Пони

И тут мы вошли в Чащобу. Там было темно.

Тропа – если ее вообще можно было назвать тропой – вилась между деревьями. Прямо над моей головой смыкались нижние ветви, словно костлявые пальцы, сложенные в молитве. А еще они напомнили мне сводчатый потолок в той единственной церкви, где мне довелось побывать, – Па отвел меня туда, когда я выразил умеренный интерес к «Мужу скорбей». Мне хватило одного визита, и Па это вполне устраивало, так как он не был верующим человеком. Я же не был неверующим.

Чем дальше мы углублялись в лес, тем быстрее колотилось сердце в моей груди. Мне было холодно, но лицо горело. Воздух был густым от запахов мускуса и сырой земли. Меня начало мутить.

– Как ты там, Сайлас? – донесся из-за спины голос Митиваля.

Я знал: он догадывается, что мне нехорошо, так же как я догадывался, что он больше не дуется на меня.

– Я в порядке, – ответил я, стараясь дышать ровно.

– Ты молодец.

– Что-то я замерз.

– У тебя пальто застегнуто?

– Я же сказал, что я в порядке! – Иногда его заботливость очень меня раздражала.

– Хорошо. Держись, парень, – спокойно ответил Митиваль.

Это было любимое выражение Па.

Я застегнул пальто.

– Прости меня за те слова. Про пустые руки.

– Не переживай. Смотри вперед.

Я молча кивнул, потому что говорить уже не мог. Холод пробирал до костей, да так, что у меня стучали зубы, но потом вдруг меня прошиб пот и закружилась голова.

«Держись, парень», – подбодрил я себя и сложил ладони у рта, чтобы согреть их дыханием.

– «Прощай, любовь моя, пора мне уезжать, – тихонько запел вдруг Митиваль. – С тобой расстанусь ненадолго…»

Эту песню он пел мне, когда я был маленьким и не мог заснуть.

– Прекрати, – прошептал я, смутившись, но потом поправил сам себя: – Нет, пой.

– «Но куда бы ни поехал, я вернусь, даже если буду за десять тысяч миль».

Митиваль напел и следующий куплет, но так тихо, что мелодия почти слилась со стуком копыт Пони и приглушенными шорохами Чащобы. Она как будто прилетела ко мне издалека и – не могу не признать – успокоила меня. Честно говоря, я был страшно рад, что оказался здесь не один, а с Митивалем. Я пообещал себе, что больше не буду злиться на него по пустякам.

Вскоре тропа вышла к большой каменной глыбе, выпирающей из-под земли. Я направил Пони прямо на нее, а когда он оказался на высшей ее точке, вытянулся в стременах в полный рост и стал осматриваться.

– Видно что-нибудь? – спросил Митиваль.

Я мотнул головой. К тому времени я весь покрылся мурашками, у меня тряслись руки.

Митиваль тоже взобрался на глыбу.

– Может, ты попробуешь еще позвать Па, а потом мы пойдем домой?

– Па-а-а-а-а-а! – крикнул я во влажные сумерки.

Мой крик был встречен испуганным гвалтом множества невидимых лесных обитателей. Они зафыркали, запищали, завыли в ответ. Я ощутил, хотя и не разглядел, всплеск мелких движений в ветках вокруг меня, как будто налетел порыв ветра. Когда все успокоилось, я стал ждать, не раздастся ли знакомый голос: «Сайлас, я здесь, сын. Иди сюда». Но не дождался.

Я крикнул еще несколько раз, и каждый раз ответом мне была та же странная смесь шума и тишины.

Свет к тому времени почти совсем ушел из Чащобы. Воздух стал синим, а деревья – черными. Может быть, летом, когда деревья покрыты листвой, лес бывает зеленым. Но сейчас в мире не осталось цветов, кроме черного и синего, по крайней мере так видели мои глаза.

– А теперь поехали домой. Ты сделал все, что было можно, – сказал Митиваль. – Нам надо возвращаться, а то станет слишком темно, чтобы разглядеть тропу.

– Знаю, – едва слышно отозвался я.

Он был прав, и я это понимал. И все равно был не в силах шевельнуться, не мог заставить себя развернуть Пони и отправиться в обратный путь.

Все это время, что мы находились в Чащобе, я боролся с дурнотой. Кровь стучала в ушах все громче, набирая мощь барабанного боя. Бум. Бум. Эти удары рождались внутри меня. Усиливались. Учащались. Смешивались с голосом Чащобы, который, я понял это, слышен был с самого начала. Гомон неуловимых лесных существ, треск веток, шуршание хвоста Пони, гудение насекомых и чавканье сырой почвы под копытами. Все это многозвучие хлынуло на меня со всех сторон, рекой влилось мне в уши. И вдруг я вспомнил. Вспомнил то, что слышал в тот раз несколько лет назад, когда был тут с Па и испугался до полусмерти. Ибо опять услышал это.

