Хейтеры
– Могу. По закону я взрослая.
– Да бог с ним, с законом, ты что, серьезно? Взрослая в девятнадцать? Извини. Но это не так. Во-вторых – дай закончить – во‑вторых, ты утверждаешь, что если что-то случится с этими ребятами, ты будешь за это отвечать? Если, например, одного из них собьет машина, а второго… не знаю… ну, допустим, крыша у него поедет и он решит вступить в бродячий цирк, ты будешь за это отвечать?
– А такое уже было? Что, много народу сбежало из лагеря и вступило в бродячий цирк?
– Ты тут не умничай. Я к тому, что мы за вас отвечаем, и ты думаешь, это легко? Легко вас муштровать, легко отвечать за вас… думаешь, нам это так нравится?
– Вряд ли это вам нравится. Мне вообще кажется, вы мечтаете, чтобы все это поскорее закончилось.
Расселл молча вытаращился на нее. А потом улыбнулся – устало, словно не хотел больше спорить.
– Ну ладно. Думаю, пора отвести тебя к Биллу, чтобы он с тобой поговорил.
– Как скажете.
– Если тебе не нравятся занятия, это к нему.
– Как скажете.
– Пошли, – бросил он и повернулся.
– Мы тоже пойдем, – услышал я собственный голос.
Расселл обернулся и взглянул на меня: мол, а тебе-то это зачем? Я тоже уставился на него.
И попытался придать лицу непокорное выражение, ведь именно этого требовали обстоятельства. Но еще мне хотелось донести до Расселла, что я понимаю: работа у него не сахар, и мне вовсе не хочется быть по отношению к нему козлом. То есть одновременно я пытался сделать извиняющееся лицо.
Расселл пристально взглядывался в мои черты, но понять, что они выражали, становилось все труднее и труднее с каждой секундой.
– С тобой все в порядке? – спросил он.
– За меня не переживайте, – отмахнулся я, все еще пытаясь сделать два совершенно несовместимых выражения лица одновременно.
– У тебя что-то с лицом, – заметил он.
– Да нет же.
– Что-то в глаз попало?
– Оставайтесь здесь, ребят, – сказала Эш. – Не надо со мной идти.
– Уверена? – спросил я.
– Ага, – ответила она и улыбнулась краешком губ.
– Окей, – сомневаясь, сказал Кори.
– Пойдемте, поговорим с Биллом, – обратилась она к Расселлу.
И они ушли. А мы с Кори направились в корпус вдвоем.
В общей комнате было полным-полно ребят. Но никто не хотел разговаривать с нами, кроме Тима – того самого придурка-гитариста.
– Да вы, ребята, такую бучу устроили, – Тим пытался понизить голос минимум на октаву, чтобы тот звучал солиднее, чем на самом деле. – Особенно дамочка.
Кори просто ускорил шаг и вышел из комнаты.
– Покурим? – обратился Тим ко мне, крутя между пальцев сигаретную пачку на манер фокусника. Он ее чуть не уронил.
И не успел я опомниться, как очутился у пожарного выхода из общежития, где в течение пятнадцати минут смотрел, как Тим курит одну сигарету за другой, и слушал его разглагольствования о том, как все устроено. Бархатистым голосом черного джазмена он рассказывал про Эш в частности и женщин в целом, и о том, как вечно западает на чокнутых, на девчонок с огоньком, и бывает, что пламя разгорается медленно, а бывает – вспыхивает мгновенно. И что таким девчонкам очень нравится тобой понукать, но еще больше нравится, когда ты показываешь характер и начинаешь сам понукать ими.
– Такие без ума от настоящей мужественности, майн фронд, – подытожил он, – и это единственное, что может заставить их перестать командовать.
С этими словами он глубоко затянулся, усмехнулся и посмотрел мне в глаза. Наверное, пытался каким-то образом вызвать лукавый блеск в своих собственных. Но вышел прищуренный, напряженный взгляд, как у человека, который хочет пукнуть или сидит на горшке.
