Забытый аромат
Кошмар какой-то! Что это с ним?
– Папа, эта тетя хосет Салика жаблать, – сказал совсем рядом детский голос, и Михаил очнулся.
– Да он вовсе не Шарик, а Фридрих Барбаросса, по-домашнему – Барбос, – заявила девица, продолжая смеяться.
– А… – выдавил Михаил.
– Я с соседнего участка. За собакой, – сказала она, и ему показалось, что он уже где-то слышал эти слова. Глюки начались, что ли?
Девица пригляделась и, кажется, решила, что он с прибабахом.
– Ну… так поможете найти? Он не отзывается, потому что спрятался в огурцах. Где тут у вас огурцы?
– Не сказу, – надулся малыш. – Я иво есе не жаштукал.
– Так вместе и застукаем, – предложила девица и взяла мальчонку за руку. – Показывай!
Тот повел ее к огурцам. Михаил поплелся за ними, пытаясь на ходу привести себя в чувство.
В другой стороне участка, невидимой за высоким малинником, расположился вполне приличный огород: две теплицы и небольшой участок, засаженный картошкой. У забора – смородина и крыжовник. Все честь по чести.
Серафима, выросшая в деревне, оценила ухоженность участка. Кто, интересно, тут горбатится? Кто-кто? Жена, конечно! Этот… как его? Батюшки! Она даже имени не спросила! И сама не назвалась! Вот тетеха!
– Простите, – сделав светское лицо, сказала Серафима. – Я не представилась. Меня Серафимой зовут, а вас?
Серафима – значит «огненная» и «жгучая». Надо же! А ведь так и есть!
Она смотрела на него и чего-то ждала. Михаил спохватился:
– Михаил Княжич. А это мой сын Димка. Так вы собаку ищете? Выходит, это ваш пес?
Надо же, дошло. Быстро ты соображаешь, Михаил.
– Мой. Вот зову, а он не откликается. Димка сказал, что в ваших огурцах можно найти, – сохраняя светский тон, ответила Серафима, хотя ее распирало от смеха.
И с чего у него такая физиономия очумелая? Как будто пыльным мешком из-за угла огрели. Неужели ее испугался? Или у него жена ревнивая? Увидит на своей территории постороннюю барышню и скандал закатит? Тогда надо быстрее сматываться!
– Барбос! – крикнула она.
За теплицей послышался топот, Барбос выскочил и кинулся к ней. Морда у него была сонная.
– Так ты дрых в огурцах и не слышал? – догадалась Серафима, нагнулась и потрепала пса за ушами.
Михаил, взгляд которого невольно уткнулся в ее ноги, поспешно отвел глаза.
– Пошли домой, гуляка. Я кашу сварила с мясом.
– Туки-туки, Салик! – крикнул Димка и захохотал, довольный собой. – Я тебя жаштукал!
Барбос подбежал к малышу и ткнулся мордой в шею. Тот обнял собаку, не удержался на ногах, и они вместе шлепнулись на землю, Михаил с Серафимой суетливо кинулись поднимать их, столкнулись лбами и разом охнули.
Наконец, куча-мала развалилась, Серафима взяла Барбоса за ошейник и двинулась к выходу. Димка немедленно заревел, оставшись без товарища по пряткам.
– Так ты приходи к нам, Димуль. У нас тоже интересно. Если мама отпустит, конечно.
Серафима весело взглянула на Михаила и увидела, что его лицо словно одеревенело. Только что улыбался, потирая лоб, и вдруг стал серьезным.
Неужели что-то не то ляпнула по дурости?
– У него мамы нет, поэтому некому запрещать.
– Ой, простите меня, пожалуйста.
Серафима так сильно покраснела, что веснушек стало не видно за залившей лицо и шею краской.
– Да ничего. Пустяки. Я целый день работаю, ему скучно одному. Ваша собака кстати оказалась. Развлекла его.
– Так давайте я Барбоса каждый день к вам отпускать буду! Или Димку брать, если вы не против. У меня… бывает свободное время. А если занята, так с собакой и у нас играть можно. Места много.
Только бы Верстовский не был против. А то разорется, что его цветы потоптали. Ну ничего. Попробуем его уговорить. В самом деле, надо же помогать соседям! А играть можно и за домом, там, где будка.
На этой вдохновляющей мысли Серафима с Барбосом попрощались с новыми знакомыми и убрались, наконец, с чужого участка.
