Забытый аромат

Боевые действия Серафимы Сидоровой

Почти год назад – она тогда только месяц как жила в доме Верстовского – она случайно купила себе распрекрасное платье. Ну… не то чтобы совсем уж случайно. Сначала просто остановилась поглазеть на витрину. Потом решилась зайти и уже не смогла вырваться из цепких лап продавщицы. Конечно, не приглянись ей платье, она отделалась бы от навязчивой девицы, сказав пару ласковых. Но платье было любимого травянисто-зеленого цвета и так ей шло, что Серафима дала себя уговорить еще на крошечную сумочку и лодочки. Правда, туфли покупались уже со скрипом. Пришлось занять из продуктовых. Серафима помялась немного, а потом прикинула, что сумеет незаметно вложить недостающее после зарплаты, и взяла все. Платье, впрочем, было, как сказал бы Верстовский, довольно функциональным. Не очень длинное, простое по крою и не слишком нарядное, но, по разумению Серафимы, в таком и на пир пойти не стыдно. Она решила спрятать обновку до лучших времен и ничего не говорить Верстовскому, но уже дома спохватилась: шкафа-то у нее нет, а на стойке платье будет слишком заметным. Пометавшись по комнате, горемыка не придумала ничего лучшего, как запихнуть красотищу в тумбочку, но ночью передумала и все же вывесила на всеобщее обозрение, немного замаскировав зимним халатом.

Честно говоря, она сомневалась, что обнова вообще когда-нибудь пригодится, и даже стала понемногу забывать о покупке. Верстовский не обратил на ее приобретение никакого внимания и к ответу не призвал, деньги она постепенно вернула, продолжая ходить в рабочей «рванине», однако сегодня, приняв решение встретиться с врагом лицом к лицу, сразу вспомнила о платье и похвалила себя за предусмотрительность. В таком наряде она будет чувствовать себя уверенно и сумеет прижать гада к стенке.

Платье слегка помялось под халатом и выглядело каким-то несвежим, но возбужденная и взвинченная Серафима не нашла в себе сил возиться с утюгом. Просто надела наряд с лодочками, расчесала волосы и незаметно выскользнула из дома.

В маленькой сумочке, кроме ключей от дома и денег на дорогу, лежало ее главное оружие – пробник с «Инеем».

То, что Верстовский хранит образцы духов своего соперника, она узнала совершенно случайно.

Главной ценностью дома Верстовского был большой шкаф, за стеклянными дверцами которого хранилась коллекция парфюмерных флаконов. Шкаф всегда был закрыт на ключ, и Серафиме, которую распирало от любопытства повнимательнее рассмотреть чудесные пузырьки, поначалу все никак не удавалось в него заглянуть. Оставалось только прижиматься к стеклу лбом или возить носом в попытке разглядеть хоть некоторые экземпляры. Однажды за этим занятием ее застал хозяин коллекции и почти час разорялся по поводу того, что все стекло вымазано соплями, которые уже не отмываются. Тогда Серафима сильно обиделась и решила, что больше не ступит в лабораторию, а будет целыми днями назло сидеть в теплице и не показывать оттуда своего сопливого носа.

Два дня она дулась, а на третий Константин Геннадьевич сам открыл шкаф и показал коллекцию. Еще и экскурсию провел.

Блестя глазами и любуясь своими богатствами, Верстовский с удовольствием называл разновидности флаконов – сплеш, что в переводе с французского означало «всплеск», спрей – это который с пульверизатором внутри. У старинных флаконов, которых в коллекции было немало, пульверизатор напоминал грушу для клизмы. Серафима ахала. Как дамы им пользовались? Ужасно неудобно!

Были в коллекции флаконы, придуманные знаменитыми дизайнерами из дорогостоящих материалов. Имелись и редкие. Например, из слоновой кости в виде фигурки женщины, сработанный еще в четвертом тысячелетии до нашей эры. Так, во всяком случае, говорил Верстовский. Еще – из серебра, керамики, стекла. До невозможности изящные и чем только не разукрашенные!