До этого момента я вежливо поддакивал его болтовне. Но услышав «майн фронд», понял, что больше не могу молчать.
– Майн фронд? – повторил я, даже не зная, как сформулировать свои претензии к этому выражению. Все, что мог – это повторять его снова и снова. – Фронд? Фронд… фронд.
– Фронд. То есть друг, – пояснил Тим.
– Ага. Но… но Тим. Кто вообще так говорит?
– Народ, известный под названием германцы, майн фронд.
– Хм. Ладно, допустим. Только не германцы, а немцы. Это во‑первых. Во-вторых, если я правильно помню из уроков немецкого, все-таки фройнд, а не фронд.
– Ф-Р-О-Й-Н-Д? Так пишется. А произносится фронд.
– Нет. Произносится тоже фройнд.
– Все зависит от диалекталь… ности.
– От диалекта. Но нет. Ни в одном диалекте нет слова фронд.
– Позволь не согласиться.
– Тим. Друг по-немецки будет фройнд. Всегда и везде. А еще насчет женщин ты неправ. Женщины терпеть не могут, когда ими понукают. В этом основная причина существования такой штуки, как феминизм. И вообще, чувак, не советую тебе так разговаривать.
Тим по-прежнему улыбался, но после этих слов у него глаз задергался. Хотя может, он просто моргнул.
– Как так? – спросил он.
– Ну так, неестественно, как будто каждым словом хочешь напомнить окружающим, что играешь джаз, и доказать, что ты не просто обычный белый паренек из семьи ортодонтов, живущий в пригороде.
Вот теперь он перестал улыбаться, его лицо вытянулось и помрачнело. Но меня уже было не остановить.
– Не пытайся разговаривать, как черный. Ведь, если по чесноку, именно это ты и делаешь. Косишь под негра. Лучше прекрати. К тому же, ты делаешь все неправильно. Что за «майн фронд», чувак?
Я смотрел на него. А он на меня.
Потом произнес:
– Ну, знаешь ли, так разговариваем я и мои братья из Южной Филадельфии. И у них никогда не было ко мне претензий. Но если у тебя какие-то претензии ко мне, чувак… – он медленно закивал, – тогда я должен тебя поблагодарить. За то, что высказал, что у тебя на уме.
– О, – опешил я и тут же почувствовал себя усталым и измученным.
– Когда человек с другим цветом кожи высказывает мне, что у него на уме, это помогает мне расти.
– А… ладно.
– Помогает понять, как я должен себя вести среди вас.
– Ага, – кивнул я. Необходимо было закончить этот разговор как можно скорее, чего бы это ни стоило.
– Ну сам посуди, брат. Если задуматься, язык – такой мощный инструмент.
– Это так. Он действительно мощный. Послушай… мне пора. Но… в общем, круто поговорили.
– Да брось, чувак. Постой со мной еще минут пять. Мне так нравится с тобой перетирать. Язык. Подумать только.
– Да, но… мне срочно нужно позвонить. Хорошо поговорили, короче.
– Ладно, но потом обязательно найди меня, окей?
– Не вопрос. Найду.
– Ведь это, чувак, и есть настоящее.
Разговор с Тимом изначально ничего хорошего не предвещал. Но лучше бы он на меня разозлился и сказал – да пошел ты! Не указывай мне, как разговаривать. Ведь именно так все и должно было быть. Я вел себя с ним, как полный козел. Но он – белый, а я, само собой, нет, и в итоге все обернулось, как обычно в разговорах между мной и белыми людьми. В таких ситуациях просто не знаю, что делать.
Я был в таком раздрае, что вернулся в общую комнату и просто стоял там, пока другой чувак втирал мне что-то десять минут. Чуваком оказался Стив, хвостатый басист из другой ритм-секции, и на этот раз беседа прошла чуть более нормально. Стив подробно рассказал мне о своих плюсах и минусах в пинг-понге.
