– Что медленно, то прочно. А что прочно, то всегда хорошо.
– Да уж я прочен – как пробка на воде, – сказал я.
Она покачала головой.
– Ты вообще совсем другой, чем думаешь. Ты гораздо прочнее, чем тебе кажется. Я мало встречала в жизни людей, которые настолько заблуждались бы на собственный счет, как ты.
Я снял руки с ее плеч.
– Да-да, милый, это и в самом деле так, – сказала она, кивая в такт своим словам головой. – Ну а теперь идем, отправимся куда-нибудь ужинать.
– Куда же мы пойдем? – спросил я.
– К Альфонсу. Мне надо все это снова увидеть. У меня такое чувство, как будто меня не было вечность.
– Хорошо! – сказал я. – А аппетит у тебя подходящий? К Альфонсу нельзя являться сытым. Вышвырнет вон.
Она рассмеялась.
– Аппетит у меня чудовищный.
– Тогда вперед! – Настроение у меня вдруг поднялось.
Наше появление у Альфонса было триумфальным. Поздоровавшись с нами, он тут же исчез и вскоре вышел в белом воротничке и белой бабочке в зеленую крапинку. Этого он не сделал бы и ради германского кайзера. Он и сам слегка растерялся от столь неслыханных признаков декаданса.
– Итак, Альфонс, чем вы нас порадуете сегодня? – спросила Пат, положив руки на стол.
Альфонс осклабился, выпятив губы, и прищурил глаза.
– Вам повезло! Сегодня есть раки!
Он отступил на шаг, чтобы полюбоваться произведенным эффектом. Мы были восхищены.
– А к ним да по стаканчику молодого мозельского вина! – восторженно прошептал он и снова отступил на шаг. Ответом были бурные аплодисменты, странным образом подхваченные и в дверях. В них вырос ухмыляющийся последний романтик со своим буйным соломенным чубом и облупившимся на солнце носом. – Готфрид? – вскричал Альфонс. – Это ты? Лично? Нет, ну что за день! Дай прижать тебя к груди!
– Сейчас будет зрелище, – шепнул я Пат.
Они бросились друг другу в объятия. Альфонс хлопал Ленца по спине так, что звон стоял, будто в кузнице.
– Ганс, – крикнул он затем кельнеру, – тащи сюда «Наполеон»!
Он поволок Готфрида к стойке. Кельнер принес большую бутылку, покрытую пылью. Альфонс доверху наполнил две рюмки.
– Будь здоров, Готфрид, отбивная ты несоленая!
– Будь здоров, Альфонс, каторжная ты морда!
Оба залпом опрокинули свои рюмки.
– Первый класс! – сказал Готфрид. – Коньяк для мадонн!
– Даже стыдно эдак-то его глушить, – подтвердил Альфонс. – Но разве будешь цедить, когда рад! Давай-ка хлопнем еще по одной!
Он разлил коньяк и поднял рюмку.
– За тебя, помидорчик ты мой прокисший!
Ленц засмеялся.
– За тебя, разлюбезный ты мой старикашка Альфонс!
Глаза Альфонса увлажнились.
– Еще по одной! – сказал он с чувством.
– Всегда готов! – Ленц подставил ему свою рюмку. – От коньяка я отказываюсь только в том случае, когда голову не могу оторвать от половицы!
– Вот это по-нашему! – Альфонс налил по третьей.
Отдуваясь, Ленц вернулся к столу. Он вынул свои часы.
– Без десяти восемь «ситроен» был уже в мастерской. Что вы на это скажете?
– Рекорд, – ответила Пат. – Да здравствует Юпп! Я тоже жертвую ему пачку сигарет.
– А ты получишь лишнюю порцию раков! – заявил Альфонс, не отступавший ни на шаг от Готфрида. Потом он вручил нам салфетки величиной со скатерть. – Снимите свои пиджаки и повяжите себе вот это вокруг шеи. Ведь дама позволит, не правда ли?
– Считаю это даже необходимым, – сказала Пат.
Альфонс обрадованно кивнул головой:
– Вы разумная женщина, я так и знал. Раков нужно вкушать со всеми удобствами. Не опасаясь испачкаться. – Он расплылся в улыбке. – А вы получите, конечно, кое-что поэлегантнее.
Кельнер Ганс принес белоснежный кухонный халат. Альфонс развернул его и помог Пат облачиться.
– Вам идет! – с похвалой отозвался он.
– Крепко, – засмеялась она в ответ.
– Рад, что вы это помните, – благодушно заметил Альфонс. – Просто согревает сердце.
– Альфонс! – Готфрид повязал салфетку так, что концы ее торчали далеко в стороны. – Пока что это напоминает парикмахерскую.
– Сейчас все пойдет как надо. Но сначала немного искусства.
Альфонс подошел к патефону. Вскоре грянул хор пилигримов из «Тангейзера». Мы слушали в тишине.
Едва отзвучали последние звуки, как отворилась дверь из кухни и кельнер Ганс внес дымящуюся миску величиной с детскую ванну. Она была полна раков. Он, пыхтя, поставил ее на стол.