Подойдя к калитке, оба обернулись.
«Странный какой этот Михаил», – подумала Серафима, глядя, как, припадая на одну ногу и немного кренясь вправо, Княжич, держа за руку сына, направился за дом.
«Жаль, мало поиграли», – подумал Барбос, вспомнив, какой вкусной косточкой его угостили новые друзья.
Другой запах
Однажды Верстовский решил, что пора от слов перейти к серьезному делу и допустить к нему Серафиму.
Дело заключалось в создании готовых продуктов для косметических салонов Петербурга. Судя по объему того, что изготавливал в своей лаборатории Верстовский, его эфирные масла, эссенции и экстракты пользовались успехом.
Когда Серафима поняла, что от теории придется перейти к практике, она немного струхнула. Одно дело нюхать ароматы и угадывать состав, совсем другое – попробовать сделать что-то самой. Как бы не опозориться!
Тут ведь без ста грамм, как говаривал папка, не разобраться!
Чего стоит один анфлераж. Оказывается, это способ получения эфирных масел, да не как-нибудь, а путем экстракции говяжьим жиром. И ведь как этот анфлераж делают! Жир наносят на основу, на него пахучие части растений (ужас какой!) и ждут, когда жир впитает эфирное масло. Потом эти части меняют на новые, и так до тех пор, пока из жира не получится (блин!) ароматическая помада! И все это называется «сублимацией твердых ингредиентов»! И запомнить-то непросто, а уж сделать…
И главное, когда она с грехом пополам освоила анфлераж, оказалось, что этот способ Верстовский применяет крайне редко, потому что долог и дорог! А использует паровой генератор, который производит дистилляцию, после которой получается экстракт!
Ну как-то так!
Активное участие в дистилляции произвело на Серафиму сильное впечатление. Во всяком случае, ей понравилось. Теперь дело за малым: придумать в голове композицию, а потом смешать разные запахи, чтобы получился готовый продукт с эксклюзивным – слово ей очень нравилось – ароматом. Именно за него так ценились работы Верстовского. Это было сродни волшебству, потому что не поддавалось никакому анализу, и невероятно трудно.
У Верстовского, однако, получалось, и это смущало Серафиму необычайно. Он же сказал, что утратил способность быть «носом». Может, врет?
– То, чем я занимаюсь, ремесленничество. Для этого великий талант не нужен. Кроме того, все запахи у меня в голове, – наконец пояснил он однажды, видя, что Серафима пялится на него с подозрением.
Она кивнула и подумала, что ей и до ремесленничества, как до луны. А возможно, новые умения вообще никогда не понадобятся! Почему Верстовский не говорит, чего от нее добивается? Хочет, чтобы они делали этих экстрактов в два раза больше? Только и всего?
Или он чего-то от нее ждет?
Знать бы, чего именно…
В перерывах между теорией и практикой Серафима улучала моменты пообщаться с соседями. Случалось это обычно вечером, когда Верстовский оставлял ее в покое и уходил к себе в комнату. Избавленная от его придирчивого контроля, она быстренько заканчивала дела и смывалась.
Себя она уверяла, что ей нравится возиться с малышом Димкой. Как-никак, она – женщина, а значит, материнский инстинкт у нее есть. Но вечером, ложась спать, все чаще думала о Димкином отце.
Было в нем то, что ее тревожило и смущало. Денис – да что Денис! Никто раньше не вызывал в ее голове такую смуту и вихревой поток из мыслей, чувств и ощущений. Это было ново и довольно неожиданно. А ведь общались они всего ничего, несколько недель.
За это время наговорили едва ли на пару часов чистого времени. Да и то о каких-то пустяках. Трепались просто. И ни разу, ни разочка не дотронулись друг до друга. И вообще – общались на пионерском расстоянии, как будто боялись: стоит приблизиться друг к другу, их притянет, как магнитом, да так, что потом не оторвешь. Зато куда бы ни направлялась Серафима, когда бывала у них, где бы ни находилась, его взгляд всюду следовал за ней и обнаруживал, казалось, в любом закутке.
От этих взглядов у Серафимы начинали слабеть коленки, потеть шея, чесаться нос и колотиться сердце. Ничего подобного с Денисом она не испытывала, даже когда была уверена в своей непоколебимой и вечной любви.
