– Минуточку. – Она поднимает телефонную трубку.
Я сажусь на мягкую скамью посреди регистратуры, которая окружена коридорами; они расходятся, как спицы от ступицы колеса. Те, что покороче, ведут на открытый воздух. Ветерок колышет мягкие белые занавеси. Женщина за столом беседует по телефону то с одним человеком, то с другим. Наконец она кладет трубку.
– Мистер Орр, доктор Джойс теперь находится в офисе тридцать семь ноль четыре.
Она рисует, как мне добраться до нового офиса. У меня в груди тупо ноет – там живет кольцевидное эхо боли.
– Мистер Брук шлет вам свои наилучшие пожелания.
Доктор Джойс поднимает глаза от записей, моргают серовато-розоватые веки. Я рассказываю сон про галеоны и обмен абордажными партиями. Он слушает не перебивая, время от времени кивает, изредка хмурится и делает пометки в блокноте. Потом я умолкаю, и затягивается пауза.
– Мистер?.. – недоуменно переспрашивает доктор Джойс. Тонкий серебряный карандаш нависает над блокнотом, точно крошечный кинжальчик.
– Мистер Брук, – напоминаю. – Поступил из хирургии почти одновременно со мной. Инженер, страдает бессонницей. Вы его лечите.
– А-а!.. – говорит через секунду доктор Джойс. – Вот вы о ком! – И опять склоняется над блокнотом.
Новые помещения доктора Джойса еще грандиознее прежних: тремя этажами выше, больше по площади. Все это говорит о том, что дела его продолжают идти в гору. У него теперь и референт, и секретарь в приемной. Да, к прискорбию моему, это крутое восхождение выдержал и МДР. «Мистер Орр, да вы прекрасно выглядите! Как я рад вас видеть! Присаживайтесь! Позвольте взять ваше пальто. Чашечку кофе? Или чая?»
Серебряный карандашик отправляется в нагрудный карман.
– Итак, – разминает кисти врач, – что вы извлекли из этого сна?
Ну вот, снова-здорово!
– Док, – говорю, рассчитывая фамильярным тоном для начала подействовать ему на нервы, – хоть убейте, ничего сказать не могу. Не моя профессия, сами понимаете. А как насчет вашего просвещенного мнения?
Доктор Джойс секунду-другую спокойно глядит на меня. Затем встает и бросает блокнот на стол. Подходит к окну, стоит, глядит наружу и часто кивает.
– Орр, я вам выскажу свое мнение, – поворачивается ко мне. – Я думаю, что оба эти сна, и сегодняшний, и вчерашний, ровным счетом ничего нам не дали.
– Да? – спрашиваю. Эх, черт побери, а я так старался! Откашливаюсь, изрядно раздосадованный. – И что теперь делать будем?
У доктора Джойса странно блестят голубые глаза. Он выдвигает ящик из стола, достает большой альбом с моющимися пластиковыми страницами и фломастер, вручает их мне. На страницах альбома в основном незаконченные рисунки и тесты с чернильными кляксами.
– Раскройте на последней странице, – говорит добрый доктор.
Я дисциплинированно листаю до конца. На последней странице – два рисунка.
– Что делать? – спрашиваю. Все это как-то по-детски.
– Видите короткие черточки? Четыре на верхнем рисунке, пять – на нижнем?
– Да.
– Дорисуйте стрелочки, чтобы получились соответствующие векторы силы.
Я открываю рот, чтобы спросить, но Джойс вскидывает руку:
– Больше я вам ничего сказать не могу. Не имею права давать подсказки или отвечать на вопросы.
Я беру фломастер, пририсовываю, что велено, и отдаю альбом доктору. Он глядит и кивает.
– Ну что? – спрашиваю.
– Что «ну что»? – Он достает из выдвижного ящика тряпку и протирает страницу, а я кладу фломастер на стол.
– Я правильно сделал?
Врач пожимает плечами.
– Что такое «правильно»? – грубовато спрашивает он, пряча альбом, фломастер и тряпку обратно в ящик. – Будь это экзаменационный вопрос, я бы счел, что вы с ним справились. Но мы не на экзамене по физике. Это всего лишь психологический тест, и он должен был о вас кое-что рассказать. – Он снова царапает в блокноте серебряным карандашом с выдвижным грифелем.
– И что же он обо мне рассказал?
Джойс опять пожимает плечами, глядя в свои записи.
– Не знаю, – отвечает он ворчливо. – Что-то должен был рассказать, но что именно – не знаю. Пока.
Очень хочется садануть по его серовато-розоватому носу.
– Понятно, – киваю. – Что ж, надеюсь, я был чем-то полезен для развития медицины.
– И для меня. – Доктор Джойс смотрит на часы. – Хорошо, думаю, на сегодня все. Запишитесь на завтра, просто на всякий случай, но, если никаких снов не будет, позвоните, и мы отменим встречу. Согласны?
– Ну и ну! Да вы просто мигом обернулись, мистер Орр! И как оно прошло? Как по маслу? – Безупречно вышколенный секретарь врача помогает мне надеть пальто. – Не успели прийти и сразу уходите? А как насчет кофе?
– Нет, спасибо.
Я гляжу на мистера Беркли и полицейского – они снова в приемной. Мистер Беркли в позе эмбриона лежит на боку, а охранник сидит в кресле и попирает своего подопечного стопами.
– Мистер Беркли сегодня – пуфик для ног, – гордо сообщает мне Молодой-Да-Ранний.
В просторных помещениях верхнего яруса высокие потолки, в безлюдных коридорах широкие толстые ковры густо пахнут сыростью. На стенах – панели из тика и красного дерева, в окнах – бронзовые рамы; стекла голубоватые, как хрусталь с примесью свинца; за ними виднеется окутанное туманом море. В стенных нишах, точно слепые призраки, старые изваяния давно забытых бюрократов. Огромные, потемневшие от времени полотнища знамен наверху – как тяжелые рыбацкие сети, развешенные на просушку. Их легонько колышет прохладный сквозняк, тот самый, что шевелит древнюю пыль в сумрачных высоких коридорах.
В получасе блуждания от клиники я обнаруживаю старый лифт напротив гигантского круглого окна с видом на море. Окно ничто так сильно не напоминает, как циферблат стеклянных часов без стрелок. Дверь в кабину открыта, внутри на высоком стуле почивает седой старик. На нем длинная бордовая ливрея с блестящими пуговицами, тонкие руки скрещены на животе, окладистая борода распластана по груди, и в ритме дыхания поднимается и опускается седая голова.
Я кашляю. Старик не просыпается. Я стучу по торцу дверной створки:
– Эй!
Он вздрагивает всем телом, отнимает руки от живота и, чтобы не полететь со стула, хватается за рычаги управления лифтом. Щелчок, и створки идут навстречу друг другу со стоном и скрипом. Но беспорядочно машущие руки снова ударяют по медным рычагам, заставляя створки расступиться.
– Простите, сэр! Как вы меня напугали! Решил вздремнуть, а тут вы пожаловали. Входите, сэр. На который вам этаж?
Просторный, с целую комнату величиной, лифт полон разномастных стульев, щербатых зеркал и потускневших от пыли гобеленов. Если только это не трюк с зеркалами, то лифт имеет в плане форму буквы «L». Иначе говоря, таких я еще не видал.
– К поездам, пожалуйста.