Серафиму впечатлили флакончики в форме пчелы и черепашки от компании Baccarat.

– Как живые! – воскликнула она.

– Только стоят дороже! Вот этот на аукционе легко ушел бы за пятнадцать тысяч евро, – хвастливо сказал Верстовский. – У них есть и запредельно дорогие – из хрусталя, декорированные золотом и бриллиантами. А вот этот, посмотри, от знаменитого дома Boucheron. Он выпускает ароматы ювелирной тематики, и их флаконы похожи на драгоценности.

Как заправский экскурсовод Верстовский водил по полкам тоненькой указочкой, не дотрагиваясь до экспонатов.

– Одну из самых ярких страниц в историю парфюмерных флаконов вписала династия Лалик. Именно потомки стеклянных дел мастера Рене Лалика придумали голубя для флаконов от Нина Риччи. Сальвадор Дали создал флакон для своих же духов по мотивам картины «Явление лица Афродиты Книдской». Было продано пять тысяч бутылочек по двадцать тысяч франков каждая.

– Ни фига себе! Это за что ж такие деньги драть?

– Не флакончик, а имя художника столько стоило.

– Так он известный был?

Верстовский посмотрел на нее, как на ископаемое.

– Я только хотела сказать: зачем художнику еще и парфюмом заниматься. Денег, что ли, мало было? – быстро сказала Серафима и покраснела.

Верстовский только вздохнул.

Во время экскурсии она заметила, что среди пустых флаконов были и те, в которых находились духи. Среди них, в углу, подальше от света стоял большой флакон, название на котором было написано по-русски. Серафима сначала удивилась, а потом присмотрелась и все поняла. «Иней» – вот что было написано на этикетке.

Когда она раздумывала, как обратить на себя внимание Манина, идея надушиться его духами показалась оригинальной и очень разумной. Дальнейшее было делом техники. Она проследила, куда Верстовский спрятал ключ от шкафа – не так уж сложно, – стащила его и перелила часть духов в пробник. Вуаля!

Верстовский, кажется, ничего не заметил.

Презентация новых духов от Фрагонар была организована, как и следовало ожидать, в очень шикарном месте: старинном особняке на берегу Фонтанки. Серафима немного сомневалась, что ее вот так запросто впустят на мероприятие, но оказалось, что вход свободный. Во всяком случае, ее, нарядную и на каблуках, никто не остановил. Охранник мазнул по ней профессионально цепким взглядом и кивнул, пропуская.

Серафима незаметно вытерла вспотевший лоб и с гордым видом прошла внутрь. Ей и в самом деле было жарковато. От одной мысли, что направляется разоблачать безжалостного убийцу, можно сказать, к крокодилу в пасть, она взопрела еще в метро.

В холле почти никого не было, но сверху доносился возбужденный гул голосов. Серафима поняла, что мероприятие еще не началось, и проскользнула в дамскую комнату. Отдышавшись и вымыв вспотевшие руки, она несколько успокоилась и достала крошечный флакончик.

– Надеюсь, свои духи он узнает, я его вычислю.

Она брызнула «Иней» на запястья и чуть-чуть на сгиб локтя. Все. Больше не надо.

Она постояла, внутренне собираясь, в последний раз бросила взор в зеркало и удивилась. Там стояла совсем не та бойкая, неунывающая девчонка, какой она была год назад. Строгим и напряженным взглядом на нее смотрела взрослая женщина. Серафима несколько секунд вглядывалась в показавшееся незнакомым лицо.

– Я смогу, – пообещала она.

И быстро пошла к двери.

На пороге огромного сверкающего зала ее решимость чуть было не рухнула. Мгновенно она увидела бесчисленные зеркала, вычурную позолоту на стенах, красивых людей в дорогих нарядах и струхнула. Чтобы вдохновиться на подвиг, а не рвануть с перепугу восвояси – а очень хотелось, – Серафиме пришлось призвать на помощь всю имеющуюся в наличии колхозную наглость и деревенскую беспардонность, о которых так часто говорил ей Верстовский. Она немного постояла и неторопливо двинулась по залу. Сначала даже смотреть по сторонам было страшно, но где-то ближе к середине она почувствовала, что силы возвращаются. Для верности она схватила с подноса услужливого официанта бокал с шампанским, залпом выпила, взяла еще и двинулась по синусоиде, стараясь проходить мимо как можно большего числа людей.