К Димке она привязалась быстро и крепко. Барбос тоже. Они повадились играть и шалить втроем, и это было очень весело. Глядя на хорошенькое личико и смышленые глазенки Княжича-младшего, Серафима пыталась отгадать, как случилось, что они остались без мамки. Мысль о том, что она, как и жена Верстовского, умерла, была нестерпимой – ведь Димка еще так мал, – но никакая другая версия ей в голову не приходила. Вернее, приходила, но она гнала ее от себя. Не может такого быть, чтобы мать бросила своего ребенка!
У Михаила спрашивать она стеснялась. Что-то в его лице наводило на мысль о бесперспективности подобных разговоров. Ни он, ни Димка никогда о матери не вспоминали, и Серафима поняла: ей тоже не следует касаться этой темы.
Однако перестать думать о неизвестной ей женщине она не могла. Наверное, потому, что все чаще представляла себя на ее месте. Особенно когда смотрела, как Михаил обнимает и целует сына. Вот бы и ей хоть немного его любви и нежности!
Однако время шло, а никаких попыток к сближению Княжич не делал. Как смотрел, так и продолжал смотреть! Вот олень! Самой ей, что ли, предложиться?
Ну уж дудки! Чтобы Серафима Сидорова кому-то на шею вешалась? Да не родился еще тот богатырь!
Растравив себя обидой и злостью на недогадливого Княжича, она возвращалась к своим грядкам.
Может, ему повод какой-нибудь нужен? Шанс, так сказать!
Наконец такой шанс представился.
По поручению Верстовского Серафиме нужно было съездить в райцентр. Набравшись смелости, она попросила Михаила ее отвезти. Он сразу согласился, и Серафима воспрянула. Нарядившись в лучший сарафан и новые босоножки на каблуках, она павой подплыла к машине Княжича и отворила переднюю дверь.
– Извини, – тут же услышала она, – тут коробки со стеклом. Сядь сзади. У меня в автомастерской грузовая «Газель» сломалась, запчасти пришлось на своей забирать. В багажник не поместились. Они хрупкие, пришлось пристегнуть на переднем сиденье. Сзади ремень безопасности барахлит.
Она обернулась и увидела соседа, отворяющего заднюю дверь.
Это он нарочно коробки спереди поставил, чтобы она не села рядом, решила Серафима, надулась и всю дорогу молчала.
На Михаила все же поглядывала, особенно когда была уверена, что он внимательно смотрит на дорогу. Ей нравилось, как он держит руль, чуть нахмурясь, бросает взгляд в зеркало заднего вида, как… Короче, ей нравилось в нем все.
За небольшим исключением.
Было совершенно непонятно, почему он не делает никаких шагов навстречу.
Даже знака не подает.
Дурак!
Однажды во время совместных трудов по варению мыла Верстовский совершенно неожиданно завел разговор на волнующую ее тему.
– Если тебя интересует, как относятся к парфюму мужчины, то в отличие от женщин – интуитивно. Ну, то есть женщины выбирают аромат сознательно. Они точно знают, что хотят продемонстрировать и подчеркнуть.
– Значит, закономерностей для мужчин не существует?
– Смеешься? Закономерность есть всегда! Вот назови известный тебе мужской тип.
– Ммм… мачо, например.
– Так и знал, что тебе нравятся жеребцы.
– Вовсе нет, – обиделась Серафима, – просто слово интересное.
– Ну хорошо. Мачо скорей всего выберет фужерные или, по-другому, папоротниковые ароматы. В них переплетаются терпкий запах леса после дождя, травянисто-древесные аккорды и мягкие землистые нюансы. Они яркие, я бы даже сказал – хрустящие. Как раз для альфа-самца. Хороший пример «Cool Water» от Зиновия Давыдова. Он, кстати, уроженец Украины. Став Davidoff, дядя начал выпускать сигары, коньяк и часы. Поняла теперь, почему его одеколон для мачо?
– Поняла. А состав?
– Верхние – голубая мята, морская вода и зеленые нотки. В сердце играют аккорды герани, нероли и сандала. База – разумеется, мускус, зеленый мох, табачный лист и, кажется, кедр.
– Табачный лист? Ничего себе! Холодный аромат.
– Сидорова, ты в школе английский учила?
– Ну… так. А что?
– «Cool Water» в переводе – холодная вода, двоечница!
– Так я и говорю.
Верстовский закатил глаза.
– Ну а если не мачо, а, например, интеллектуал, – торопливо сказала Серафима.
