Сияние. Прямая речь, интервью, монологи, письма. 1986-1997

Е.: С вином у нас нормально, в два часа можно взять водочку, пиво свободно.

А.: Надо приехать.

Ш.: А пиво в бутылках? (одним судьба – карамелька, а другим судьба – одни муки…)

Е.: Пиво разливное и бутылочное есть.

Ш.: Ну, разливное и у нас есть, только за ним стоять надо.

Е.: Разливное у нас в каждом ларьке свободно (добил-таки).

Ш.: (с надрывом) – Ну почему я там не живу!!!

Е.: Другой вопрос – финансы. А как деньги есть – пожалуйста. Почитается пиво.

Р.: А как тусовка?

Е.: Плохая.

Р.: И в Омске единственная.

Е.: Не совсем, есть ещё художники-модернисты. Клёвый авангард рисуют. А тусовка наша человек 10–15, как у ИНСТРУКЦИИ, поменьше, может быть… Она включает в себя в основном музыкантов. То есть нас получается группировка ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЫ – человек семь, составы варьируются, в зависимости от того, кто тексты пишет, кто лидер. У нас Эжен есть, так он когда пишет тексты, я на ударных сижу, и всё это играется в панк-роке – группа называется АДОЛЬФ ГИТЛЕР. Когда я сижу за ударными и басом, а играются песни в идиотском акустическом духе, тогда это называется ПИК ЭНД КЛАКСОН, кстати, очень клёвая группа; когда я пишу свои песни, тогда это называется ГО. Если играет некий Сергеич (Сергеич, Петрович… – наводит на мысли о параллельном развитии и множественности миров), я и ещё вокалист, да плюс Маднесс – барабанщик ПУТТИ, плюс ещё компашка – это называется КОМКОН-2.

Р.: А почему барабанщик ПУТТИ, это ведь новосибирская группа?

Е.: Потому, что он служит в Омске. И если этот Маднесс поёт свои тексты, играем мы всей тусовкой – это называется группой КАЙФ. Ну и группы всякой попсы, всяких металлистов, с которыми мы отношений никаких не поддерживаем.

А.: А у вас нет напрягов насчёт авторства, когда каждый хочет пропихнуть своё?

Е.: Нет. Кто хочет, тот своё и поёт. Потому у нас и групп много.

А.: Поёт-то поёт, но ему рады подыгрывать?

Е.: Да, разумеется. Тусовка-то одна, все вместе играют.

А.: Вот оно.

Р.: (вторит) – Вот оно, просветленье-то… Прихлебнув чаю, задаю я тебе каверзный вопрос.

Е.: Давай.

Р.: Твоё отношение к власти?

Е.: Весьма плохое.

Р.: Почему?

Е.: Потому, что всё, что я делаю, – это борьба с тоталитаризмом во всех его проявлениях. А власть представляет собой самое худшее проявление государственности, стало быть, тоталитаризма, стало быть, фашизма, если говорить конкретно. А я очень ярый антифашист. И поэтому я считаю, что весь панк, вообще все, что я смогу сделать своими песнями, – давать отпор тоталитаризму.

Р.: А что ты стремишься разрушить?

Е.: Любой тоталитаризм, как в мышлении, так и в отношении каких-то человеческих связей, тем более в государственных отношениях, из которых состоит весь цивилизованный Вавилон.

Р.: А панк-рок воспринимаешь только как музыкальное средство выражения?

Е.: Не только музыкальное, но и текстовое тоже.

Р.: …или в музыке тоже проповедуешь анархизм, т. е. сокрушение?

Е.: У меня к музыке несколько иное отношение. У меня как-то изначально заложено то, что песня должна быть хитом. То есть песня должна работать многочисленно, многоразово. Я исхожу из того, что на Западе делает РАМОНЕЗ или КЛЭШ там, или ПИСТОЛЗ – то есть первая волна панка, не ЭКСПЛОЙТЕД там, а первые панкеры. Должна быть очень клёвая песня, простая и очень запоминающаяся, жёсткая такая… Она, стало быть, должна быть хитом, т. е. у неё должен быть некий хук, который будет цеплять, и при этом песня должна в башке крутиться, запоминаться и действовать много раз. Я песни сочиняю таким образом: если я её запоминаю, она у меня в башке начинает крутиться, я её играю день, два, пять, двадцать раз, и каждый раз получаю кайф – значит песня клёвая; если через три дня песня просто надоедает, я её больше не пою, поэтому у меня песни жёсткие, примитивные и в то же время мелодичные.