Поскольку Манина она никогда не видела, то расчет был только на то, что он почует аромат «Инея» и подойдет к ней сам.

Он должен услышать запах своих духов. Не может быть, чтобы не услышал.

Серафима дефилировала по огромному пространству и не могла сообразить, как угадать того, ради кого приперлась на презентацию. Она обошла зал несколько раз, но никто из присутствующих так и не бросил на нее потрясенного или испуганного взгляда. Некоторые мужчины смотрели – что скрывать? – но с симпатией и благосклонно. Один даже подмигнул, когда она взглянула ему в лицо. Серафима сразу отвернулась, делая вид, что увидела интересное в другой стороне зала.

Ей казалось, что взгляд Манина она почувствует мгновенно, всем существом. Однако ничего подобного не происходило, и Серафима решила, что переоценила свои способности.

А если Манин вообще не чувствует запахи? Он ведь тоже перенес коронавирус. Почему она решила, что его нюх восстановился? Только потому, что эти духи придумал он сам?

Она устала безрезультатно путешествовать по забитому людьми пространству и, отойдя к окну, повернулась ко всем спиной.

Ну и что можно еще придумать? Не кричать же на весь зал: «Где ты, сволочь! Покажись!»

Она всматривалась в петербургские огни, пытаясь придумать, что может ей помочь, и вдруг заметила в стекле чье-то напряженное лицо, такое же, как у нее самой. И недоуменный, вопросительный взгляд.

Она резко обернулась и ничего не поняла. Человека, лицо которого она увидела в отражении, не было. Не веря своим глазам, Серафима стала шарить взглядом по сторонам. Никого похожего.

Кто это был и куда мог деться?

Ей вдруг стало так страшно, что кровь буквально бросилась в лицо. Не разбирая дороги, она кинулась к выходу, выбежала в узкий коридорчик перед входом в зал и наткнулась на высокого мужчину в смокинге и ослепительно-белой рубашке. Налетев на него, Серафима подняла глаза и… вдруг узнала. Неизвестно как, но именно узнала.

Прямо перед ней стоял Александр Манин.

От неожиданности Серафима вдруг растеряла все слова. Кровь, пульсирующая в голове, не давала сосредоточиться, а воздух словно закончился. Так, с беззвучно открывающимся ртом она стояла перед убийцей, не произнося ни слова, а он смотрел на нее так, словно пытался что-то понять и не мог.

Мимо, о чем-то щебеча вполголоса, прошли две женщины и поздоровались. Манин кивнул им и будто очнулся.

– Вы кто? – спросил он и неожиданно стиснул ее запястья. – Дочь? Жена? Любовница?

– Чья? – спросила Серафима и закашлялась.

– Верстовского. Или вы не от него? Хотя, что я говорю! Конечно, от него. Что вам надо?

Серафима попыталась выдернуть руки, но Манин только крепче сжал их и посмотрел с такой ненавистью, что Серафима зажмурилась.

Что она мямлит? Почему не бросит ему в лицо те обвинения, которые так упорно повторяла про себя весь день? Почему он смотрит на нее так, словно имеет право? Или собирается убить ее прямо сейчас, чтобы нанести Верстовскому новый удар? Как же надо завидовать человеку, чтобы настолько его ненавидеть?

– Вы кто? – повторил Манин.

– Никто. Просто, – просипела Серафима.

Что она несет, идиотка!

– Тогда почему на вас «Иней»? Откуда вы его взяли?

Серафима все же выкрутила запястья и выпрямилась.

– Я надеялась, что вы узнаете свои духи, господин Манин.

– Свои духи? – повторил он и уставился черными глазами. – Что вы несете?

