Век агрессии, вопросы начинания. Чувства и мысли, поведение и действия

2. Традиционное и новое в проблематике агрессия. О веке агрессии как новой тематической застройке в данной проблематике

Исходя из сказанного выше, мы станем различать в проблематике агрессии старую часть территории (традиционное) и новую часть, которую необходимо уже спешно застраивать, как было сказано, под «Век агрессии». Попутно отметим, что традиция всегда означает предшествующее новому, современному, и характеризуется устойчивостью. Это то, что сохраняется и передаётся, ибо оно смогло вобрать в себя лучшее и стать значимым в определённой временной перспективе. Поэтому одной из первоочередных задач будет сохранение целостности и архитектоники «области знаний агрессии», единства её облика, привнеся в застраиваемый объект всё то лучшее в плане теоретического, что есть в традиционной части. В то же время необходимо будет органически сочленять понятие «Век агрессии», открытое к наполнению, и понятие «агрессия», имеющее уже своё «традиционное» содержание. Сложность момента и возможные здесь нарекания сведутся к тому, что придётся текстуально совмещать два уровня знаний: философский (ведь без вопрошаний о сущностях агрессии здесь не обойтись) и, по большей части, социально-психологический, обусловленный образами и практиками агрессивного поведения. Мы также будем помнить, что агрессия в своём существовании открывается нашему сознанию как действие, и в таком виде она является предметом социально-психологического изучения. И факт, что традиционное в проблематике агрессии связано, главным образом, с подобного рода исследованиями.

Философии же, с её возможностями внутреннего созерцания, когда абстрактное мышление становится определяющим, подошло бы делать акцент на постижении агрессии как сущности, что и было нами определено. Такой подход представляется приемлемым для изучения агрессии в значениях века. Мы станем исходить из такой установки и соответствующих методологий, начиная с определения сущностных вопросов агрессии.

При этом не следует искать здесь доказательного содержания объяснений, ибо это лишь введение, наброски архитектоники Века агрессии, основанные как на традиционных знаниях, так и на представлениях, идеях, в которых вводимые нами понятия являются субъективными предпосылками. Они есть прежде всего способы «изображения» Века агрессии в свете философских знаний. Такой подход позволит широко и объёмнее представлять и объяснять истоки её всеохватности и силы в мире людей.

Однако, рассматривая Век агрессии как объект, мы будем иметь в виду уже не столько агрессию как жизненную силу, дарованную человеку, чтобы он выжил и выстоял, а сколько агрессию, представленную человеку извне как скопление надличностных сущностей. Агрессию, которая сущностно обновилась и объективировалась в общечеловеческом и национальном сознаниях. Она стала действенной в отношении человека, получая силу от постоянных агрессивных выбросов в жизненное пространство4. В результате таких выбросов агрессий выделяются сущности (ноумены), они отрываются от явлений, которые бывают обречены на затухание. Сущностное же сохраняется на различных уровнях человеческого сознания, где и укрепляется в своём пребывании. Сошлёмся в таком утверждении на Карлоса Вальверде, который замечает, что «реальность присутствует в человеческом сознании»5. Перефразируя автора, можно сказать, что агрессия как «выброс» и есть та сама реальность, которая сущностно присутствует в сознании человека. И что такое обеспечивается каждый раз фактически новыми выбросами, которые, став достоянием общечеловеческого, культурного сознания, утверждаясь в коммуникационных пространствах, сгущаются и оформляются как надличностные сущности агрессии. Здесь в доказательности наших суждений больше подошёл бы Юнг, который считал, что и сознание, и бессознательное содержит личный и коллективный элемент. Последний определяется как «дух времени, складывающийся из общепринятых верований, предубеждений, установок и принципов данного общества или группы».6 Вот к этим элементам коллективного сознания, немного потеснив, возможно, общепринятые верования, мы и добавляем сделанные в жизненное пространство выбросы агрессии.

Именно такие выбросы, и прежде всего криминальной агрессии, политической агрессии, а также агрессий из «семейного очага» в жизненное пространство, приводят к выделению сущностей как надличностных социально-психологических образований, которые, скапливаясь в коллективном сознании, становятся сущностями нового порядка, формами агрессии и вновь возвращаются людям, снабжая «отработанными» ранее инстинктами и паттернами агрессивного поведения. И если агрессия как таковая есть сущее (действительное) во все времена, то в Век агрессии её сущностью, что определяет все её проявления, будут «возвратные» надличностные сущности. Конечно, в своей действительности, каждый раз являясь, агрессия будет испытывать воздействие различных сочетающихся факторов.