– Все мои слабости только в голове, – заявил он. – То есть, если я буду играть сам с собой, мне вообще не выиграть.
Где-то в полночь нам с Кори пришло сообщение.
Встречаемся на парковке в 2. Не шумите. Возьмите тряпки.
Мы поняли, от кого оно. Но не поняли, что Эш имела в виду под тряпками. А когда попросили разъяснить, она не ответила.
Я решил, что «тряпки», наверное, означает сменную одежду. Кори подумал, что речь о тряпках для уборки. Поэтому мы захватили и то и другое.
Увидев нас, она улыбнулась. Такой улыбки у нее я еще не видел.
КОРИ: Ну, что случилось-то?
УЭС: Ага, что сказал Билл?
(Эш поводит плечами.)
УЭС: Тебя вытурили?
(Что-то невнятное мелькает в ее взгляде, но тут же гаснет.)
ЭШ: Угу.
УЭС: Черт.
КОРИ: Вот козел!
ЭШ: Тихо, заткнитесь. Не шумите.
КОРИ: Я просто зол, как черт!
УЭС: Кори, заткнись!
ЭШ: Да не парьтесь вы. Я не оставила ему выбора. Если бы он меня не выгнал, то выглядел бы полным слабаком. Но слушайте…
(Она подзывает нас ближе и говорит шепотом.)
ЭШ: Короче, ребята, домой я не поеду. Я еду в турне.
КОРИ:?
УЭС:?
ЭШ: Выдвинусь на юг и буду искать места, где можно играть. И думаю, ребята, вам стоит поехать со мной.
Она произнесла эти слова, и тут я понял: ни фига она не одна из нас. Эш вообще другая.
– Мне кажется, из нас выйдет крутая группа, – прошептала она. – Но если вы останетесь, ничего не получится. Летний лагерь – не то место, где группы становятся крутыми.
Под «другой» я имел в виду, что она действительно была взрослой, что бы там ни говорил Расселл. А мы – нет. Вот в чем заключалась основная разница между нами.
– Дорога – вот где появляются крутые группы. Только в пути можно понять, кто ты такой. Будем играть для разных людей, набивать синяки, набираться опыта. Мне кажется, если мы это сделаем, у нас есть шанс стать великой командой.
Взрослым становишься, поняв, что тебе не нужно чужое разрешение, чтобы что-то сделать. Эш вела себя именно так. Мы – нет.
– Вот только выдвигаться надо прямо сейчас. Надо пролезть в репетиционную, загрузить инструменты в машину и срываться как можно скорее.
Ну сами посудите: мы с Кори не смогли даже самостоятельно отказаться играть в джаз-бэнде. Нужно было встретить Эш, чтобы это произошло. В моей голове мелькали миллионы мыслей в минуту, рот наполнился слюной, а сердце пылало и трепетало.
– Ну что, ребята, хотите поехать со мной? – спросила Эш.
Кори кивал. Да что с ним такое, подумал я? А потом вдруг понял, что тоже киваю.
В репетиционной никого не оказалось. Мы быстро погрузили инструменты. Кори и я находились в таком возбуждении, что постоянно врезались в стены и дверные рамы своими барабанами и усилителями и громким шепотом чертыхались. Но никто нас не слышал, а если и слышал, им было все равно.
На месте барабанной установки Кори в репетиционной «Г» мы оставили записку:
УЕХАЛИ В ТУРНЕ
ВЕРНЕМСЯ К КОНЦУ СМЕНЫ
Э., К., У.
А потом Эш положила рядом с запиской свой телефон.
– Кидайте сюда свои телефоны, – велела она.
– Что? – не понял Кори.
– Я все обдумала, – ответила она, – мне кажется, телефоны брать не надо.