А.: В песне сначала музыка или текст?

Е.: А как-то одновременно получается, что первична даже не музыка, а какая-то ритмическая структура, скажем так. Необходима некая цепляющая фраза: «Своё говно не пахнет» или «Мы в глубокой жопе», относительно которых всё уже развивается, разворачивается. Главное – поймать некий момент, а дальше всё идёт само собой…

А.: О’кей.

Ш.: Своё говно не пахнет.

Е.: У меня каждая песня – это всего одна фраза, которая обыгрывается так или иначе. Поэтому у меня все песни такие: «Пошли вы все…» или же «Мы в глубокой жопе»…

Р.: А ты веришь в демократию? То есть вообще она возможна?

Е.: Нет, честно говоря, не верю.

Р.: Допустим, тоталитаризм сокрушён. А ради чего?

Е.: О, не верю!

Р.: Может, ради того, чтобы была демократия?

Е.: Вот такой вопрос задаёшь, значит. Как тебе сказать… Я – анархист в таком плане, что она возможна у битников, что ли… Сокрушить власть нельзя, потому что в самом человеческом сознании тоталитаризм заложен совершенно чётко. Поэтому игра заранее проиграна. У Галича есть совершенно клёвая песня, про то, как с зоны зэки бегут, их убивают одного за другим… кончается, что их, вроде, всех убили. И он просто говорит белым стихом: «Всё равно, даже если бы ни один не добежал, всё равно бежать стоило, всё равно надо было». Игра заранее проиграна, это я знаю, ничего не удастся сделать, но тем не менее… Есть такая притча Николая Волкова, диссидента такого. Были некие люди, каким образом попали они в сундук, непонятно, но попали они в сундук и жили там год за годом. Жили, забыли, что за сундуком делается, сажали картошку. А так как сундук был закрытым, потому что его нечистая сила закрыла на замок, там не было свежего воздуха, света – было темно, сыро, душно. Но они привыкли, им казалось, что всё нормально. Росли они рахитами, слабыми, с бледными лицами. Но дужка замка однажды заржавела и сломалась. Поток свежего воздуха зашёл в сундук, ну и люди там обалдели, смотрят: такой свет, такой воздух, сначала подумали, что задыхаются, а самые любопытные полезли к крышке, стали выглядывать. А нечистая сила стала опять крышку закрывать, а люди то локоть, то голову на край кладут. Крышкой эти локти-то прищемит или оторвёт совсем. Но за счёт того, что кто-то голову постоянно кладёт, крышка не закрывается, поэтому хоть слабый, но какой-то поток свежего воздуха в сундук идёт. Вот такая ситуация. Я считаю вот что: то, что у нас делают рокеры или панки, – это вот то самое и есть.

А.: А больше невозможно?

Е.: Нет!

Р.: То есть то, что можно сделать, – это глоток чистой воды время от времени?

Е.: Отчасти так, а во-вторых, всё это делается изначально для себя. Я считаю, что каждый человек по своей сути изначально одинок; поэтому всё, что он делает, – он делает для себя. К тому же анархия торжествует, если это внутренняя анархия. Если человек добивается внутренней свободы, именно внутренней анархии, – это победа. И каждый раз какая-нибудь песня группы ЧАЙФ, про кота, например, – это победа в глобальном масштабе, глобальная победа над системой! У Аксёнова такой рассказ был про гроссмейстера, читали, может быть (получив утвердительный ответ, продолжает). Едет гроссмейстер в поезде, играет с каким-то любером, с урлаком. Гроссмейстер ему мат поставил, а тот не заметил и играет дальше. Этому гроссмейстеру неудобно напоминать, что тому мат давно, и он дальше играет. Потом ему надоело, и он сдался, а любер говорит: «Гроссмейстер с грустным видом, потому что каждый день приходится партии такие играть, открыл чемодан, в которой лежат медали «ПОБЕДИВШЕМУ МЕНЯ», и повесил на грудь этому люберу. Такая же ситуация и в жизни.

Р.: Короче, демократии быть не может?

