Расстрельный список
Послышалось грубое:
– Вуйтович. На выход.
Долгожданное «с вещами» не прозвучало. Значит, ведут на разговор или допрос и он еще вернется в камеру.
Конвоиры вывели его в коридор, опять поставили лицом к стенке.
– Свободны! – пророкотал так хорошо знакомый каждому арестованному голос. – Дальше я его сам.
– Но…
– Выполнять! – гаркнул начальник смены Другаль – самый главный цербер во всем заведении, которого как огня боялись и персонал, и контингент. Опасался и тертый в самых тяжелых жерновах Шляхтич, как опасаются разъяренных кабанов: они хоть на эволюционной ступени стоят куда ниже тебя, но сталкиваться с ними в лесу не рекомендуется.
– Идти вперед. Не оглядываться! – отдал резкий приказ Другаль.
Сам он, позвякивая связкой ключей, шел позади. Время от времени отдавал приказы: «Направо, налево». Отпирал перегораживающие коридоры и лестницы решетки, кивая царственно на доклады постовых.
Щелчками звучали шаги в высоких коридорах, иногда отдаваясь эхом. Лестниц и запутанных ходов в старом замке было великое множество, навевали они на Шляхтича страшное уныние, как Дантовы круги ада. И еще у него возникло сосущее чувство. Он явственно ощущал, как что-то стремительно меняется в его судьбе. Но вот в какую сторону?
Возможно, его передадут сейчас в лапы контрразведчиков, которые все же что-то накопали. А там пытки, уговоры, вербовка. И останется только сдохнуть, потому что сотрудничать он, потомственный польский дворянин, с животными, скотом, быдлом, почему-то именующим себя людьми, не будет никогда.
Начальник смены открыл решетку на лестницу, крутые ступени которой вели резко вниз. Возникло ощущение погружения в преисподнюю. По мере спуска ступени становились влажными.
Освещения здесь не было. Другаль зажег массивный немецкий электрический фонарик, и его луч заскакал по склизким стенам длинного тесного коридора, в который они спустились. Скорее всего, это была старинная канализационная труба или водосток. Под ногами хлюпало. Воздух был спертый, и его катастрофически не хватало. Шляхтичу казалось, что он сейчас грохнется в обморок, как гимназистка при виде собачьей случки.
– Терпи, контрик, – подбодрил Другаль, придерживая его под локоть, чтобы не упал.
Потом перед ними возникла металлическая дверь. Начальник смены с трудом провернул в ней ключ. Ударил ногой два раза, после чего она поддалась и распахнулась.
По глазам ударил яркий солнечный свет, так что слезы потекли. Шляхтич зажмурился. А спутник грубо толкнул его медвежьей лапой в спину со словами:
– Иди с глаз долой!
Шляхтич не понимал, что происходит и как ему поступить. Но от него этого и не требовалось. Его крепко взяли под руки, и зловещий голос прошипел:
– Жить хочешь – молчи. И шевели копытцами!
Двое новых спутников чуть ли не за шкирку протащили его к склону, ведущему к реке с ее камышами и зарослями. Там же проходила узкая дорога, которой почти никто не пользовался.
На дороге ждал глухой широкий фургон на конной тяге. Он страшно пропах рыбой, деревянный пол был склизкий.
Шляхтич затравленно озирался. События сыпались на голову как град, а он все не мог понять их суть и выработать линию поведения, хотя его тренированный разум разведчика уже начал просчитывать варианты.
Зацокали копыта. Фургон тронулся в путь.
Под потолком фургона имелось круглое окошко, закрытое мутным стеклом, впрочем пропускавшим достаточно света. И Шляхтич смог рассмотреть своих сопровождавших – сухощавого господина в белом с полосками костюме и вертлявого уголовника в тельняшке под пиджаком, лыбящегося и глумливого.