Надличностные сущности в состоянии вызывать агрессивные действия, определять поведение безотносительно к опыту и научению, и даже собственным установкам. Они являются готовыми формами агрессивных образований (продуктов), причём во много крат усиленными в своём множестве и в таком совмещённом виде определяющие поведение. Поэтому агрессия, имея сочленение надличностных сущностей, смогла занять властное положение в отношении поведения человека. И здесь имеются в виду не другие измерения и астральные сущности в духе объяснений эзотеризма и соответствующего понимания, а нечто реалистичное в своей основе. Как было отмечено, агрессивные сущности происходят из реалий самой жизни, практик агрессивного поведения.

Однако, следует уже признать, что такое конструирование Века агрессии посредством надличностных сущностей вызывало определённые трудности, что было связано с немалыми сомнениями и вопросами. Ведь речь шла о том, чтобы объяснить новую качественную определённость и всеохватность агрессии в мире людей, представить её пообъектно, и в согласии с этим рассматривать сущности как составляющие и действенные силы Века агрессии.

В первую очередь сложности и сомнения были связаны с сущностями, с тем, как понимать эти новообразования в контекстах агрессии, какова их познавательная ценность и что есть сущность Века агрессии. Такие вопросы о сущности объектов ставятся в философском плане и находят своё решение. Так, известный немецкий философ и богослов Дитрих фон Гильдебранд (1889 – 1977) полагал, что в самой природе того или иного объекта должен заключаться ответ на вопрос, обладает ли каким-либо познавательным интересом мысленное погружение в его сущность с «вынесением за скобки» его реального бытия и, кроме того, даст ли это погружение знание внутренне необходимых, абсолютно достоверных фактов.7 На свой вопрос Гильдебранд даёт положительный ответ и на простейшем примере нам поясняет: «Отвечая на вопрос „что такое 4?“ следующим образом: 4 =1+1+1+1, мы тем самым раскладываем данную сущность на её составные части. Необходимо чётко отличать эту замечательную прозрачность, заключающуюся в возможности разложения сущности, в возможности её редукции к известному, в её составленности из частей, от интеллигибельности, свойственной необходимым сущностям как таковым».8

Правда, проникновение в сущность вещей и её обнаружение в этом примере сложно углядеть. Здесь сущность сразу берётся как данность и разлагается на составляющие. Социологи скорее всего назвали бы такие действия операционализацией – разложением понятийного показателя на индикаторы, подлежащие эмпирической регистрации. Уж очень они показались нам схожими по предлагаемой процедуре. Согласятся с нами или нет – это вопрос, но нам следует вернуться к решению поставленных задач и предлагать свои решения.

Итак, столкнувшись с трудностями сущностного определения, мы пытались первым делом уйти от эзотерических представлений о сущностях и сформулировать проблему в терминах сознания, оставаясь в границах рассуждающего разума по определению Гегеля. «Рассуждающий разум, —пишет философ, – старается найти основания вещей, т. е. их положенность другим и внутри другого. Это другое и является пребывающей внутри себя сущностью этих вещей, но вместе с тем оно представляет собой лишь нечто относительно безусловное, так как обоснованное, или следствие, имеет содержание, отличное от содержания основания».9

Но что в таком случае есть сущность агрессии? Что можно было бы назвать её смыслом и сутью? Что всегда присуще агрессии и неотделимо от неё? Наконец, что остаётся от агрессии при любом раскладе? Для ответа используем одну из теорем Спинозы, которая была изложена в его работе «Этика». Её перифраз будет таким: «Всякая агрессия, стремящаяся пребывать в своём существовании, есть не что иное как действительная сущность самой агрессии». И что бытийствует она, главным образом, в отношениях субъекта агрессии с объектом агрессии. Таким бытийствованием будет нанесение урона, а сущностью агрессии в состоянии пребывания во вне мы станем называть готовность к ней в различных формах.

Развитие таких сущностей и их расширение мы связываем с агрессивными выпадами (явлениями), которые имеют, как известно, длительную историю. Каждый агрессивный выпад, являясь в своей основе продуктом сознания, угасает в жизненном пространстве, но его сущность сохраняется и становится уже достоянием общечеловеческого сознания, где сгущается и укрепляется во множестве других выпадов. Так образуются разного рода агрессивные сущности, и уже в этом качестве, пройдя несколько ступеней сознания от общечеловеческого до индивидуального, они вновь возвращаются в мир людей, и проявляются как действие тела, то есть агрессивное действие человека. Или действие политика, наделённого властью. Исходя из такого понимания, сущность Века агрессии предстаёт как единение различных надличностных сущностей, где определяющими будут политические, криминальные и семейные. Их мы стали бы понимать наподобие «вечным сущностям», «формам» в духе Платона. В своей действительности это потенциальные возможности, которые реализуются, ибо формы неукоснительно находят своё содержание в мире людей.

