– А я закричал, чтобы она сразу знала о нашей финансовой несостоятельности: «Мадам, но мани! Но ма-ни… Денег нет!», – весело добавил мой новый знакомый. – «Деньги не нада! Не нада… Идём быстро… Я была в консерватория. Скрипка. Коган. Великий человек… Третиакофф! Великий человек… В прошлый год. Москва красивая. Идём…»
– Мы слушали Эми из третьего ряда и оба плакали, – продолжала дама. – Она исполняла Мендельсона, как когда-то играла в консерватории, когда Ойстрах целовал ей руки, представляя москвичам. Только вот не было нашего Юрочки…
– Не забудь упомянуть о Сильвии, – вмешался супруг.
– Сильвия! Наш юный ангел-спаситель тоже играла, и не в оркестре, а соло – вы ведь, конечно же, знаете сонату фа-минор с сольными адажио и кодой? Так вот, эта девочка отыграла так, что у зала остановилось дыхание.
– Да, это была серьёзная голландская скрипичная школа. Вы ведь слышали голландцев? Кого? – с вдохновением спросил меня Анатолий Георгиевич.
Я признался, что из голландских скрипачей знал лишь Эми, поскольку та выступала у нас, записывалась и даже промелькнула на голубом экране с Ойстрахом, и за три коротких визита в Голландию четыре раза был на её концертах. Она по-особому воспринималась мною, не только блестяще вышколенной исполнительницей, но и некоей современной секс-звездой – очень бойкой рыжей, веснушчатой длинноногой девицей, самозабвенно отдающейся своему миру прекрасной музыки.
– Вот-вот, тем более. Тем более вам понравится Сильвия! – вскричала дама. – Ведь даже Эми пресная рыба в сравнении с красоткой Сильвией. Ах, как она играла…
– Суть дела в том, и в этом заключается наша просьба, что с тех пор хотим, но никак не можем послать Сильвии небольшой скромный подарочек. Самую малость, чуть-чуть. И вы нас очень обяжете, если возьмёте с собою что-то для неё. Мы очень любим Сильвию, и даже уважаем, несмотря на разницу в возрасте.
– Чуть-чуть, – снова прервала супруга дама. – Маленькую иконку. Не Рублёва, разумеется, а дешёвую…
– Из храма всех святых, что на Соколе, – вклинился её муж.
– Вы же знаете церковку на Соколе? – продолжила дама. – Она ничего не стоит, а Сильвии будет приятно. Ей так нравится всё русское…
Через две недели я улетел в Амстердам с маленьким образком Казанской богоматери для восходящей голландской звезды Сильвии де Ноорд. Кем она была и какие на неё возлагались надежды, я уже знал. Но, поскольку встреча с нею не была главной задачей, а я был поглощён собственными делами, то встретился с юной скрипачкой лишь за неделю до отбытия, во второй половине ноября.
То были прекрасные солнечные дни поздней голландской осени, тёплые, безветренные, полные золота тихо опавшей листвы. Я мчался на поезде в Утрехт на вечерний концерт Сильвии в зале Тиволи. Мимо проносились ухоженные, чистые поля, разделённые аккуратными канавами на правильные, одинаковые участки, игрушечные мельницы, пасущиеся чёрно-белые коровы, словом всё то, что радует и восхищает глаз каждого путешественника, попавшего в эту маленькую уютную страну. Счастливы должны быть люди, живущие здесь, своим трудом создающие этот уют и благоденствие, думалось мне. Мне вспоминался Пётр, завёзший к нам голландские порядки и табак, наши казаки, спасшие эти низменные земли от затопления отступающими французами. И потому, а также предстоящее знакомство, наполняли меня безмятежным покоем.
Сильвия превзошла мыслимые ожидания. Высокая тонкая блондинка, очень привлекательная, живая и по-детски искренняя, играла Мендельсона на Страдивариусе. Зал был полон каким-то чудесным светом, исходящим от каждого её движения, от каждого взмаха смычка. Всё вокруг переливалось поющими, ликующими звуками. Дирижёр ловко скакал кузнечиком на маленькой трибуне, рискуя свалиться в зал, затем замирал, останавливая оркестр, и тыкал палочкой в Сильвию. Плечи её оживали, старинный Страдивариус описывал стремительный полукруг, и волшебная музыка волной обрушивалась в зал. За скрипичным концертом, в первом отделении, последовали «Гебриды», и затем дважды на бис высоко, виртуозно и призывно-торжествующе прозвучал сольный марш Мендельсона.
Концерт завершился и, по договорённости с Сильвией, я отправился в её уборную. Она распахнула дверь с самым восторженным выражением лица.
– Вы из Москва? – вскричала она. – Ваш подарок из Москва?
Я вручил ей образок.
– О, боже! Красота! Как её зовут? Кто она? – спросила Сильвия.
– Это иконка Казанской богоматери, покровительницы всея святой Руси…
Дверь открылась, и в уборную вошёл высокий, очень привлекательный молодой человек во фраке и с белыми лайковыми перчатками в руках. Он выглядел денди.
– Эрик, кайк! Смотри!… Хет бент Казаан Махд! Богоматерь!.. – восторженно закричала Сильвия.