Е.: В глобальном масштабе нет. Тоталитаризм заложен в сознании человека изначально, и мудака убедить в том, что он мудак, невозможно. Есть такая буддийская пословица: «Можно привести коня к водопою, но нельзя заставить его глотнуть». Поэтому каждый глотает сам. А поскольку человечество существует уже 4000 лет, это доказывает, что как был фашизм, так он и остаётся, пока были Христы, так они и остаются.

Р.: Всё ясно… Шапа, может, ты вопросик задашь, может, тебя что-то интересует?

Ш.: Кхе-кхе… Дак, ёксель-моксель (на самом деле он сказал совсем другое).

(Шапа начинает стучать по столу и всем своим видом выражает готовность немедленно задать вопрос. Поднимается страшная суматоха, ведутся крупномасштабные приготовления к процессу задания вопросов Шапой.)

А.: Не стучи.

Р.: Уровень скачет.

Ш.: Уровень, уровень-то скачет… Тут вот б…ь все… Веришь ли ты в любовь? (Неземным ангельским голосом.)

Р.: Каверзный вопрос.

Е.: Экий вопрос. А что ты под любовью понимаешь? Я вообще-то человек верующий, честно говоря.

Р.: В Бога?

Е.: Да. Причём в Бога как в воплощение любви. Бог не какой-то выше крыши сидит там дядя такой и всеми правит, а Бог согласно буддийской философии. Есть любовь не кого-то за что-то, а любить как дышать, как жить. Только в условиях нашей жизни как-то всё не то получается, а это в общем-то даже и нельзя. Это исключает возможность быть рокером, потому что для меня рокер – это человек, который живёт среди всех и переживает за других и за ситуацию в мире.

Р.: Да, но если исповедовать личную любовь, то придётся переживать за кого-то одного, так что на других у тебя просто времени не остаётся.

Е.: Вот поэтому у меня нет бабы, которая рядом со мной.

Р.: Ну, понятно.

Е.: Я вообще, в принципе, не могу представить, что я бы всю любовь вместил в какого-то одного человека. И если глобально подходить, я зверей люблю больше, чем людей, а ещё больше деревья.

Р.: Да…

Е.: А вообще, если рока коснуться, то для меня такое понятие, как сопереживание, – вообще главное среди человеческих сопереживаний – вообще главное. То есть рокер и вообще человек, который не способен сопереживать, когда другому плохо, – это не рокер, а значит, и не человек.

А.: Гопник…

Е.: Гопник, любер… Настоящий рок идёт от сопереживания.

А.: Но ведь гопниками не рождаются.

Е.: Рождаются.

А.: Думаешь?

Е.: Да, рождаются.

А.: Я считаю, что как раз в чём-то мы, рокеры, можем сделать так, чтобы, если так можно сказать, подрастающее поколение не было гопниками.

Е.: На собственном опыте научить, но не больше.

А.: (полусерьёзно) – То есть обращать в рокеры.

Р.: Нет. На собственном опыте, я считаю, научить никого невозможно.

Е.: Это – единственный способ. Я думаю, что можно. Это вот Ник Рок-н-ролл занимается тем, что на сцене себе харакири устраивает. Я вот просто посмотрел, как он в Питере сейшн давал: он сидит, себя полосует… Он кровью исходит, кровью… Короче, настоящий рок. Там сидят какие-то мажорные герлы, так для них это страшный шок. Чёрт его знает, что там с ним случится, в какую сторону они повернут, но шок страшный, а рок – он должен шокировать, это панк, это всегда эпатаж. Эпатаж именно на самом себе.

Р.: Понятно.

Ш.: (с явным скептицизмом) – На себе?

Р.: А иначе не поверят?

Е.: Не то что не поверят. Хотят – поверят, хотят – не поверят. У каждого свои заморочки, каждый решает сам, куда ему идти. Просто, всё, что человек делает, других ставит в некую возможность выбора, в какую сторону идти, и некую возможность сравнивать между самим собой и, допустим, тобой, когда ты на сцене стоишь и поёшь. А для меня рок, это я в твоих статьях читал (имеется в виду Роман), – это нечто индивидуальное, то есть человек сколько может быть самим собой, столько он и является самим собой, причём вплоть до какого-то самоуничтожения практически. Постоянно доводить себя до состояния нуля, когда уже и терять-то нечего, как у экзистенциалистов, что ли. У тебя есть экзистенция эмпирическая. То есть твой опыт, который ты получил, имеешь в чистом виде.