– Интеллектуал всегда хочет, чтобы его ум дамы непременно заметили, поэтому выбирает композицию из древесных и восточных ароматов. Тут могу порекомендовать что-то теплое, проникновенное, в котором чувственность ненавязчива.
– Что конкретно?
– Ну… «The Оne» от Дольче-Габбана. Не разочарует. Для особо продвинутых в переводе означает…
– Первый. Уж не такая я и тупая.
– Порадовала. Хотя сердцееды тоже вряд ли от него откажутся. Он довольно харизматичен и контрастен. Там много цитрусовых, восточные пряности. Это верхние. В сердце – более деликатные лилия и жасмин. Они не про секс, смягчают дерзость. Ну а в финале – табак, амбра и кедр делают палитру дорогой и глубокой. Интеллектуал излучает уверенность и опыт.
Верстовский искоса посмотрел на сосредоточенное лицо Серафимы. Запоминает. Неужели появился тот, для кого она хочет выбрать парфюм? Не замечал. Где она могла подцепить мужика? В местном супермаркете? Или это бывший ее разыскал и просится обратно? Это было бы совершенно некстати. Впрочем, присутствие любого мужика в жизни Серафимы ему совершенно не нужно. Или речь идет о случайном знакомстве?
– Ты, наверное, хочешь узнать, какой аромат подойдет для хорошего парня? – спросил он, пытливо глядя ей в лицо.
– Для кого?
Серафима взглянула рассеянно.
– Ну… для мужчины, который может стать хорошим другом, не более того.
– Хочу, конечно.
– Ищи те, где цитрусовые и древесные ноты именно в шлейфе.
– А почему мачо выбирают холодные ароматы?
– Холодный снаружи, жгучий внутри, вот почему. Хотя… В России все иначе. Альфа-самцы считают, что и пахнуть должны, как жеребцы. Поэтому часто выбирают кожаные ароматы, а еще – животные и копченые ноты.
– Колоритненько.
– Еще как!
– Константин Геннадьевич, можно я побегу? В лаборатории шкаф забыла закрыть. Как бы Барбос не полез разнюхивать.
– Убью. И тебя, и собаку.
– Не успеете.
Серафима показала ему язык и умчалась.
Итак, про парфюм для хорошего парня она слушать не стала. И что это значит? Не привлекают ее дружеские отношения, вот что это значит. Мачо ее интересовал больше всего. Скорее всего, она все еще о бывшем думает. И почему это простодушным колхозным девкам тупые самцы нравятся? Ведь ясно как божий день, что поматросят и бросят – брутальным мужикам такие, как Серафима, нужны только для коллекции трофеев.
– Дура ты, Симка, – вслух сказал Верстовский и пошел проверять, не раскокала ли зловредная собачища какую-нибудь колбу. С нее станется.
Серафима между тем помчалась вовсе не в лабораторию. Слушая Верстовского, она вдруг поняла, что совершенно не понимает, к какой группе отнести Княжича. То ли мачо, то ли интеллектуал. Внешне очень похож на просто хорошего парня. Но… парфюм подбирают вовсе не к внешности, а к характеру. Еще к тем чувствам, которые человек хочет вызвать у окружающих. Вряд ли она хочет, чтобы Княжич демонстрировал, что он для нее просто друг. Или, еще хуже, сосед. Нет! Этого она точно не переживет! Наверное, ему подойдут холодные ароматы. Он весь такой закрытый, застегнутый, спрятанный. Но она чувствует всем сердцем, что внутри он теплый и мягкий. Нежный даже. И тонкий. И… чувствительный. Как все это можно соединить в одном флаконе? Даже если она пупок надорвет, все равно не получится. А вот кожаный запах ему, пожалуй, подошел бы. Она вспомнила, как здорово пахло у него в машине, как сексуально лежали на руле его руки, какое спокойное и уверенное было у него лицо, когда они мчались по шоссе, почти ничего не видя за сплошным дождем, как…
Тут у Серафимы так сильно сперло дыхание, что пришлось даже остановиться. Оказалось, она стоит у калитки Княжичей и уже тянется к кнопке.
Интересно, чего ее сюда принесло? Она сморщила нос, вспоминая. Ах да! Ей нужно немедленно взглянуть на него. Ворваться внезапно и посмотреть, пока он не успел состроить непроницаемую физиономию и закрыться от нее. Если застать врасплох, то она сразу все поймет про него и его парфюм с первого взгляда. Точно!