Ропот. Перешептывание. Стоны. Повсюду вокруг меня. Вот что я тогда слышал. Глухой хор голосов.

Но теперь я постарался собраться с духом, убеждая себя, что мне это только кажется. Что это «неукротимый полет моего воображения», как выразился однажды Па. «Никаких голосов нет, – внушал я себе, – это просто шум леса».

И все же, как ни старался я вычленить те самые лесные звуки, слышал я теперь только странные обрывки речи, клочки фраз, возникающие и тающие в темноте. Все ближе и ближе. Их словно несло ко мне волной тумана. Воздух настолько заполнился словами, что я начал задыхаться. Они набивались мне в горло, в ноздри. Лились мне в уши. Разжижали мои кости.

– Сайлас, нам надо возвращаться! Сейчас же! – крикнул Митиваль.

– Да! – воскликнул я и попытался развернуть Пони.

Но его мышцы подо мной напряглись, сопротивляясь моим командам. Он резко запрядал ушами и дернул головой, а затем, пятясь, отступил на несколько шагов. Я отчаянно натянул поводья, потому что больше не мог бороться с паникой и хотел как можно скорее выбраться из Чащобы. Но это действие только напугало его, а может, он слышал то же, что и я. Как бы то ни было, Пони почему-то взвился на дыбы. А потом спрыгнул с глыбы – хвост трубой, шея вытянута – и пустился вскачь галопом. Ныряя то влево, то вправо между стволами, он несся куда-то, а мне оставалось только цепляться за его гриву изо всех сил, пригибаться к его шее, чтобы не снесло голову проносящимися мимо ветками, а на то, что они царапают и хлещут меня по лицу, я уже не обращал внимания.

Не знаю, как долго Пони несся сломя голову. Десять минут? Час? Тысячу футов или десять тысяч миль? Когда он, весь мокрый от пота, наконец замедлил бег, я не мог оторваться от его шеи. Не мог поднять голову, выпутать пальцы из гривы. Он тяжело дышал, и я тоже. Я чувствовал, как бьется его сердце под моей ногой. Кто знает, сколько еще времени прошло, но наконец он остановился, и даже тогда я не сразу смог открыть глаза.

Я понятия не имел, где мы оказались. Да что там, я с трудом соображал, где верх, а где низ, – из моего положения мир казался покосившимся. Но потом я разглядел, что голые гладкие деревья расступились и стояли кру´гом на отдалении от нас. Темнота окончательно сгустилась – не до абсолютной черноты, конечно, но все превратилось в бесплотные тени. По крайней мере, здесь было тихо. Это я сразу отметил. Никаких приглушенных голосов. Никакого ропота, отбирающего у меня воздух.

– Митиваль, – позвал я тихо, потому что не чувствовал его рядом, затем сел, чтобы оглядеться, но не увидел его.

Я говорил уже, что Митиваль был моим спутником с тех пор, как я себя помню, но это не значит, что он постоянно находился при мне. Он всегда приходил и уходил, когда ему вздумается. Могло и несколько часов пройти без него. А бывало, что и целый день от него ни слуху ни духу. Правда, к ночи он обязательно появлялся. Я мог заметить, как он прогуливается неподалеку, мог обнаружить его сидящим на стуле в моей комнате, он или насвистывал какую-нибудь мелодию, или отпускал шутку – так или иначе, засыпал я всегда в его компании. То есть к его отсутствию я был привычен, но прямо сейчас, посреди этой дьявольской Чащобы, одна мысль о том, что его нет рядом, привела меня в неописуемый ужас. Впервые в жизни мне пришло в голову, что я могу потерять Митиваля. Или он может потерять меня. Правил нашего совместного существования я не знал.

– Митиваль! – завопил я. – Где ты? Ты слышишь меня? Отзовись!

Тут послышался треск сломанной ветки, и я повернулся. На край опушки вышел коренастый мужчина со снежно-белой бородой и прицелился в меня из блестящего пистолета.

– Какого черта! – удивился он при виде меня.

– Не стреляйте, пожалуйста! – вскрикнул я, вскинув руки вверх. – Я всего лишь ребенок.

– Это я вижу. Что ты тут делаешь?

– Я заблудился.

– Откуда ты?

– Из Боунвиля.