– Ну вы же не станете отрицать, что сочинили этот аромат двадцать лет назад для Инги.

Серафима чувствовала, как с каждым словом к ней возвращаются уверенность и злость.

– Вы проиграли тогда и не смогли этого простить ни Инге, ни Верстовскому. Вы хотели отомстить и отомстили. Смерть Инги не была случайной. Это вы убили ее, а потом заразили друга вирусом, после чего он потерял обоняние и перестал быть «носом». Я знаю все. Вы до сих пор завидуете ему и приехали сюда, чтобы довести до конца свое черное дело. Хотите убить бывшего друга, а теперь, возможно, и меня. Но я вас не боюсь! И не позволю совершить последнюю подлость! Не знаю как, но к Константину Геннадьевичу я вас не подпущу!

Она бросала слова, как камни из пращи, и каждый из них – она видела – попадал прямо в цель. Лицо Манина на глазах становилось все бледнее. Оно просто закостенело то ли в испуге, то ли удивлении.

Ей было уже все равно. Она собиралась сказать самую главную фразу и уже открыла рот, но тут в коридорчик, где они стояли, вылетели две профурсетки в полупрозрачных платьях и защебетали по-французски. Серафима поняла только «месье» и то, что они называли Манина на свой манер – Мани, с ударением на конце.

Манин слушал, но, казалось, плохо осознавал, чего от него хотят. Пронзительным взглядом он смотрел на Серафиму, словно пытаясь понять что-то важное. Наконец профурсетки, облепив с обеих сторон, стали тянуть его в зал. Серафима почувствовала, что пахнет от них обворожительно. Наверное, это и есть новый парфюм, который презентует Манин. Какой дивный аромат! Воздушные цветочные ноты вверху, в сердце – миндаль и ваниль, а шлейф шелковый, как шарфик, обвивающий тонкую женскую шею…

«Не нюхай!» – приказала она себе и злобно, словно он был виноват в том, что духи произвели на нее впечатление, посмотрела на Манина.

Продолжая сверлить Серафиму взглядом, он нехотя пошел с девицами, но у входа обернулся и плохо слушающимися губами произнес:

– «Иней» придумал Верстовский.

В зале раздались аплодисменты. Мимо стоящей столбом Серафимы быстро пронеслись какие-то хлопцы в белых фраках, потом два официанта с подносами, а она так и осталась стоять, даже не пытаясь посторониться.

Что он сказал? «Иней» – духи Верстовского? Не может быть! Ведь тогда получается, «Негу» создал Манин? И что из этого следует: Инга выбрала холодный «Иней»? Но Верстовский сказал, что все было наоборот. Зачем он соврал?

Она потрогала лоб. Рука сразу стала мокрой. Он вытерла ее о платье. А если соврал не Верстовский, а Манин? Но зачем? Запутать ее? Какой смысл?

Серафима спустилась с лестницы и направилась к выходу, не слыша звуков и голосов, раздававшихся за спиной. На автомате она вышла на крыльцо и села на холодную ступеньку.

Ерунда какая-то получается. Может, Верстовский просто напутал?

Она хмыкнула.

Как можно перепутать название духов, которые сам придумал? С другой стороны, что меняет тот факт – «Негу» создал Манин, если, конечно, он не врет?

Серафима сморщила нос, сдвинула брови и уперлась указательными пальцами в виски.

Просветление не наступало.

Надо просто спросить у Верстовского, вот и все. Она решительно поднялась и, чеканя шаг каблуками лаковых лодочек, направилась к метро. Все выяснится. Этот Манин просто хотел сбить ее с панталыку.

Не на ту напал, месье Мани!

Поиски кошки в темной комнате

Она даже не заметила, как добралась до дома Верстовского. Свет не горел даже на крыльце. Шагая в темноте, Серафима чуть не сломала каблук. Разозлившись, она сняла туфли и двинулась босиком. У самой двери она вдруг услышала за спиной быстрые шаги. От ужаса она выпустила ручку, схватилась за щеки и заорала на всю Ивановскую.