Серафима решительно прошагала за дом и поискала глазами. Ни Димки, ни Княжича видно не было. Она вернулась к крыльцу, взбежала по ступенькам и дернула ручку двери. Как всегда, не заперто.
Она стремительно пронеслась по коридору, вбежала в кухню и замерла.
Михаил с Димкой сидели за столом и уплетали суп. У Димки в руке была котлета, насаженная на вилку, а Княжич откусывал от огромного куска хлеба. Вразнобой стучали ложки. Увидев застывшую Серафиму, оба оторвались от увлекательного занятия и уставились на непрошеную гостью. У Димки по подбородку потекла суповая капля. Михаил отложил ложку, вытер рот тыльной стороной ладони и спросил:
– Макароны будешь?
И этого человека она собиралась записать в мачо. Или в интеллектуалы. Все равно. Какая же она дура!
Ей почему-то стало так обидно, что на глазах выступили слезы. Михаил сразу испугался и стал вылезать из-за стола.
– Что-нибудь случилось, Серафима?
Она с трудом собрала себя в кучу, шмыгнула носом и буркнула:
– Масла подсолнечного взаймы не дадите?
Михаил оглянулся в поисках масла, подошел, взял почти полную бутыль и протянул.
– Бели, мы не жадные, – сказал Димка, откусывая от котлеты.
– Спасибо. Я верну.
Серафима развернулась и бросилась прочь.
Михаил нагнал ее у калитки.
– Постой, Серафима!
Он взял ее за рукав и повернул к себе.
– Что случилось?
– Да ничего!
Серафима выдернула рукав и сделала шаг назад. Он шагнул за ней и снова взял за руку.
– Не ври. Я же вижу: ты сама не своя.
Серафима уставилась на свои пыльные туфли. Ну и как ему объяснить, что ее так расстроило? Не получится, как ни старайся, потому что она сама не понимает. Просто она думала…
Серафима не успела додумать, чего там она думала. Сильные руки притянули ее и прижали так, что, захоти она, все равно не смогла бы вырваться. Она, правда, хотела и даже собралась об этом сказать, но ничего не получилось, потому что рот оказался закрыт его губами, которые отрезали путь не только словам, но даже восклицаниям.
Серафиму никто никогда не целовал ТАК. Если бы ее спросили, как ТАК, она ни за что не смогла бы объяснить, но всем своим существом чувствовала, что он целует ее иначе, чем другие. Она словно переливалась в него и растворялась внутри. А он обволакивал ее и заключал в кокон, мягкий, но такой плотный, что создавалось впечатление, будто мир за его пределами перестал существовать.
Потом она не могла вспомнить, хотя бы приблизительно, сколько времени они простояли у калитки. Целую вечность, вот как она сказала бы, если бы нашелся желающий спросить. Но вокруг никого не было. Даже вездесущий Димка не мешал.
– Он после обеда сразу засыпает. Если не уложить в кровать, заснет прямо за столом, – шепнул ей в ухо Княжич, и она поразилась, потому что ничего не сказала, только подумала.
Он был твердый весь, но очень теплый, и она сразу почувствовала себя подтаявшей и размякшей. Это было ново. Денис обнимал ее редко, только в самом начале. Его объятия помнились совсем другими: он был будто деревянный и прижимался торопливо, слабо, нехотя. Она и не просила. Не считала важным. А сегодня вдруг поняла, что вот так, просто обнявшись, могла бы простоять всю жизнь.
От него не пахло парфюмом. Ни древесным, ни фужерным, ни даже кожаным. Стружками (стругал доски для скамейки), детским мылом (они с Димкой на двоих покупают), супом (картофельный с тушенкой) и ржаным хлебом (настоящим, из печи). Еще пахло потом от рубашки и Димкой. И все эти запахи показались такими приятными, правильными и родными, что она назвала себя не просто дурой, а набитой и безнадежной.
Никакой парфюм к нему не приладится, потому что он ему не нужен. Самый лучший на свете – его собственный запах.
Запах любимого мужчины.
Теперь она знала это точно.