Сработанность и действенность такой конструкции может многое объяснить в предметности Века агрессии, а также в связи традиционного теоретизирования с новыми представлениями об агрессии. Однако вопрос будет в том, как с такой конструкцией и общими набросками, сделанными ранее, можно будет перейти к решению новых теоретических задач? На чём и как строить свои суждения, к каким истокам надо припадать вначале, и, что не менее важно, как мы станем первоначально определять агрессию в наших штудиях? Эти вопросы будут рассмотрены нами позже.

Здесь же подчеркнём основное о самом понятии «Век агрессии» и ещё раз вернёмся к сути поставленной проблемы. Мы можем рассматривать Век агрессии только по причине того, что она есть и всесильна как никогда. Уже словообразование «Век агрессии» говорит нам о качественных изменениях и росте влияния агрессии в мире людей. А сам Век агрессии служит утверждением нового положения агрессии как двухсторонней силы. Это действующие извне надличностные сущности агрессии, и действующий изнутри агрессиум – единение биологического и социального. Возможности агрессии действовать одновременно в двух направлениях или на двух фронтах на человека стало характерным признаком Века агрессии. Здесь выбросы агрессии, представляющие собой замес определённых чувств и мыслей, утрачивая личностную форму, становятся как таковыми источником энергии для сущностей. Они питают, обогащают и служат основой власти сущностей агрессии над человеком во вне.

В то же время следует осознавать, что Век агрессии – это не столько исчисляемая в годах активизация агрессии, имеющая точное календарное измерение и свою историю начала, а сколько процесс признания агрессии во всей её всеохватности и пагубной силе, когда право сильного, осуществляясь по существу и непреложно как право агрессора, теснится надличностной агрессией. Отсюда проблема Века агрессии видится нам больше как проблема сознания и тела (ментального и физического) в их слиянии и действовании. Как это понимать? Сошлёмся вначале на английского философа Стивена Приста, который занимался основательно этими вопросами, отмечая многообразие дуализма: «Существует большое многообразие дуализмов сознания и тела. Могут появиться различные таксономии дуализмов, если, к примеру, будут заданы два следующих вопроса: «что такое сознание?» и «каково отношение между сознаниями и телами?»10. Чтобы признать, что есть ещё одна таксономия, связанная с агрессией, ответим на поставленные вопросы так.

Сознание само по себе, и в большей мере обыденное сознание, есть вместилище чувств и мыслей, представленных как множество ментальностей и конструктов. В каких-то особых случаях им предстоит осознаваться в границах агрессии и доводиться до планов агрессивных действий и образов свершений. При таком традиционном раскладе реальность агрессии и её осуществление остаются уже за волей и телом. Последнее есть орудие агрессии для нанесения урона, как вербального (говорением), так и физического, с использованием силы. В контекстах такого понимания сознание по горизонтали будет вбирать в себя чувства и мысли, а по вертикали представляться такими формами сознания, как общечеловеческое сознание, национальное сознание и индивидуальное сознание. Между ними нет жёстких перегородок, и возникшая на этих просторах агрессия может свободно перемещаться и набираться сил по всей территории сознательного: от чувств к мыслям, от общечеловеческого уровня сознания к индивидуальному и наоборот. В Век агрессии такой расклад вещей сохраняется при явном ослаблении воли и усилении значимости надличностных сущностей агрессии. Всё это может привести к тому, что сознание с надличностными сущностями агрессии будет напрямую связываться с телом, минуя волю.

Мы станем развивать намеченные нами положения, начиная с основ понимания агрессии, не претендуя на истину в последней инстанции, не притязая на абсолютные значения в своих суждениях. Нам важен сам процесс вглядывания и размышлений о том, что происходит с людьми и с агрессией. Почему надо говорить о Веке агрессии в плане противостояния человека к человеку, государства к государству, народа к народу, и в таких контекстах рассматривать агрессию как самостоятельную сущность в мире людей. О Веке, в котором людские отношения и существующие связи больше свидетельствуют о предрасположенности и даже готовности к нападениям и разрушениям, чем о жизни в мире и согласии. О веке, в котором агрессия сама по себе видится «нетерпеливой» и «беспокойной».

3. Агрессия и мир людей. От стихийной протоагрессии в древности к веку агрессии как скоплению значимых надличностных сущностей

«Человек – разумный, но не настолько, чтобы быть разумным всегда и в своей агрессии».