– Не боись, дядя, – покровительственно изрек уголовник. – Все будет восхитительно. Оковы рухнут, и свобода тебя встретит радостно у входа.
– Кто вы? – тщетно стараясь, чтобы голос предательски не дрожал, осведомился Шляхтич.
– Добрые ангелы, дядя… Но можем быть и злыми бесами, если нас позлить рискнешь. Так что сиди тихо и не отсвечивай фотокарточкой…
В тот же день в «замке» собирали контингент для этапирования в Харьков. Пришел запрос и на Шляхтича. В итоге набили спецвагон кулацким и особо опасным контингентом, который хотели видеть в столице. По списку все сходилось тютелька в тютельку.
В Харькове этапированного, проходившего под фамилией Вуйтович, поместили в следственную тюрьму республиканского ОГПУ. А через пару дней повели на допрос к уполномоченному.
– Ну, гражданин Вуйтович… – строго начал тот.
Но этапированный перебил его самым наглым образом:
– Да спутали вы, гражданин начальник. Блондин я.
– Да вроде шатен, – хмыкнул уполномоченный.
– Так то не за цвет волос. Это моя воровская погремуха. А кто такой Вуйтович и зачем он вам сдался, мне неведомо.
– Что? – От избытка чувств уполномоченный приподнялся и залепил допрашиваемому увесистую оплеуху.
– А чего драться-то сразу? – загундосил Блондин. – Я и так все скажу.
– Так говори!
– Ну так попросили меня за другого посидеть. И в Харьков скататься по этапу. А мне чего? Мне не тяжело, я и не такую лямку тянул. Тюрьма – дом родной, а свобода – это так, временно.
– И за какие коврижки ты согласился? – с трудом беря себя в руки, осведомился уполномоченный.
– Продулся в карты, а отдать должок не мог. По нашему разумению, ты или деньги, или серьезную услугу должен. Вот меня и перекупили.
– Кто?
– Да сурьезные дяди такие. Я опасался грешным делом, что кого-то на пику надо поставить. К мокрухе у меня душа не лежит. А они: «Посиди чуток да в Харьков скатайся, и твой долг погашен». Еще деньжат подсыпали. Кто ж от такой малины в здравом уме откажется?
– Ну теперь статью за контрреволюцию получишь, – пообещал уполномоченный. – В лучшем виде.
– Э, тут не натягивайте. Я честный жулик!
Описание серьезных дядей он дал такое, что половину Украины можно арестовать тут же. Владельцев его карточного долга отыскать не удалось. Зато было установлено, что исчезли из «замка» настоящий Вуйтович и старший смены Другаль…
Кстати, когда Другалю предложили поучаствовать в операции, выложив на него компромат и поманив деньгами, он не только не ерепенился, а даже сильно обрадовался. На Украине он присутствовал по привычке да по безденежью, хотя душа давно рвалась на простор, к родне, затерявшейся на дальних берегах. Он знал, что без средств не нужен родным, да и вообще никому. Теперь у него все было. Вот и ушел в Румынию. С деньгами и золотишком…
Глава 9
Мы со Шляхтичем стояли на крутом берегу. По реке буксир, пыхтя паром, тянул длинную баржу. Колыхал ветер высокую траву. Желтели поля и зеленели леса. Красота!
Шляхтич внешне вовсе не походил на представителя польского дворянства, который обязан быть поджарым, хищным, с вечно надменным лицом. Напоминал он больше какого-нибудь трактирщика: круглолицый, румяный, брови густые, завидные усы топорщатся. И он все время заискивающе улыбался. Ну чистый простак с виду. А вот что касается содержания – тут уж я в его простоту ни на грош не верил. Готов был поспорить на любимые серебряные часы, что этот человек умен, проницателен, вполне способен жестко себя поставить, а сейчас просто валяет дурака.
Поляк полной грудью вдыхал простор. Что-то пронзительно-тоскующее на миг появилось на его лице. Как у человека, который потерял нечто важное, нашел и боялся потерять снова. А обрел он вновь свободу и волю.