А.: Как киники, что ли?

Е.: Да не знаю даже. Я о кинизме представления не имею.

Р.: Понятно, у тебя такая позиция, что в общем-то ты с искусством дела не имеешь.

Е.: С искусством как с эстетикой?

Р.: С роком, я имею в виду.

Е.: Нет, не имею: рок – это не искусство.

Р.: Всё ясно.

Е.: Искусство – это попс.

А.: (с интонацией несогласия) – Хм-м-м. Рок – это воздействие, а искусство – тоже воздействие.

Е.: Ну, если искусство как эстетика, как нечто художественное. Рок – это нечто совсем другое. Рок – это что-то, связанное с религиозными делами.

Р.: Принцип шаманства.

Е.: Во-во. Панк-рок – это шаманство в чистом виде.

А.: Хорошо, тогда рок – это идея, а музыка – средство воплощения этой идеи.

Е.: Да, рок – это вообще, по-моему, не музыка, в этом смысле. А квинтэссенция рока – это панк-рок.

Р.: А всё остальное – это средство эту идею доказать? Или провести?

Е.: То есть чисто звуковые дела?

А.: Конечно.

Е.: Это можно в принципе и без музыки. Панк не значит: или рок, или…

А.: Можно просто превратиться в оратора, а точнее в оракула.

Е.: Рок – это не значит говорить. Ты можешь картину нарисовать – это тоже будет рок.

А.: В любом случае ты стараешься делать какие-то аккорды, чтобы ими твёрже доказать, убедить.

Е.: МУХОМОР, допустим, даже не записывает ничего. Они акции устраивают на улицах, типа «Расстрел».

А.: А что за МУХОМОР?

Е.: Ты что, МУХОМОР – это самая что ни на есть панк-группа, панк-концептуализм… Москва, с 1976-го года. Первая акция – «Расстрел», акция «Раскопки» – это тоже они. Пионеры панка, вообще. Они взяли Свена Гундлаха – это такой у них чувак – и закопали в землю по-настоящему. Вырыли ему землянку метра полтора под землю и закопали его. Выдали ему фонарик и листок бумаги, чтобы он свои впечатления записывал, как он там под землёй себя чувствует, и вышли на дорогу, и кричат: «Товарищи! Собираемся на акцию «раскопки»». И пошли они Свена раскапывать. Оказалось, что они забыли, где копали, и стали везде тыкаться по этому пустырю, еле-еле раскопали его часа через три. Он там уже задыхаться начал, но живой оказался, они ему какое-то искусственное дыхание сделали, а у него крейза поехала, он закричал и побежал, вот такая акция. Другая акция называется «Расстрел». На улице Горького собирается народ. Они кричат: «Товарищи, приглашаем вас на акцию «Расстрел»», и ведут толпу в кусты. Там Свен стоит к стене прикованный. Они – два брата Мироненко и Звездочётов – берут игрушечные ружья, пистолет и в него «тах-тах». Свен падает, у него кровища изо рта. Они берут его за ноги и по улице волочат, а он весь окровавленный и башкой об асфальт. Такие вот ребята. Это панк-рок. Или они, как метро с утра открылось, сели в первый поезд и решили как можно дольше держаться. Выдержали до десяти часов вечера, больше не смогли, потому что под землёй давление высокое, короче, вынесло их на поверхность, и такой на них депресняк накатил…

А.: Нет, это слишком абстрактно.

Е.: Абстрактно, не абстрактно, а вот такие ребята. Они весь панк у нас создали, альбом свой записали. Играть не на чем, только стихи читали, песни орали. Из МУХОМОРА вышел ДК московский. Они – учителя ДК и практически всего панка у нас в Союзе. Ну, митьки, я считаю, – это некое проявление панка, русского панка.

Р.: Как ты умудрился записать семь альбомов? И почему я узнал о «Гражданской Обороне» только в 87-м году, хотя их уже было к тому времени семь штук?

Е.: Нет, к тому времени их было всего две штуки. Когда ты их узнал, они только что были записаны, остальные пять, я их записал за месяц пять альбомов. Один – на дому. Все пять альбомов писаны одним мной. Один альбом – «Некрофилия» – записан всего за два дня.

Артур смеётся, а Ромыч с чрезвычайно серьёзным видом говорит: «Понятно, понятно».