– Да тише ты! Это я.

Княжич поднялся на крыльцо, быстро подошел и обнял ее. Серафима захлебнулась криком и закашлялась.

– Ты что подкрадываешься, как бандит?

– Ничего я не подкрадываюсь! У вас свет погас всюду. Я решил, что рубильник вырубило. Пошел посмотреть.

– А как ты заметил, что света нет? Наблюдал за домом?

– Ну… в каком-то смысле.

– В каком?

Едва успокоившись, она вдруг снова завелась.

Княжич посмотрел странно, опустил голову и как будто смутился.

– Ты куда-то пошла… В таком платье красивом… Долго не возвращалась…

Серафима взглянула с веселым недоумением. Напряжение как рукой сняло. Никогда бы не подумала, что он может кого-то ревновать, да так, чтобы караулить, торчать у окна, а потом старательно делать вид, что его волнуют проблемы с электричеством.

Серафиме вдруг стало так хорошо, что она обняла двумя руками его голову и звучно чмокнула в губы.

– Ты мой милый!

Ее просто распирало от нежности и благодарности, а он понял совершенно иначе. В мгновение ока сгреб, поднял на руки и, сбежав с крыльца, куда-то понес. В темноте она не поняла куда, только когда в нос шибанул запах лаванды, а спина уперлась в мягкую подстилку из мха, сообразила, что ее притащили в аптекарский огород. Она хотела сказать: если Верстовский увидит помятые цветы, убьет на месте обоих, но рот так и не открылся. Наверное, потому, что был занят поцелуями. Еще пару секунд она помнила об этом, а потом забыла.

Все и вся.

Даже когда он отпустил ее и перевалился на спину, она не сказала ни словечка, хотя со всей очевидностью было ясно: мху пришла хана. Серафима подумала об этом, и ей стало так смешно, что она даже зажала рот ладонью.

Михаил приподнял голову, посмотрел и снова упал на мягкое мшистое ложе.

Серафима придвинулась к большому телу, обняла покрепче и подумала, что по сравнению с этим все кажется полной ерундой. Даже потеря драгоценного мха.

Она немного полежала с закрытыми глазами, слушая его запах, а потом спросила:

– Почему ты не спрашиваешь, где я была?

– Это важно?

– Да.

– Тогда расскажи.

– Я ходила на встречу с убийцей.

Княжич среагировал так стремительно, что она даже не успела подготовиться. Секунда, и он уже сидел, крепко держа ее за плечи и глядя сразу ставшими жесткими глазами.

– Тебя хотят убить?

– Не меня, не бойся.

– Тогда при чем тут ты?

Серафима замешкалась. Она уже жалела, что ляпнула про встречу с убийцей. Не учла возможной реакции. И с чего теперь начать? С пистолета? С того, что случилось двадцать лет назад?

Она помолчала немного, а потом стала рассказывать, и трагическая история любви и предательства словно переживалась ею заново. Как будто случилась с ней самой.

Михаил слушал так внимательно, что она начала изнемогать под его требовательным взглядом.

– Миш, ну не смотри на меня так, пожалуйста! – наконец взмолилась она. – Ничего же не случилось. Все обошлось.

На ее просительно-жалостливый тон он не купился.

– После решу, обошлось или нет. Рассказывай давай, Рыжуха.

И лег, заложив руки за голову. Серафима сразу пристроилась под бочок.

– Я ему все вывалила. Прямо в морду. Думала, он испугается и сразу передумает убивать Константина Геннадьевича.

– И как? Испугался?

– Не поняла. Побледнел сильно и смотрел так, как будто не понимает, о чем я ему толкую. А когда эти проститутки…

– Вы были не одни?

– Нет, они потом набежали и стали его волочь в зал. Он уже ушел почти, а потом обернулся и сказал что-то очень странное: «Иней» придумал Верстовский.

– И больше ничего?

– Мне показалось, собирался сказать что-то еще, но его утащили. Как ты думаешь, Миш, он соврал?