Закурив папироску «Крестьянка», которую любезно предоставил я, он кинул взгляд на Одессита, ненавязчиво маячившего поодаль и присматривающего за нами, с усмешкой осведомился:
– Конвоир?
– Оставьте свои тюремные оценки. Это не конвой, а здесь не тюрьма. И вы не заключенный, а вольный человек.
– Так уж и вольный? – саркастически произнес он.
– Именно так, господин Вуйтович.
– То есть могу оставить вас?
– Вы же не ребенок. А я не ваш папаша. Оставляйте, плакать не будем.
– Интересно получается, – протянул Шляхтич.
– Да ничего интересного. Выбор не велик. Можете оставаться с нами. За правое дело Свободной Украины биться. Укроем, к работе приспособим. Только у нас жизнь ненадежная. Сегодня жив, завтра – пуля в сердце или подвал ЧК.
– Нет уж, – махнул рукой, в которой была зажата папироса, Шляхтич. – Мне раны надо зализывать.
– Душевные? Тонкая, значит, душа. Тогда можете идти на все четыре стороны.
– Вот как? Просто так и идти? Хоть сейчас?
– Просто так. Хоть сейчас. Ножками. Кабриолетов у нас для вас нет! – раздраженно бросил я и тут же добавил: – Нет, все же до Свечинска мы вас доставим. С комфортом. Чтобы не попали в дурную историю. Сейчас товарищи шибко бдительные.
Недоверчиво прищурившись, Шляхтич буравил меня взором. Потом снова широко и придурковато улыбнулся:
– Хорошо. Уговорили.
Я только усмехнулся в ответ.
– А не боитесь, что я вашу лежку узнал? Вдруг попаду в лапы ОГПУ и ею откуплюсь? – не отставал прилипчивый, как репей, Шляхтич.
– То есть предлагаете вас ликвидировать?
Тень пробежала по его лицу, и он тут же поправился:
– Теоретически.
– А практически мы тут и не живем. И хозяин хутора ничего не знает. Так что бесполезное это дело.
Шляхтич вздохнул картинно:
– Все же не понимаю, какой вам резон тратить столько усилий для моего освобождения? Да еще везти на другой конец республики.
– Коноводу спасибо скажите. Погиб он героически. И, истекая кровью на моих руках, озвучил последнюю просьбу – вытащить вас из лап большевиков.
– И что он еще наговорил? – поинтересовался Шляхтич.
– Просил Генералу Морозу привет передать и всему его Комитету Спасения Украины. И пару слов крепких добавил, в гроб сходя.
Ничего не отразилось на лице поляка, но я почувствовал, что он внутренне собрался и съежился, как от удара. И осторожно спросил:
– И что за слова?
– Пожелал атаману и дальше сладко ананасы, рябчики и шампанское откушивать за границей. И ни о чем не беспокоиться. Скоро мы сами тут кровью истечем, так что головной боли у него больше не будет. Как и Свободной Украины.
– Да слышал я о Морозе. Слухами земля полнится. Но не ручкался. Так что вряд ли передам столь чувственное послание. – Шляхтич разгладил пальцами свои усы.
– Тогда не смею больше задерживать. – Я кивнул Одесситу. – Запрягай, хлопец, кони. Господину Вуйтовичу в Свечинск пора.
Прощался поляк со мной сухо. Эх, где ж ты, человеческая благодарность? Из каземата вызволили, жизнь спасли, а он губы презрительно кривит.
Уже когда он направлялся к запряженному и готовому в путь рыбному фургону, я окликнул его. Подошел, вытащил из кармана доставшуюся по случаю купюру-керенку. Порвал ее на две части:
– Пусть как пароль будет. Помощь понадобится – сюда весточку киньте. Поможем, если сможем. На взаимовыгодных условиях, конечно. Все ж таки вы союзники, хоть и никчемные, и толку с вас как с крокодила шерсти.