– Кто такой Митиваль?

– Я ищу своего папу.

– Митиваль – твой папа?

– Нет! Я заблудился! Прошу вас, помогите мне.

Старик как будто растерялся. Он тяжело вздохнул, и в его вздохе мне почудилось раздражение, – видимо, он был недоволен тем, что встретил меня. Пистолет он все-таки опустил.

– Не следует тебе бродить тут в одиночку, – проворчал он. – Ты же совсем мал. В этом лесу водятся пантеры, они вспорют тебе живот и насухо оближут твои кости быстрее, чем ты успеешь оглянуться. Слезай-ка со своего коня и иди за мной. Моя стоянка в ста ярдах. Да пошевеливайся. Я как раз собирался разжечь костер.

Так я познакомился с Инеком Фармером.

Когда события выходят из-под контроля, задавать вопросы нет особого смысла. Я слез с Пони, взял его под уздцы и пошел за стариком с опушки в гущу леса.

– По пути подбирай крупные сучья, – велел он мне, не оглядываясь. – Но тополь не бери, от него один дым. А для растопки будут нужны хвойные ветки. Только не уколись, у них иголки страх какие острые.

Так мы и шагали – он впереди, я с Пони чуть позади, – пока не вышли к небольшому ручью, который я без труда перепрыгнул. На другом его берегу мы пересекли болотистую прогалину и рощицу кленов, утыканных красноватыми почками. Наконец мы оказались на лужайке, где были навалены обгорелые бревна и угли старых кострищ. Я бросил собранный по дороге хворост на камень и отвел Пони к поваленному клену примерно в дюжине футов от костра. Там уже стояла привязанная к толстой ветке понурая гнедая кобыла с близко посаженными глазами – лошадь старика. Едва мы приблизились, как она оскалила зубы, словно злобный сторожевой пес. Однако Пони не обратил на нее ни малейшего внимания. Он просто мотал хвостом, пока я привязывал его в паре футов от кобылы.

Когда я вернулся на лужайку, старик стоял у груды дров и выбирал щепки потоньше.

– У тебя спички есть? – спросил он, по-прежнему не глядя на меня.

– Да, сэр. – Я вытащил из своего кошеля коробок спичек.

– Умеешь огонь разводить?

– Если только в печи. А костер в лесу – нет, не пробовал.

– Если не можешь зажечь костер, считай, что ты мертвец. – Он с трудом сел на бревно и стал растирать спину. – Я покажу тебе, что надо делать. Зовут-то тебя как?

– Сайлас Бёрд.

– А я Инек Фармер, – представился старик. – Ты взял с собой еду, Сайлас Бёрд?

– Да, немного солонины и хлеба.

– Я гнался за кроликом, но ты помешал мне своими криками, – с упреком сказал он и стянул сапоги. – А больше у меня нет сил охотиться.

– Можете взять еду у меня.

На это он заулыбался:

– Что ж, спасибо, Сайлас Бёрд. Какое забавное у тебя имя. – (Его борода обрамляла подбородок короткой белой щеткой.) – Ну что, Сайлас Бёрд, разведи-ка огонь, у меня спина что-то совсем разболелась. Потом мы сварим из твоей солонины похлебку. А как поедим, ты расскажешь мне, что, во имя святых, ты делаешь в этой глухомани. Как тебе такой план?

– Хорошо, сэр.

– Вытри лицо, кстати. Оно у тебя в чем-то измазано.

– Да, сэр, – ответил я, плюнул на ладонь и постарался оттереть засохшую кровь.

– Ты поранился или что?

– Нет, сэр.

Старик снова смерил меня недоверчивым взглядом, но все-таки научил разводить костер – как складывать дрова, где поджигать щепу. Он не столько говорил, сколько ворчал. Вскоре я узнал, что этот человек без малейшего стеснения рыгает, портит воздух и сквернословит. Он был полной противоположностью Па.

Костер в конце концов разгорелся. Тогда я под руководством Фармера оторвал кусок коры с дерева и свернул в некоторое подобие миски. В ней мне удалось вскипятить воды из ручья, в которую мы потом бросили солонину. Получилась отличная похлебка. Я с жадностью набросился на нее, макая в ароматную жидкость хлеб. Оказывается, я ужасно проголодался.

Старик закурил трубку и с любопытством наблюдал, как я ем. Опустошив миску наполовину, я протянул ее Фармеру.

– Да я уже перехотел, – пробормотал он. – Сам доедай.

– Спасибо.

– Что же, – произнес он, когда я наконец насытился, – пришло время выслушать твою историю, Сайлас Бёрд. Как это ты, черти тебя дери, оказался ночью один в лесу?!

