Я посмотрел на Пат. Ее изящная узкая голова в обрамлении темных волос нежно и хрупко покоилась на белоснежных подушках. И в этом ее бессилии была та самая тайна хрупкости, что и в цветах, распускающихся в полумраке, и в парящем свете луны.
Она слегка приподнялась на постели.
– Я и правда очень устала. Это ужасно, да?
Я сел к ней на постель.
– Совсем нет. Лучше заснешь – только и всего.
– Но ведь ты еще не будешь спать.
– Я схожу еще разок на пляж.
Она кивнула и откинулась на подушки. Я посидел еще немного.
– Не закрывай дверь на ночь, – сказала она уже в полусне. – Как будто мы спим в саду…
Дыхание ее сделалось ровнее. Я потихоньку встал и вышел в сад. Около забора остановился и закурил сигарету. Отсюда мне была видна вся комната. На стуле висел халатик Пат, сверху было наброшено платье и белье, на полу у стула стояли туфли. Одна из них была опрокинута. Глядя на все это, я испытывал странное, небывалое ощущение чего-то близкого и родного. «Вот, – думал я, – у меня теперь есть она, есть и будет, стоит мне сделать несколько шагов, и я могу видеть ее и быть с ней – сегодня, завтра и, может быть, еще долгое, долгое время…»
Может быть, думал я, может быть… Вечно встревает это слово, без которого теперь нельзя обойтись! В нем – утраченная уверенность, утраченная всеми уверенность во всем…
Я спустился на пляж, к морю и ветру, к глухому шуму прибоя, напоминавшему отдаленную канонаду.
XVI
Я сидел на пляже, наблюдая, как заходит солнце. Пат со мной не пошла. Она весь день чувствовала себя неважно.
Когда стемнело, я поднялся, чтобы идти домой. И тут увидел, что со стороны леса бежит служанка. Она что-то кричала и размахивала руками. Я не мог разобрать ни слова – ветер и море слишком шумели. Я помахал ей, жестами давая понять, чтобы она остановилась и ждала меня. Но она продолжала бежать, то и дело всплескивая руками. «Ваша жена… – донеслось до меня, – быстрее…»
Я побежал ей навстречу.
– Что случилось?
Она хватала ртом воздух.
– Быстрее – ваша жена – несчастье…
Я полетел во весь дух по песчаной дорожке через лес к дому. Деревянная калитка не поддавалась, я перепрыгнул через забор и вбежал в комнату. Пат лежала на постели, заломив руки; кровь, бежавшая у нее изо рта, заливала ей грудь. Рядом с ней стояла фройляйн Мюллер с полотенцами и тазом с водой.
– Что случилось? – крикнул я, отодвигая ее в сторону.
Она что-то сказала.
– Принесите бинт и вату! – потребовал я. – Где рана?
Она посмотрела на меня.
– Это не рана, – проговорила она дрожащим голосом.
Я выпрямился.
– Кровотечение, – сказала она.
Меня словно обухом ударило по голове.
– Кровотечение? – Я подскочил к ней и вырвал из ее рук тазик с водой. – Принесите же льда, принесите поскорее немного льда.
Я намочил полотенце в тазу с водой и положил его на грудь Пат.
– У нас в доме нет льда, – сказала фройляйн Мюллер.
Я резко повернулся к ней. Она отпрянула.
– Ради Бога, добудьте льда, пошлите в ближайший трактир и немедленно позвоните врачу!
– Но у нас нет телефона…
– Проклятие! А где ближайший телефон?
– У Масманна.
– Бегите к нему. Побыстрее. И немедленно позвоните ближайшему врачу. Как его зовут? Где он живет?
Она еще не успела ответить, как я вытолкал ее за дверь.
– Быстрее, да быстрее же! Бегом! Далеко это?
– В трех минутах! – крикнула женщина, убегая.
– И не забудьте про лед! – крикнул я ей вслед.
Она кивнула на бегу.
Я принес еще воды и снова намочил полотенце. Я не решался трогать Пат. Я не знал, так ли она лежит, как надо, и был в отчаянии из-за того, что не знаю этого, не знаю даже, надо ли ей лежать повыше или лучше вынуть подушку из-под головы.
Она захрипела, потом резко изогнулась дугой, и изо рта у нее снова хлынула кровь. Она часто и ужасно дышала, в глазах застыл нечеловеческий ужас, она давилась и кашляла, и снова хлестала кровь. Я поддерживал ее сзади, время от времени давая ей опуститься на подушки, вместе с ней ощущал все содрогания ее несчастного, измученного нескончаемыми страданиями тела… Наконец, совершенно обессиленная, она откинулась назад.
Вошла фройляйн Мюллер. Она посмотрела на меня как на привидение.
– Что же нам делать?! – выкрикнул я.
– Врач сейчас придет, – прошептала она. – Лед – на грудь, и если она в состоянии, то и в рот…
– А лежать лучше высоко или низко? Да отвечайте же быстрее, черт вас подери…
– Оставьте так – он сейчас придет…
Я стал выкладывать куски льда Пат на грудь с чувством облегчения оттого, что могу что-то делать; я раздробил лед для компресса, наложил его, неотрывно глядя на эти прелестные, любимые, искривленные губы, на эти единственные, окровавленные…