– У крокодила ценны зубы, – огрызнулся Шляхтич. Он уже не улыбался, по заострившемуся его лицу было видно, что мои слова сильно ему не понравились. Ничего, не сахарный, не растает.
Наконец он избавил нас от своего утомительного общества. Сейчас нырнет в Свечинск, там у него наверняка есть свои ходы и выходы. И только его и видели.
А я испытывал смешанные чувства. Так просто только что сам отпустил матерого врага советской власти. Которого перед этим еще и освободил из тюрьмы. Но ничего не попишешь. Вот такие они, оперативные игры и комбинации: стоят далеко в стороне от морали и убеждений. И хорошо, когда комбинация срабатывает и идет на пользу делу. Но я что-то сомневался, что наш широкий жест окажется оцененным по достоинству и даст результат…
Глава 10
Свечинск – город по населению немаленький, но весь сельско-купеческий, на один-два этажа. Несколько многоэтажных зданий в центре общей картины не меняют. Поэтому и протяженность у него большая, вытянутая. А с транспортом дело обстоит неважно – трамвай так и не удосужились пустить ни при царе, ни при нашей власти. Хотя в этом году запустили чудо из чудес для этих мест – автобус. Прям как в крупных городах – Киеве, Харькове.
Сперва люди от автобусов просто шарахались, но теперь они по единственному маршруту вдоль всего города ходят битком набитыми. Вот и сейчас сограждане мяли мне бока – кто локтем, кто корзиной, а кто сумкой с чем-то тяжелым бил по ногам. Такое оно, счастье повседневного коллективизма в действии. А мне думалось, что в будущем, наверное, этих самых автобусов будет много, притом в каждом городишке. Может, даже в районы будут ходить. Эх, дожить бы еще до этого самого будущего.
Я с трудом вылез из автобуса, заработав пару тычков и матерную тираду от полноватой дамы:
– Лезут тут, растудыть их тудыть!
Около распределителя очередь была сегодня больше обычного. А в витрине снова красовался до боли знакомый мне плакат «Единым фронтом на штурм капитализма». Значит, путь открыт. Ну что ж, доложимся Инициатору о своих подвигах.
Сомнение в правильности наших шахматных ходов кусали меня болезненно, как клопы в придорожной гостинице. С таким настроением я и заявился к Петру Петровичу в его каморку.
Тот же, наоборот, выглядел весьма довольным и оптимистичным. Смотрел на меня доброжелательно:
– Что приуныли, мой юный друг?
– Так и отпустили матерого вражину, – вздохнул я. – Без толку. Без гарантий.
– А вы хотели, чтобы он вам сразу в торжественной обстановке вручил свою агентурную сеть – владей и распоряжайся? Нет, Саша, так не бывает. Но наживку они заглотили.
– Что-то сомнения меня берут.
– А вы не сомневайтесь. Вы меня слушайте. Я не охотник, как вы, стреляю неважно. Я рыбак. И в наживках поболе вашего понимаю.
– Прямо заряжаюсь от вас жизненным оптимизмом.
– Они сейчас будут вас усиленно проверять, что уже само по себе хорошо. Посмотрим, кто на вас справки будет собирать, и возьмем товарищей на карандаш. Думаю, много открытий ждет чудных, как говаривал Пушкин.
– Такое ощущение, что на Украине свободного места не осталось, где бы вражеский агент не окопался.
– Не все так плохо. Все же большинство только мечтает продаться, но их не покупают.
– А меня, значит, покупают?
– Купят. Главное, не продешевить.
Я усмехнулся, представив себя на дощатом помосте на бурлящем людьми невольничьем рынке с табличкой на груди: «Указчик – захисник Украины. Продается. Задорого».
– Тут в газете мелькало, что на днях подписан Договор о дружбе и торговом сотрудничестве с поляками, – сказал я. – Похоже, пшеки начинают откладывать в дальний ящик планы агрессии.
