ухитрилась вляпаться, поставив не на того мужчину. Если ситуацию с бывшим мужем она еще как-то могла держать под контролем, то с инструктором это не пройдет.
Володя был сильным и властным, самодовольным, не терпящим возражений. Если сказал: подожди, значит, она должна была ждать. Он не просил никогда. Он приказывал.
Или ей это просто так казалось?
Из душевой она постаралась выйти раньше того времени, на которое рассчитывал Володя. Времени, которое обычно у нее уходило на то, чтобы принять душ, переодеться в чистое и сложить потные вещи в сумку. Его у входа в здание не было. Машина была на привычном месте. Настя выбежала на проспект и остановила машину. И уже отъезжая, отправила Володе сообщение, что она его не может подождать, у нее обстоятельства и что ей надо срочно уехать.
Проклятие! Она опять попала в странную зависимость от мужчины. Сама того не хотела, а попала. Он, возможно, на что-то надеется. А она не готова, не хочет. Он ей даже не нравится. А как сказать? Он же ее не слышит. Или она недостаточно громко и убедительно говорит?
Господи, какая же она курица!
Дома Настя по привычке проверила все комнаты. Сходила на балкон. Никаких сюрпризов не было и быть не могло. Сашки же нет в живых. Это он был мастером пугать ее, выскакивая из темной комнаты, и орать, что он дома. И это после того, как она уже полчаса как вернулась.
Она закинула спортивные вещи в стиральную машинку. Надела домашний сарафанчик и пошла в кухню. Есть не хотелось, но она знала, что после тренировки надо что-то проглотить. Что-то белковое. Так советовал Володя. Вспомнив о нем, Настя вытащила из кармана сарафанчика телефон. Никакого ответа не поступило. Но сообщение он прочел.
Обиделся? Может быть. Или отреагировал адекватно и занял себя какой-нибудь другой девушкой, которой давал уроки самообороны в индивидуальном порядке.
Настя села на подоконник, поставила на коленки тарелочку с орешками и кусочками авокадо и принялась лениво жевать. Есть не хотелось совершенно. И вдруг вспомнился Сашка, жадно хватающий еду с ее тарелок. И снова защемило сердце. Он все время был голоден тогда. И каждый раз, как приходил, пытался ей о чем-то рассказать. Настя его не слушала совсем. Даже пару раз закрывала уши руками и принималась громко напевать.
– Дура ты, Настька, – обижался он. – Я пытаюсь раскрыть тебе страшную тайну, а ты орешь, как ненормальная.
– Я не ору, а пою. Это существенная разница. А потом меня совершенно не волнуют твои тайны.
– Почему?
– Потому что, рассказывая мне об этом, ты перекладываешь ответственность на меня. К тому же любая тайна – это опасность. А мне этого не надо. Хватило за глаза брака с тобой. Тот еще квест!
– Боишься? – скривился он. – Боишься, чего? Помереть раньше времени? Так мы все не бессмертны.
– Да, но случиться это должно в свой час, а не принудительно.
Почему она так сказала в тот раз? Почему он тогда, не ответив, так странно посмотрел на нее? Как будто она его ударила. Даже голову в плечи втянул. Когда же это случилось? Когда?
Настя замерла, пытаясь пролистать в памяти даты Сашкиных визитов, которые обрушивались на нее даже не как снег на голову, а как камнепад, как вулканическая лава.
Когда?..
– Точно!
Настя дернула коленками, и орешки с тарелки посыпались на пол.
Это было в последний его визит. Больше он не приходил. Потому что пропал. Искать его она отказалась. В глубине души радовалась, что он не появляется, и поэтому не искала. Вдруг Сашку она неосторожно найдет, и снова в ее жизнь все вернется: его визиты, нытье, угрозы.