Я вдумчиво нахмурился и сделал вид, что обмозговываю эту безумную и ужасную идею.
– Что? – наконец произнес я.
– По телефону нас могут отследить, – объяснила она. – Через пару дней, если нас действительно захотят найти, по телефону это легко можно будет сделать, и за нами приедут, не сомневайтесь. И все, конец турне.
Кори согласно закивал.
– А еще, если мы оставим телефоны, это будет как в прежние времена. Будем колесить по стране, как настоящая олдскульная команда. Мне кажется, так правильно.
– Согласен, – отозвался Кори и положил свой телефон рядом с ее.
Эш взглянула на меня.
– Ух, – выпалил я.
Она ждала, пока я скажу что-нибудь еще.
– Ну да, конечно, но не кажется ли вам, что нужно взять хотя бы один телефон…
– Нет, – ответила Эш.
– … чтобы смотреть на нем карты или типа того… без телефонов мы сразу заблудимся. Я думаю…
– Никаких телефонов, – отрезала Эш.
– … ну ладно, если ты так уверена, но… Мы даже не сможем никому позвонить или связаться с клубами, чтобы договориться о выступлениях… да мы ничего не сможем! Слушать музыку. Играть в «Гарфанкела»! И еще кучу всего, мало ли что понадобится.
– А я что-то не слишком беспокоюсь по этому поводу, – бросила Эш.
– Ладно, вот только без телефонов нам будет гораздо сложнее… намного сложнее, понимаете?
Как только я это произнес, до меня дошло, что в этом как раз смысл всей затеи. Чтобы было сложнее.
– Так в этом весь смысл, – ответила Эш.
Нас никто не остановил. Кажется, в лагере не было ни одного бодрствующего человека. Все прошло так легко, что мне даже стало страшно.
– А зачем вы тряпки притащили? – спросила Эш, выезжая с парковки.
Глава 10
Воздушный конь
К трем часам мы добрались до границы Пенсильвании и Мэриленда. Я все еще пытался свыкнуться с тем, что теперь у нас нет телефонов.
– Так какой у нас план, еще раз? – спросил я. – Мы просто едем на юг и все?
Не глядя на меня, Эш кивнула.
– И заявляемся во все клубы без звонка?
– Куда-нибудь пустят, – пожала она плечами.
Некоторое время мы молча обдумывали ее слова.
– У предков Кори приступ паники случится, когда они узнают, что он слинял и не взял с собой телефон, – заметил я.
– Ничего с ними не случится, – проорал Кори с заднего сиденья. Кажется, он разозлился. Я пожалел, что приплел его предков, но это была правда: приступ паники им обеспечен, не исключено, что со смертельным исходом.
– Ну не знаю насчет «ничего»… – ответил я.
– Им надо научиться относиться ко всему поспокойнее, – сказал Кори.
– А что не так с его предками? – пробормотала Эш, не отводя взгляда от дороги.
Она ехала со скоростью от 115 до 140 километров в час и совершенно не парилась, обгоняя справа.
– Ну… они слишком приставучие, – наконец ответил Кори.
– Не хотят признать, что теперь ты сам можешь за себя отвечать, да? – предположила Эш.
– Точно. То есть… да.
– Отлично. Тогда тебе просто нужно поставить их перед фактом.
– Ну… то есть да. Я знаю.
– Именно это ты сейчас и делаешь. Берешь на себя ответственность за свою жизнь. Судя по всему, впервые.
– Да, да, я знаю. Поэтому и сижу в этой машине без телефона.
– Они никогда не разрешат тебе сделать это просто так. Они управляли твоей жизнью с самого начала, и это заставляет их ощущать свою важность.
– Да, да, да, – пробормотал Кори, пытаясь прекратить этот разговор. – Все так.
– А твои родители тоже такие, Эш? – спросил я.
– Моим уже давно плевать, чем я занимаюсь, – ответила она.
– Круто, – сказал я.
Повисла тишина.