– Александр Сергеевич, я вас не узнаю. С чего они их откладывают? С того, что подписали бумажку? Весь их Генштаб пронизан идеей Польши от можа до можа – от Балтийского до Черного моря. И их разведка сильно надеется на внутренние деструктивные силы Украины.
– На меня, – хмыкнул я.
– И на вас. И на военных предателей, которых у нас оказалось даже слишком много. И на продажность украинского государственного аппарата. И на коренизацию. И на какое-то гипнотическое одурение нашей высшей московской партийной верхушки украинскими мриями.
– То есть на козыри, которые мы им сами дали. Непонятно только зачем.
– Я же вам уже говорил о вреде искусственных идей, догматов и излишнего энтузиазма. Сначала они работают на нас. Вот только незаметно лозунг «Россия – тюрьма народов» превращается в «Россия всем должна». Революционный порыв потихоньку проходит, его замещают местечковые интересы. Вы слышали, что украинское руководство много лет выцыганивает в свою вотчину часть русских территорий близ Воронежа, на Белгородчине, в Ростове? И их поддерживали в Политбюро очень многие, в основном уклонисты разного пошиба. Вот только жизнь меняется. И на днях товарищ Сталин однозначно объявил: «Хватит. Все останется как есть». Коренизацию потихоньку начинаем сворачивать. Руководство Наркомпроса Украины, главный ее толкатель, впадает в немилость. Принято решение о переводе РККА с территориального комплектования на кадровое. Но ведь и поляки видят эти объединительные процессы и понимают, что могут опоздать. И у них сейчас задача с помощью КСУ взорвать республику. И прирастить в грядущем хаосе немножко территорий. А мировое сообщество одобрит. Так что наша операция сегодня архиважна… Ну и халтурка для вас подоспела.
– Что за халтурка? – тут же напрягся я в дурном ожидании.
– По профилю. Ужас и террор.
Ну вот, предмет моих ночных кошмаров. Список на ликвидацию.
– Так расстрельный список исполнен! – воскликнул я.
– А такое возможно? – кисло улыбнулся Петр Петрович. – Нет. Такие списки не исполняются полностью никогда. Бывает, их перестают исполнять. И тогда начинается разброд и шатание. А в итоге – хаос.
Я пробежался по новым фамилиям. В принципе по положению эти люди ничем не отличались от старых. Среднее звено. Или совсем уж непонятные фигуры. Я только покачал головой.
– Это еще скромно, – заверил Инициатор. – И вам нелишне авторитета в бандподполье поднакопить для грядущих славных дел.
– А не увидят наши враги, что Указчик убирает врагов свободной Украины как-то слишком выборочно, в основном их агентов?
– Да это все слуги разных господ, – отмахнулся небрежно Петр Петрович. – Поляки потеряют своего агента, решат, что это случайность. Попал под горячую руку мстителей в ряду других партработников. И невдомек им, что другие жертвы, в свою очередь, на немцев, австрияков или на подполье горбатились. Так что все нам сойдет с рук. Все. Лишь бы был толк.
– И что дальше? – со вздохом спросил я. – Так и буду до выхода в отставку их выщелкивать?
Петр Петрович на миг погрузился в свои думы, потом произнес:
– Рано или поздно большой государственный террор будет, по сравнению с которым наши ликвидации что булавочные уколы против двуручной пилы. Иначе нам не выжить и не сохранить страну. И это будет страшно, поверьте мне, Саша.
Меня от его тона аж мороз пробрал. Какая-то тягостная атмосфера повисла в комнате. Но начальник быстро перевел тему:
– По поводу той польской явки в Харькове, которую вам сдал «коренизатор».
– Что-то новое? – заинтересовался я.
– Продолжаем собирать с нее богатый улов. Выявили еще одного агента. Ответработник штаба военного округа.