Скелеты в шкафу Михаила Княжича
Вокруг биатлонистов, да и вообще спортсменов, девушки ходили кругами. В прямом и переносном смыслах. Первый круг состоял из спортсменок, медсестер, массажисток и штатных помощниц всех мастей, то есть тех, которые рядом двадцать четыре часа в сутки и, что немаловажно, похожи на тебя самого. Менталитет, установки, цели – все совпадало. Да и отношение к любви в целом отличалось мало. Она рассматривалась прежде всего как способ разрядки и расслабления. Для сохранения здоровья то есть. В этом случае между любовью и сексом ставился знак равенства. По крайней мере, до тех пор, пока не придет время уходить из спорта и создавать семью. Ну или если накатит незапланированно. Прижмет, одним словом. Девушки первого круга были понятные и родные, но влюблялись в них редко. Женились – чаще, но потом.
Второй круг складывался из фанаток – девушек, которые всюду следовали за спортсменами, ловили их в барах, на улице, короче, везде, где они доступны. Не все фанатки на самом деле любили биатлон и были заядлыми болельщицами, их цель – сами спортсмены. И ради того, чтобы заполучить одного из них, девушки второго круга были готовы на все.
Третий круг складывался из двоюродных сестер, их подруг, бывших одноклассниц и однокурсниц. Эти в основном пребывали в местах постоянной прописки спортсмена, поэтому встретиться с ними, а тем более завести отношения удавалось нечасто.
Четвертый, самый дальний, составляли все остальные девушки, далекие от спорта и никогда не видевшие вживую ни одного спортсмена. Кроме тех, конечно, которые тренировались где-нибудь на школьном стадионе по соседству.
Этих особей из товарищей Княжича редко кто видел и в шанс жениться на девушке из народа не верил.
На первый взгляд Алла очень походила на девушку из второго круга. Во всяком случае, выглядела и вела себя очень похоже. В баре, где Михаил с друзьями завис по случаю дня рождения Рудика Малафеева, девушек было много, поэтому Аллу он заметил не сразу. Только когда ближе к десяти вчера началось активное движение на танцполе, все обратили внимание на яркую блондинку, которая не пропускала ни одного танца. Девушка привлекла к себе внимание не только боевым раскрасом на лице и смелым нарядом, но и тем, что очень хорошо двигалась. Профессионально просто. Глядя на нее, ребята решили, что она работает в стрип-клубе и наверняка танцует у шеста. Во всяком случае, закалка чувствовалась. Ближе к часу ночи основные конкуренты выдохлись, а эта продолжала извиваться, словно и не чувствовала усталости. Но заметили ребята и другое: к их столику девица не приближалась, познакомиться не стремилась и вообще не предпринимала ничего, чтобы как-то сократить дистанцию. Когда же Рудик решил ее пригласить, она отказалась, ответив, что не танцует медляк. Это было ново и довольно забавно. Михаил сразу увидел, что Рудик завелся. Зная друга, Княжич догадался, что так просто тот от девчонки не отстанет. И не ошибся.
Малафеев просто приклеился к незнакомке, сопровождал ее к столику, на улицу покурить и чуть ли не в туалет. Наконец, сообщил, что зовут девицу Алла. Для полутора часов хождения кругами это было просто ничтожное достижение. Ребята стали прикалываться над именинником, провоцируя его, и самолюбивый Рудик вызов принял.
Когда они наконец собрались в отель, Рудика в баре не было. Как и Аллы. Все решили, что дело наконец пошло на лад, и гадали, сколько продержится именинник в постели после выпитого. На следующий день тренировка по плану была только вечером, поэтому Михаил, живший с Рудиком в одной комнате, сразу спать не пошел, а решил сначала прогуляться, чтобы выветрить хмель.
Почему-то девушка Алла не выходила у него из головы. Это было странно, ведь пока сидели в ресторане, он довольно равнодушно наблюдал за телодвижениями Рудика, с интересом ждал, чем все закончится, и ни одной крамольной мысли в отношении Аллы у него не появилось. И вот тебе здрасьте!
Перед глазами стояло ее гибкое тело, длинные светлые волосы, полуобнаженная грудь, стройные ноги в туфлях на таких высоченных каблуках, что было непонятно, как она вообще на них держалась!
Прогуливаясь по набережной приморского городка, неподалеку от которого выше в горах располагалась тренировочная база, Михаил удивлялся себе, хотя понимал, что все дело в алкоголе, и назавтра, встретив Аллу на улице, даже не узнает ее. Тем не менее мысли роились и возбуждали настолько, что выгуливать их пришлось почти два часа. Наконец, успокоившись и почистив чакры, Княжич отправился на покой. Тут-то его и ждал сюрприз.