Неизвестный мыслитель

Агрессия есть объёмное понятие со многими переменными, и как таковая она может предстать в общем, обобщённом плане. Однако в своей основе, выделенная специальным планом одной направленности, она предстаёт уже как некая предрасположенность, которая актуализируется причинностью, является нам как поведенческий акт (действие). Это единица малой упрощённой агрессии, которая в своём множестве возрастает до большой агрессии. И такая преемственность перехода от малого к большому могла бы иметь свои смыслы и выражения в длительной исторической перспективе, а сама преемственность свидетельствовать о постоянстве агрессии в жизни людей.

Но насколько тогда мы можем судить (выносить решения), что агрессия есть данность, которая была включена эволюционно в онтологическую структуру человека как определённая предрасположенность? Или же предрасположенность не связана с агрессией, и она принадлежит скорее случайности, той ситуации, в которой действуют силы извне? Это две крайние позиции, в равном удалении от которых, а значит посередине, находится агрессия, окутанная желаниями и интересами. Такое понимание агрессии, когда она в своей заданности предполагает желание иметь (нападающая агрессия) или исходит из необходимости защиты (защитительная агрессия) считается традиционной в проблематике агрессии. Но насколько она сегодня отвечает реалиям агрессии?

Как мы видим, и на основе нового подхода, уже с позиций бытийности и исторической перспективы, мы опять подошли к поставленным целям и задачам, связанным с Веком агрессии. Действительно, какие же изменения в этой общей картине могли привести к всеохватной и всеобъемлющей роли агрессии в мире людей? Как в Век агрессии раскрываются возможности бытия «для меня» и «для нас»?

Теперь, чтобы достигнуть целей, обрисованных с различных позиций, и быть достаточными прежде всего в своих суждениях (читай «решениях») о природе и метаморфозах агрессии, о том, из каких элементов и как происходил её замес, и что стало определяющим в характеристике агрессии надолго, если не навсегда, доведём в кратком экскурсе границы общего поля агрессии до древности и укажем здесь на предрасположенность человека не только к созиданию, но и к разрушению, которая была обусловлена проблемами выживания, а также как на исходное в агрессивном поведении. Перемещая таким образом предмет агрессии в древность, можно будет многое почерпнуть о первоэлементах архаичной агрессии, о том, как жизненная сила была разложена на созидательную и разрушительную в контекстах бытийности древнего человека. И как созидательное в части созидания самой жизни и продолжения рода смогло вылиться в чувство любви, а разрушительное – в полном объёме в агрессию и жестокость.

Такое перемещение предмета и получение сопоставимого материала есть своеобразный методологический приём, о котором французский философ и теолог Пьер Тейяр де Шарден (1881 – 1955) справедливо писал: «Переносить предмет назад в прошлое равносильно тому, чтобы сводить его к наиболее простым элементам».11 При всём этом не следует забывать, что «историчность» сама по себе является фундаментальным измерением человеческого существования. И что она есть путь к установлению простейших элементов. Исходя из исторических фактов, которые, без сомнений, стали бы свидетельствовать о доминировании враждебности в мире людей, признаем, что таким простым и устойчивым элементом для агрессии будет готовность разрушать. Разрушать всё: начиная с людских отношений, творений рук человеческих, наконец, разрушать саму жизнь. Без такого урона и захвата агрессия была бы уже не агрессией, и не стоило в таком случае нападение, как принято считать, мыслить её началом и из этого исходить.

Основываясь на таком первоэлементе, как готовность разрушать, и подобрав к нему родственные элементы (нападение, враждебность, извлечение выгоды, жестокость, насилие), попытаемся выстроить агрессию как целостность, доведя её развитие до различения основных составляющих «Века агрессии». Наш основной посыл здесь будет в том, что агрессия изначально есть собирательное понятие, а потому без замеса она никак не могла обойтись в своём становлении. И что как таковая агрессия замешена на предрасположенностях (влечениях) к разрушению и действенных началах, коими являются чувства и мысли. Век агрессии есть выстраивание уже новых элементов и возможностей агрессии, определяющих её власть над людьми.

Разрушение, как общий предмет концептуального рассмотрения, начиная от предрасположенности к ней, и до её действенных начал – устойчивой склонности и абсолютизации влечений, поэтапно совмещается со своими составляющими, также предстаёт в виде магистрального пути, с которым связано поэтапное развитие агрессии в мире людей, её роли и места, вплоть до утверждения в значениях века, когда она уже властно охватывает мир людей. Здесь агрессия утверждается как родовое понятие для видовых, родственных ей по общей природе зла и нанесения урона элементов.