Е.: Возможно, это так. Появилась в 1982 г. группа «ПОСЕВ» по имени издательства «Посев». Начали мы играть, тогда я ещё хиппи, но почему-то, как только мы взяли гитары, сразу в панк полезли. Непонятно, каким образом, как только начали играть, только драйв покатил, сразу СЕКС ПИСТОЛЗ какой-то получился, совершенно непроизвольно, причём даже у ребят, которые ничего подобного не слышали. Сразу в панк полезли.

А.: Можно перебить?

Е.: Конечно.

А.: Когда Коля слушал ГрОб, он плевался, кричал, что это волосатый интеллектуализм. Когда я доказывал ему, что в любом случае это панк и что плохого в том, что бывший хиппи перекинулся на панк. Он говорил: «Так они перекинулись, а мы уже десять лет панкуем, а они в то время ходили “Лав, лав, лав энд пис”».

Е.: Я считаю, что хиппизм и панкизм – это одно и то же. Панк – это агрессивный хиппизм, очень агрессивный, именно социальный хиппизм.

Р.: Панк – это хиппизм действия.

Е.: Да, это хиппи. Это Игги Поп, ЭМ СИ ФАЙВ.

Р.: Так всё-таки, как там у вас… Ты начал, тебя перебили.

Е.: Вот начали мы такой панк-рок играть, записали тогда пять альбомов, где они сейчас – неизвестно. Самый известный альбом – это «Регги-Панк-и-Рок-н-ролл», был такой альбом – «Сказки старого юнги», совершенно дебильный, был панковский альбом «Музыка любви».

А.: А название хипповское.

Е.: А потом у нас в группе начался развал, депресняк какой-то покатил. Вроде бы как мы уже вместе ничего сыграть не могли, в мае гитарист как-то ушёл, потом оказалось он в ГБ на нас донёс… И мы решили собрать новую группу. В Омске была группа, в которой лидером был некий Иван Морг, панковская группа. Они как раз распались по причине того, что их всех посажали, кроме Морга. Мы собрали новую группу, называлась она ЗАПАДЪ, с твёрдым знаком на конце, а так в группе было два лидера, мы не поладили очень сильно, потому что я хотел играть своё, то, что аналогов не имеет, а Морг хотел играть Заппу, снимать его один к одному, то есть копировать музыку. Мы друг друга послали и разошлись. Иван Морг собрал группу ИВАН МОРГ И МЕРТВЯКИ, довольно известная банда, а мы собрали группу ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА и сразу же стали писаться.

Р.: Это в каком году было?

Е.: Это был конец 84-го – начало 85-го. Записали мы первый альбом в декабре, и даже не помню, как он назывался. Это была история омского панка ТОМ I. Первый – это сборный, а второй – ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА. Но мы сейчас от них отказываемся, они как бутлеги ходят, потому что там все песни повторяются. И в ноябре мы записали действительно свои первые альбомы, ноябрь 1985-го. Первый – «Поганая молодёжь», а второй – «Оптимизм». Но по качеству они мне не понравились – не то чтобы плохо, а просто была очень большая усталость, и записались без драйва. После этого я попал в крейзу на три месяца. ГБ очень сильно стала трясти. Гитариста – в армию, а с остальных взяли подписку, что они не будут иметь со мной дело, под угрозой, что их на три года посадят. В подписке было указано, что они не будут играть в группе и заниматься антисоветской деятельностью, говорить со мной антисоветские разговоры – так было указано в формулировке.

А.: Они расписку дали?

Е.: Да. В марте 1986-го я вышел из крейзы и решил, что надо продолжать. Никто со мной играть не хотел, я ещё ПИК ЭНД КЛАКСОН не знал и вообще никого не знал.

Р.: А те, кто с тобой, после подписки не играли?

Е.: Больше со мной так и не контактировали. Очень много дерьма вышло, их запугали. Они подписались в том, что было и чего не было, в общем-то залажали всю нашу компанию.

Р.: Испугались.

Е.: Да, а после этого им уже как-то самим неловко было.

А.: Ты после крейзы вышел ещё более?