Княжич помолчал немного, а потом встал, стряхнул с себя остатки мха и протянул ей руку.

– Попробуем узнать, кто кому врет и зачем.

– Да как мы узнаем? Двадцать лет прошло.

– Постараемся.

Серафима поднялась вслед за ним, тоже отряхнулась и украдкой кинула взгляд на место преступления. Да уж. Мох, конечно, после полива выпрямится, но следы все равно их выдадут. Уж больно он нежный, не любит, когда на нем валяются, катаются и любовью занимаются. Завтра надо постараться встать пораньше, до того, как Верстовский отправится обходить свои владения, и попытаться скрыть следы вопиющего преступления.

Княжич выбрался на дорожку и оглянулся на дом. Там по-прежнему было темно. Серафима вдруг вспомнила, что даже не спросила про Верстовского. Хотя чего спрашивать? И так ясно, что дом пуст. Вчера вечером хозяин неожиданно собрался и уехал в Москву. Даже не сказал зачем. Сообщил только, что ненадолго. На день всего. Когда приходит поезд из Москвы? Рано утром, кажется.

Она остановилась на дорожке, не зная, в какую сторону повернуть. Или продолжения не будет?

– Открывай дверь, – сказал Княжич, поднимаясь на крыльцо.

– Так мы что…

Серафима вдруг покраснела.

– Да, но не сейчас, – хмыкнул Михаил, догадавшись, что у нее на уме. – Нам нужен комп. А конкретнее – комп Верстовского.

– Он никого не пускает в лабораторию.

– То есть ты там ни разу не была?

– Да мы там все время торчим, но когда он уходит, запирает дверь на ключ.

– И, конечно, ключ существует в одном экземпляре.

Михаил открыл дверь и щёлкнул выключателем. Свет послушно зажегся.

– А я почем знаю! Я по чужим лабораториям без разрешения не шастаю, – обидчиво сказала Серафима.

И тут же вспомнила, как украла ключ от шкафа.

– Молодец, – похвалил Княжич. – Где она?

Серафима пошла показывать. У двери Княжич присел, полюбовался на замок, а потом вдруг достал из кармана складной нож.

Так вот что ей все время тыкалось в ногу! У него в кармане нож был!

И тут же спохватилась.

– Ты с ума сошел, что ли? Зачем?

– Не мешай. Я быстро.

Он поковырялся в замке, тот щелкнул, и дверь приоткрылась.

Серафима разозлилась.

– Как хочешь, а я туда не пойду! Мы воры, что ли! Зачем надо дверь взламывать? Как преступники, блин!

Михаил взял ее за плечо и подтолкнул вперед.

– Мы на чужое добро не покушаемся. Только на информацию.

– Ну и чем это лучше? Вдруг увидим что-то личное!

– Так мы и хотим увидеть личное.

– Миша!

– Рыжуха!

Они остановились и уставились друг на друга. По сердитому Серафиминому лицу Михаил понял, что некоторые его решения нуждаются в пояснении.

– То, что ты рассказала, очень серьезно. Когда речь идет об оружии, значит, все зашло слишком далеко. Мне плевать на разборки двух заигравшихся в вендетту мужиков, но очень хочется узнать, во что они втравили мою девушку. Поэтому кончай истерить и давай работать вместе. Как Гензель и Гретель.

– При чем тут они?

– При том, что нужно действовать дружно, – пояснил Княжич, огляделся и направился к столу.

– Мы пароля не знаем, – торопливо сказала Серафима.

– Все равно надо попытаться. Вряд ли пароль слишком сложный.

– Не уверена. Он всю жизнь опасается Манина, поэтому шифруется старательно. На этом компьютере у него специальная программа установлена. Для парфюмеров. Чтобы духи создавать.

– Ну а если он хочет почту посмотреть или письмо написать – тоже на этой машине?

– Нет. У него еще ноут есть. Дешевенький.

– Отлично. Нам парфюмерные тайны не нужны. А вот в ноутбук попробуем залезть.

Конец ознакомительного фрагмента.