На магистральном пути становления не менее важными были и остаются процессы обогащения агрессии чувствами, эмоциями и мыслями, которые имеют внешнюю и внутреннюю причинность. Замес агрессии на основе чувств и мыслей, в результате которого может быть набросан план действий, является определяющим, и об этом будет сказано особо уже в первой главе книги.

Сформулированный на таких началах общий посыл указывает на то, что стремление к разрушению есть движущая сила агрессивного поведения во все времена. И что, будучи движущей силой, разрушение имеет видимую часть как нарушение целостности чего-либо, вплоть, а то и начиная с организма, и невидимую часть, как, собственно, предрасположенность и готовность к ней. Так, в период дикости предрасположенность к разрушению была обоснована во вне, она сосуществовала наряду с созиданием, опять же сообразно природной среде и окружению, ибо в суровых условиях и в противостояниях себе подобными надо было разрушать жизнь, чтобы выживать самому. Готовность разрушать, противостоя опасностям и страху, а не в угоду самоличным желаниям и удовольствию, и такое можно было бы уразуметь не только из истории, но и рассмотреть в практиках сегодняшнего дня, естественным образом вплеталась в жизнь древнего человека, выполняя также защитные функции. И здесь же, по всей вероятности, имели место поведенческие проявления, позволяющие говорить о нападении как переходе от предрасположенности к действию. Это была предрасположенность, которая в своей целостности отходила от инстинкта (простой реактивности), всё более насыщаясь чувствами, эмоциями и мыслями. Последние ускоряли процесс перехода, делали его содержательным и многозначным. Развитие агрессивного на таких началах как нападение и разрушение уже в ранний период закладывает основы общей тенденции, определяющей в дальнейшем её типизацию, причём каждый раз по-своему, в контекстах уже не только внешней, но и внутренней причинности, а также особенностей носителя агрессии. Рискнём предположить, что такая агрессия могла бы быть частью бергсоновского «жизненного прорыва», также обеспечивающая продолжительность рода и порождающая эволюцию живых существ (А. Бергсон «Творческая эволюция»). И что разрушение могло быть средством для устранения преград к достижительным целям, к желаемому.

Но период ранней дикости в истории человечества завершается, когда берёт верх новый строй жизни с более организованными структурами, и тогда же на смену архаичной предрасположенности к разрушению неизбежно и во всей своей видимости приходит властная склонность разрушать: «разрушать, чтобы утверждаться и обретать». Такие склонности становятся на века основой развития жестокости и насилия в агрессии. Здесь личностная склонность к разрушениям будет сочетаться с массовостью вследствие сражений и войн. Но сама склонность разрушать может обернуться уже страстью в угоду индивидуальному «Я», и тогда глубина чувствования и реально достигаемого в разрушениях будет определяться уже видами и мерой изощрённости. Эти, так называемые, «изыски» от агрессии сопрягаются, по своей сути, также с нашими днями, и мы можем завершить наш краткий экскурс на том, что в результате многих изменений и метаморфоз предрасположенность и склонность к разрушению как условие и готовность утверждаться по жизни и власти в веках предстаёт в современном агрессивном поведении в качестве пускового механизма скорее уже для удовлетворения страстей и амбиций, чем для выживания и даже обогащения. Иными словами, разрушение само по себе становится целью, приближая в коей мере и сам Век агрессии. Таким видится основная протяжённость агрессии: от природных начал до индивидуально задаваемых и выраженных в интересах. Но по существу могут просматриваться и другие пути-дороги, по которым отстранённо шествует всевластная агрессия, задавая людям актуальность действий и поведенческих актов.

Теперь, когда были выявлены сущностные начала и просмотрены основные этапы агрессии в мире людей (подробнее об этапах скажем позже), мы можем выделить предрасположенность и агрессивное действие сопрягающими понятиями данной проблематики, представив их полно как «предрасположенность (склонность) к разрушению» и, собственно, «агрессию» как поведение и действие. Отсюда остаётся уже одно – привести эти два понятия к общему основанию, чтобы двигаться дальше в разработке проблем агрессии, имея полный понятийный континуум агрессивного от древности вплоть до Века агрессии. В этих целях доведём предрасположенность к разрушению до образа действий в период дикости и назовём это действие протоагрессия. Станем использовать данное понятие, понимая под ним стихийные поведенческие проявления (образы поведенческих действий), имеющие под собой силу, и в этом смысле предшествующие организованной и личностной агрессии. Правда речь здесь может идти о совмещённом образе природной протоагрессии, в котором есть разрушение, энергия и сила, но никак не то, что нам может явиться.