– Вот это изрядное свинство! – Меня больше всего коробило предательство военных, сказывалась моя красноармейская юность, когда я считал, что нет никого надежней, чем человек с ружьем и в буденовке.
– Наоборот. Подарок судьбы, – оспорил Инициатор. – Есть у меня одна идея, как его использовать в игре. Вам понравится, если получится…
Глава 11
Кондратий Продан, ответственный работник штаба Украинского военного округа, как обычно, пребывал в благостном настроении. В целом своей жизнью он был доволен. Сперва испытывал дискомфорт и тревогу от двойного дна своего существования, а теперь у него осталась лишь радость, когда удавалось добыть хорошую информацию или незаметно ставить палки в колеса военного строительства молодого советского государства.
Был он с некоторого времени принципиальным и ярым противником советской власти. И особое удовольствие ему доставляло лицемерно демонстрировать на людях незыблемую преданность ей. Это такое светлое и чистое детское чувство, когда мальцу удается обмануть взрослых.
Хотя, если разобраться, его принципы были не настолько незыблемы и, конечно же, не стоили смертельного риска. Продан спокойно и честно, без каких-либо душевных терзаний мог и дальше служить этой самой власти и вполне был способен убедить себя, что это дело всей его жизни. Он вообще был мастером убеждать себя в чем угодно и убаюкивать свою совесть. Но вот только однажды совершил ошибку и угодил в паутину. Потом был шантаж. А затем хорошие деньги. Уже позже пришли азарт и удовлетворение от своих разрушительных усилий. И спасительный самообман, что он делает это по идейным соображениям.
Ломать, кстати, не меньшее удовольствие, чем строить. И ему интересно будет посмотреть, как в определенный момент вся советская военная машина разлетится под напором более развитой западной цивилизации. И он будет рад, что в этом и его заслуга.
С утра он бодро отчитался перед начальником оперативного отдела. Предоставил ему подготовленные документы – аккуратно исполненные, грамотные, содержательные, за что его и ценили. Служба его состояла в основном из этой вот бумажной рутины, которая безостановочно крутила его день ото дня. Но случались и неожиданности. Вот как сейчас.
Перед обеденным перерывом его снова вызвал начальник оперотдела. В кабинете присутствовало двое плечистых чистеньких и отутюженных военных с двумя шпалами в петлицах. Весь их вид подчеркивал незыблемость воинского устава и строгость в правилах ношения формы одежды. У одного лицо было каменное, с выступающей челюстью, второй был гладок, приветлив, с готовностью сеял всем вокруг свои улыбки, как граната осколки.
– Товарищи из Наркомвоенмора, – представил гостей начальник оперотдела. – В Снегирево на полковые учения отбывают. Ты сопровождаешь. Возражения, самоотводы?
– Никак нет, – ответил бодро Продан. Какие могут быть самоотводы у такого добросовестного службиста, как он?
– Через час выезд, – подытожил начальник отдела.
– Мы будем у главного входа, – пояснил улыбчивый.
Гости отчалили по своим делам. А начальник велел:
– Обеспечь там теплый прием. Сам понимаешь: горилочка, стол хороший, пострелять из пулемета – они это любят. Чтоб перед Москвой не краснеть.
– То есть я как прислуга при них, – кивнул Продан.
– Скорее как мажордом, – усмехнулся начальник. – А что делать? Комиссия!
Это была не первая комиссия из Наркомата по военным и морским делам СССР, которую пережил Продан. Он славился умением находить с московским начальством общий язык. Вообще он со всеми его находил. Даже с классовыми врагами, которые давно стали друзьями в деле освобождения Украины от большевиков.
В назначенное время Продан спустился по гранитным ступеням роскошного, с колоннами и высоченными потолками, трехэтажного здания штаба округа в центре Харькова. В руках он сжимал свой тревожный чемоданчик как раз для таких случаев.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Всего 10 форматов