– Они умерли? – спросил Кори.
– Нет, – ответила Эш.
Тут я инстинктивно потянулся за телефоном, которого не было. В последующие дни мне предстояло повторить этот жест еще несколько тысяч раз.
Эш заметила и, кажется, улыбнулась.
К четырем утра мы въехали в Виргинию и принялись обсуждать название нашей группы.
Эш хотела, чтобы мы назывались «Эш Рамос 3».
– Какое-то скучное название, – заметил я.
– Ничего не скучное, – возразила Эш, – а классическое.
– Угу, – кивнул я, – классическое, да, но проблема в том, что оно незапоминающееся. Это просто твое имя и количество участников группы. Название группы должно быть таинственным, чтобы люди задумались – ого, а это что вообще значит?
– Согласен, – выкрикнул Кори с заднего сиденья.
– Можно просто «Эш Рамос», – предложила Эш.
– Нет, нет и еще раз нет. Нужно нормальное название. Причем такое, чтобы человек, который никогда не слышал о группе, услышал название и сразу подумал – оооо, ничего себе, надо срочно пойти выяснить, кто это такие!
– Ну так придумайте.
Я знал, что нам когда-нибудь предстоит придумать название группы, и был к этому готов, но притворился неготовым, потому что так выглядело эффектнее.
– О боже. Хм… ну и задачку ты задала. Что бы придумать… ну вот, например… ага! Как вам «Воздушный конь»?
– Нет.
Я немного оторопел, как быстро она отмела моего «Воздушного коня».
– Погоди, – попытался я урезонить ее, – серьезно? Ты просто подумай. «Воздушный конь». Звучит, а?
– «Воздушный конь» не годится.
– Кори, а тебе как «Воздушный конь»? Нравится?
Но Кори, видимо, заразился ее мгновенной неприязнью к «Воздушному коню».
– «Воздушный» еще ничего, – с сомнением протянул он, – но «конь»… не знаю. Не люблю песни про лошадей.
– Ладно, – смирился я. – Ты прав, песни про лошадей никто не любит.
– Помнишь группу Band of Horses?[17] Слышишь название, и сразу кажется, что все участники группы – лошади, а вокалист ржет как конь, вместо того чтобы петь. Ужас. Даже думать противно. Полный отстой.
– Ладно. Идиотизм, согласен. Но Эш, неужели тебе не захочется сходить на концерт группы «Воздушный конь»?
– Не-а, – отрезала Эш. – Послушай. Вот как я себе представляю группу с таким названием. Два бледных бородатых чувака в обтягивающих джинсах. Оба играют на доисторических синтезаторах и поют фальцетом. А в их репертуаре баллады в стиле 1980-х о том, что никто им не дает, потому что они слишком ранимые.
С этого момента я уже не мог иначе представлять себе участников группы «Воздушный конь».
– Не-е-ет, – неуверенно запротестовал я. – Ты что, серьезно?
– Ага, – кивнула Эш. – «Воздушный конь»? Ну правда, закрой глаза. Представил? Вот же они, два чувака из 1980-х. У одного курчавые волосы, как у того парня, который показывает, как быстро рисовать деревья по телевизору[18]. Второй толстый и рыжий. На нем очень короткая розовая футболка с крылатым конем, из-под которой выпирает пузо. Вот тебе и «Воздушный конь». И ты никогда не захочешь пойти на концерт этой группы!
Мы снова замолчали.
– «Воздушный волк», – не унимался я.
– О да! – воскликнул Кори.
– «Воздушный волк» – это та же группа, только в ней есть третий, еще более толстый чувак, который играет на тенор-саксофоне, – сказала Эш.
– Черт, – ответил Кори.
– И это в лучшем случае, – размышляла Эш. – На самом деле «Воздушный волк» – скорее всего, третьесортная хэви-металл-команда. Нашли друг друга по объявлению в Интернете.