Я отогрелся у огня, размяк от сытости. До того момента меня настолько поглощали насущные задачи, что не было ни минуты осознать ситуацию, в которой я оказался. Поэтому подобие участия, прозвучавшее в голосе ворчливого старика, застало меня врасплох. По щекам потекли слезы, и я стал тереть глаза рукой, делая вид, что прослезился от дыма и искр. Но на самом деле это вырвались наконец наружу последствия дня. Я рассказал старику коротко, что случилось. Как трое всадников забрали Па среди ночи. Как Пони вернулся ко мне и как я увидел в этом знак, что нужно ехать искать Па. Как я оказался в Чащобе. И как я потерялся. Конец.

Мистер Фармер кивнул и задумался над услышанным. Потом он выпустил из ноздрей длинные, словно щупальца, клубы табачного дыма. Пальцы, сжимавшие трубку, были толстыми и корявыми.

– Так, значит, вы не ждали этих всадников? – наконец спросил он. – Они сами к вам явились? А твой Па никогда с ними дела не имел? Не встречался с ними раньше?

– Нет, сэр.

– А чем твой Па зарабатывает на жизнь?

– Вообще он сапожник, но теперь стал коллодиотипистом.

– Кем-кем?

– Это такой фотограф.

– Что-то вроде дагеротиписта?

– Да.

– Как его зовут?

– Мартин Бёрд.

Мистер Фармер задумчиво почесал бороду, будто припоминая что-то.

– Ну а кто тогда тот Митиваль, которого ты звал?

В своем рассказе я ни разу не упомянул Митиваля. Наверное, надеялся, что Фармер забудет, как я звал Митиваля. Я опустил голову и промолчал.

– Послушай-ка, сынок, – начал мистер Фармер, – ты серьезно вляпался, сунувшись в Чащобу. Просто чудо, что тебя занесло в эту часть леса, а не в Топи. Там такая трясина, что проглотила бы тебя живьем. И если бы я не нашел тебя, то страшно подумать, что бы с тобой стало. Так и быть, утром я выведу тебя из Чащобы, хоть мне и не по пути. Но ты должен выложить мне все начистоту, Сайлас Бёрд. Ты пришел сюда один или здесь есть кто-то еще, о ком я должен знать?

– Нет, здесь нет никого, о ком вам нужно знать.

Он опять уставился на меня с недоверчивым прищуром.

– Знаешь, у меня внук примерно твоих лет, – вдруг сказал он. – Тебе сколько – девять, десять?

– Двенадцать.

– Да ты что? – удивился он. – Какой-то ты мелкий для своего возраста. Смотри сюда, Сайлас Бёрд. – Он сунул руку в карман пальто, вытащил жестяной значок и, чтобы мне было лучше видно, поднял его над костром. – Знаешь, что это такое?

– Знаю. Жетон.

– Верно. Я федеральный маршал Соединенных Штатов Америки. Выслеживаю тут преступников, которые пробираются на восток. Нам дали наводку, что у них убежище в стене большого ущелья. Сейчас они опережают меня дня на три. И очень может быть, что ты и я ищем одних и тех же людей.

– Что? Вы ищете Руфа Джонса?! – воскликнул я, охваченный надеждой.

– Я не знаю такого имени.

– Тогда, может, Себа и Эбена Мортонов? Они близнецы.

– Нет. Так звали людей, которые забрали твоего Па?

Я кивнул:

– Их послал человек по имени… Оскар и как-то еще… Забыл. – Но пока я говорил, еще одно имя всплыло в моей голове. – А Мак Боут? Его вы знаете? – не успев подумать, выпалил я.

И вот тут мистер Фармер отреагировал.

– Что?! Мак Боут?! – выпучив глаза, воскликнул он. – Среди тех людей, кто приехал к вам ночью, был Мак Боут?

Его реакция заставила меня пожалеть о последних словах. И зачем я назвал это имя? Надо было держать язык за зубами.

– Нет, – ответил я. – Они просто упоминали его. Я не понял, кто это.

– Хм… Мак Боут – преступник в бегах, которого мы давно ищем, – пояснил Фармер, как мне показалось, с некоторым восхищением в голосе. – Не слышал его имени уж сколько лет. Но если он каким-то боком связан с тем, что приключилось с твоим Па, тогда наши пути поистине сошлись неслучайно. Потому что люди, которых я выслеживаю, состоят в крупнейшей банде фальшивомонетчиков на всем Среднем Западе. А Мак Боут – один из лучших фальшивомонетчиков в мире.