Е.: Ещё более после крейзы. Вот решил я записать альбом, летом 1986-го: «Красный альбом». Мне не дали. То есть человека, который мне принес аппаратуру на дом, взяли в ГБ и пригрозили тем, что если он не заберет у меня аппаратуру, то у него будут неприятности с работой, с женой, с детьми и т. п. Он пришёл, у меня всю аппаратуру забрал, извинился и ушёл. Потом про нас появилась статья в местной газете, которая называлась «Под чужим голосом» <«С чужого голоса». – Ред.>, поносная статья. Это было в конце мая 1986-го. Статья обошла весь Омск, после чего появился очень нездоровый ажиотаж. Меня поставили в статье как фашиста-диссидента какого-то, дебила совершенного. Причём именно как фашиста. Про нас стали ходить слухи, что свастики на домах рисуем, огромные, вызывают бригады маляров, которые эти свастики закрашивают, то есть бред пошёл. Тут я познакомился с одним человеком, у него была студия своя, подпольная. И он предложил нам свои услуги. Мы с ним поговорили, во многих вопросах сошлись. И записали в 1986 году совместно «Красный альбом» в акустическом варианте. Этот альбом был и в Питере, и в Москве. С очень хорошим качеством, как на пластинке, впервые за всё время. Звучок типа АКВАРИУМА: бонги, губная гармошка, бас, акустическая гитара. Но мне он вообще-то не понравился. И как раз мы познакомились с этой группой ПИК ЭНД КЛАКСОН. Они меня пригласили в качестве продюсера и басиста на запись их альбома «Лечебница». Мы с ними записались, оказалось, что это по кайфу, и мы стали сотрудничать. Зимой они записали альбом «С Новым годом», декабрь 1986 года. Мне нужна была аппаратура, нужны были музыканты. Мы очень много записывали в домашних условиях, но качество не получалось, и мы решили, что надо покупать всё своё. Мы купили ударную установку, всякие там микшеры, микрофоны. У нас электронщик был свой в группе. В марте 1987-го ребята записали с довольно высоким качеством альбом «Лишние звуки», тоже имеет распространение большое, там «Саботаж» – песня известная. После был записан «Адольф Гитлер», затем аппаратуру я свёз к себе домой и в течение месяца (записал) свои пять альбомов, все песни, которые накопились за это время.

А.: В одиночку?

Е.: В одиночку. То есть накладывал все инструменты сам. Просто чтобы не разучивать партии, не канителиться. И собираюсь записать первые два альбома по-новому, и они будут распространяться наравне со всеми.

А.: А остальные пять альбомов как называются?

Е.: По-новому я записал в электрическом варианте «Красный альбом», альбом «Хорошо!», альбомы «Тоталитаризм», «Мышеловка» и последний – «Некрофилия». Перед записью этого альбома мы съездили на рок-фестиваль в Новосибирск и там отыграли программу «Адольф Гитлер» плюс несколько моих старых песен как «Гражданскую Оборону». Сейчас всё это ходит как зальник и называется «ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА ЖИВЬЁМ, новосибирский фестиваль». Шесть альбомов получилось, плюс два ранних.

Р.: Понятно. А что это за история с венком начальнику ГБ?

Е.: Это я не знаю, первый раз такое слышу. Какой венок начальнику ГБ?

Р.: Не покупали?

Е.: Нет.

Р.: Нам Вульфсон рассказывал.

Е.: Не было никаких венков.

Ш.: Вульфсон нам так и сказал, что вы купили венок начальнику ГБ и послали, так и сказал.

(Перед глазами встает Шапа, по-митьковски разводящий руками и с выражением недоумения на лице: вот ведь Вульфсон сказал, а тут на тебе!)

Е.: Нет, всё это лажа. Просто у нас одного майора, Мешкова Владимира Васильевича, сняли за что-то. Мы хотели сделать акцию: прийти домой, принести ему цветочков, яблочков, как больному, и так далее, тортик ему купить, а потом решили, что это дорого будет – торт покупать.

А.: Какие ты видишь перспективы, ближайшие для твоей группы?

Е.: Приеду, запишу новый альбом. Сейчас я набрал новый состав. Янка вот сочиняет тексты и играет на басе и на гитаре, на басе довольно хорошо, что удивительно.

А.: И тексты сочиняет?

Е.: Да, и тексты сочиняет. Она сейчас в Питере осталась, на НОЛЬ хотела сходить.

А.: Передавай ей привет от ИНСТРУКЦИИ.

Е.: Вообще-то баба-панк, к хиппизму отношения не имеет, чистый панк агрессивный. Причем ужасно любит панк-рок, только его и слушает, и вообще тащится.