– Уверен, уже есть штук восемь групп с таким названием, – заметил Кори. – Давайте посмотрим!
– Кори, забыл? Телефонов нет.
Короткая тишина на заднем сиденье.
– Точно, – ответил Кори, пытаясь изобразить радость. – И между прочим, я очень рад, что их у нас нет!
– Придумайте такое название, чтобы мне реально захотелось пойти на концерт этой группы, – заявила Эш. – Так и назовемся. Вот только мне кажется, ребята, что вам это не по зубам.
Итак, вызов был брошен. И мы стали ломать голову, придумывая название, которое Эш не смогла бы разнести в пух и прах.
Ведь мы имели дело с еще большей любительницей придираться, чем мы сами, и стоит ли говорить, что от страха у нас тряслись поджилки.
– Придумал, – объявил Кори.
– Слушаю, – проговорила Эш.
– «Эш и Жопоголовые».
– Нет.
– Ага. Сам знаю, что название дурацкое. Вот только не пойму почему.
– Потому что ругательства в названии обычно означают, что никто из участников группы не умеет толком играть на своих инструментах. Скорее всего, они познакомились, ну, скажем, в летнем кружке по живописи и решили: а давайте соберем группу! Хотя никогда раньше не играли на музыкальных инструментах. Так и появляются всякие «Эш и Жопоголовые». Теперь они сидят, курят Camel Lights и пытаются убедить друг друга, что звучат не отстойно.
Я слышал, как Кори думает. Наконец он произнес:
– А если «Эш и Безголовые»? Не нравится?
– По-моему, еще хуже.
– М-да. Точно.
– «Эш и… Дурноголовые», – предложил я.
– О господи, – покачала головой Эш, – нет.
– Но это, по крайней мере, лучше, чем «Эш и Жопоголовые».
– Нет. Не лучше. «Эш и Дурноловые» – худшее из всего, что вы пока придумали.
– Не худшее.
– Это даже хуже «Воздушного коня». «Эш и Дурноголовые» – группа, которая играет каверы Earth, Wind and Fire на корпоративах. В лучшем случае.
– Согласен, но почему? – не унимался Кори.
– Да что вы зациклились на «Эш и какие-то там»? – спросила она. – Так вы хорошее название никогда не придумаете. Формула «имя + еще кто-то» давно устарела и уже не вернется в моду. А если еще пытаться скаламбурить с таким названием, совсем фигня выходит. Не, серьезно – «Эш и Дурноголовые»? У группы с таким названием нет никакого самоуважения; они даже не могут сделать вид, что оно у них есть! Это кавер-группа, начинающая все свои концерты с «Celebration» Kool & The Gang.
– Уэс любит эту песню, – заметил Кори.
– Неправда.
– В восьмом классе любил.
– Кори, заткнись, бога ради.
– Да не в песне проблема, – сказала Эш, – а в том, что ее исполняют «Эш и Дурноголовые».
Мы продолжали придумывать названия групп, не рассчитывая, впрочем, что какое-либо ей понравится. Нам просто было очень интересно слушать, как она любое из них разносит. С критиком такого масштаба мы еще не сталкивались. Словно наблюдали за великим атлетом, укладывающим на лопатки одного противника за другим.
«Постскриптум»: «Это прогрессивная рок-группа, в которой слишком много участников. Все поют по очереди и делают это плохо. У барабанщика громадная трехэтажная установка; он похож на хомячка в колесе. В середине первой песни они вдруг начинают играть в 17/4 или другом безумном размере. Люди уходят с танцпола и больше никогда не возвращаются».
«Термолифчик»: «Окей. Название само по себе неплохое, но звучит так, будто его мог придумать только торчок, а вот это уже плохо. «Термолифчик» – это панк-поп-команда одной ступенью ниже тех депрессивных команд, где один из участников знаменит не как музыкант, а как кто-то еще – актер, футболист и так далее. Эта команда, в свою очередь, одной ступенью ниже, скажем, Fall Out Boy, Imagine Dragons и прочей торчковой эмо-жвачки. Таким образом, «Термолифчик» находится пятью ступенями ниже Blink 182».
«Якобинцы»: «Акустические гитары… слишком четкий ритм… вымученные любовные метафоры со словами типа «астрофизика»… и двое вокалистов, женатых друг на друге. Познакомились в Googlе, где по-прежнему работают. Члены группы патологически боятся уйти в отрыв и ездят в студию на электричке строго раз в четыре дня».
«Магический поющий пенис»: «О боже».
«Какого…?»: «Окей, название мне нравится, но мы никогда не сможем его использовать, потому что группа с таким названием просто не может быть хорошей. Обилие пунктуационных знаков в названии может означать лишь одно: группа притворяется экспериментальной, но на самом деле это не так. По сути, это диско-команда, участникам которой стыдно за самих себя. У них есть клавесин, табла и, не знаю… бас-кларнет. Но все это дымовая завеса: на самом деле играют они обычное диско. Или прогрессивное диско. Название хорошее, но с ним ты обречен звучать ужасно до конца своих дней».
«Рамос, Уол и Дулиттл»: «Органное трио обкурков, которых выгнали из Julliard[19]; играют на разогреве у Phish, у них нет ни одной песни со словами или короче десяти минут, а через десять лет они вообще перестанут заниматься музыкой и перепрофилируются в консервную компанию».
«Магический поющий пенис в кубе»: «Окей. Давайте назовемся «Эш Рамос 3» и покончим с этим».
В пять утра занялся рассвет, а Кори уснул. На стоянке мы с Эш оставили его в машине и совершили первую из многих наших безответственных закупок продовольствия. Мы купили двадцать четыре банки колы, двадцать четыре банки другой газировки, по громадной упаковке начос, Skittles и ирисок и четыре пачки каких-то безымянных чипсов, на которых было просто написано: «обычные», «с луком», «с сельдереем» и «с говядиной». Я старался читать упаковки, чтобы не купить ничего с орехами. У Кори смертельная аллергия на определенные виды орехов, а я почти не сомневался, что шприц с адреналином он оставил в Шиппенсберге.
Больше всего мне понравились чипсы с сельдереем. Те, что со вкусом говядины, на самом деле имели вкус раздевалки. Где переодевались собаки.
В машине я навалил пакеты прямо поверх спящего Кори, надеясь, что тот проснется и испугается. Но он лишь открыл глаза, кивнул, выражая нам свое высочайшее одобрение, и снова их закрыл.
Я сказал, что сяду за руль, и Эш согласилась.
– А вы, ребят, голубые? – спросила она через несколько миль.
– Чего? – оторопел я. – Мы голубые? Нет. Ты что? Нет, конечно.
– Да иди ты – «нет, конечно», – фыркнула она. – Еще удивляется, что я спрашиваю. Вы же ведете себя как женатики. И говорите о своих членах, не умолкая.
– Как женатики – это как?
– Ну, пилите друг друга. Как будто один другому уже до смерти надоел, а деваться некуда.
Я не стал говорить, что Кори мне как брат или, скорее, как собака. Точнее, я – его собака, а он – моя. Это прозвучало бы как-то не очень. Не стал и рассказывать, как в девятом классе один парень сбил меня с ног на тренировке по футболу, и я заплакал, а Кори словно голову потерял и набросился на того парня, а все потому, что мы с ним играли в одной ритм-секции в джаз-бэнде. Он сделал такие безумные глаза и начал орать, что сейчас у того парня будет большая, мать его, проблема. Наверное, после этого мы оба должны были почувствовать себя неловко – можно подумать, я дамочка какая-то, на которую напали в переулке, а Кори – Бэтмен. Но почему-то тот случай лишь укрепил нашу братско-собачью дружбу.