Затем, немного смутившись, представила вошедшего. – Это Эрик, мой бой-френд…
После некоторой паузы, видимо вспомнив, как говорят в России, она поправилась:
– Он мой друг. Кажется, он жених. Я для него играла марш Мендельсона. Но он ничего не понял.
Однако Эрик опустился на одно колено и торжественно извлёк из-за пазухи золотую бархатную коробочку.
– Дорогая, обожаемая Сильвия. Прошу тебя осчастливить меня. Окажи мне честь выйти за меня замуж. Наш гость из Москвы свидетель моих чувств к тебе.
Сильвия схватила иконку, поцеловала её и бросилась в объятья Эрика. Я невольно стал свидетелем их счастья. Затем мы вышли с Эриком на свежий воздух и, дождавшись Сильвию, отправились праздновать в старое кафе у собора святого Мартина, самого почитаемого святого в Утрехте, где просидели до трёх ночи, пока нас не выставили за дверь. Молодая пара ни за что не хотела отпускать меня, и мы отправились к отцу Сильвии, который, по её словам, должен быть рад принять нас в столь поздний час.
Отец её, королевский географ, жил в отшельническом уединении в маленьком, но уютном домике среди заповедного леса в Буннике, в географическом центре Голландии. До самого утра мы сидели, укутавшись в пледы, у костра, беседуя об истории страны, об окружающих местах, о том, как голландцы терпеливо и настойчиво создали эту землю, пядь за пядью отвоевав её у моря.
С восходом солнца Сильвия с Эриком уехали, оставив меня, ибо теперь её гостеприимный отец ни за что на свете не был согласен расстаться со мною, не ознакомив со всеми прелестями местного быта. Весь день нас посещали гости, это были разные люди, но все живо интересовались моей родиной. «Перестройка» и «Горбачов» не сходили с их уст, и то были живой интерес и участие к нам, к освобождённым советским людям.
Тот день остался в памяти приятным воспоминанием. Над головами, громко крича, летали зелёные попугаи. Легенда гласит, что они сбежали на волю от контрабандистов, но молодёжь верит, что они потомки попугая-паракита гитариста Джими Хендрикса. Эти экзотические птицы привносили ощущение необычности и неизведанности. О, этот чудный мир, открывшийся новой гранью. Всю дорогу до Амстердама в моём сердце билась и металась волшебная скрипка Сильвии.
III.
В последующие годы я периодически наезжал в Голландию и следил за стремительной карьерой Сильвии, изредка бывая на её концертах и ещё реже – встречаясь с нею. В последний раз мне довелось увидеть её на сцене амстердамского Концертхебау, где она замечательно исполнила Стравинского с нашим дирижёром Кириллом Кондрашиным.
Примечательным то посещение было и тем, что концерт я смотрел в обществе бабки Сильвии, старомодной девяностопятилетней дамы. После концерта Сильвия живо интересовалась, как играют Стравинского в России, и играют ли вообще, поскольку раньше его замалчивали. А бабку волновал лишь один животрепещущий и важный вопрос: почему, будучи помолвленной уже пять лет, её внучка до сих пор не замужем? Вопрос был неприятен Сильвии. Она отмахивалась и отговаривалась тем, что Эрик занят, что пока у него не идёт дело, но всё уже устраивается, и в следующем году он намерен купить большой дом между Амстердамом и Утрехтом, где они устроят студию для записи музыки.
– Доживу ли я, моя дорогая, до радостного мига, когда увижу правнуков? – гнула своё бабушка.
– Этого ты дождёшься, если проживёшь до ста двадцати пяти, – отрезала Сильвия. – Сначала мне следует сделать карьеру. Я должна завоевать весь мир…
Слова её не казались мне похвальбой, ведь Сильвия была воистину замечательной.
Следующие несколько лет я не был в Голландии, и отправиться туда я смог лишь летом девяноста восьмого. Уезжая, я зашёл к Анатолию Георгиевичу, овдовевшему, сильно сдавшему и потрёпанному пост-перестроечными бурями. Он снова вручил мне Казанскую богоматерь, в этот раз большую золочённую икону, попросив найти возможность провезти её и вручить Сильвии.
С трудом удалось мне вывезти икону. Таможенному служащему с рыбьим взглядом я долго безуспешно объяснял, что дорогая икона моя личная собственность, что вывожу её для своих личных нужд, что без неё я никуда не отправляюсь, что она всегда со мною, и днём, и ночью. Поначалу моя горячая речь перешла в усталый безнадёжный бубнёж, и, наконец, ему первому надоело, и он благословил меня на выезд, вписав в мою декларацию вывоз одного предмета искусства с обязательным обратным ввозом.
К разочарованию, я не смог найти следов Сильвии. Её телефоны молчали, а наведение справок и изучение музыкальной прессы не дали результатов.
Пробыв две недели, я оставил икону на хранение доверенному лицу. В Шереметьево мне пришлось соврать, что декларация то ли утеряна, то ли украдена, и на том дело закончилось.
Сразу по возвращению случился очередной кризис, который не пережил Анатолий Георгиевич. И через год, снова вылетая в Амстердам, я дал себе слово найти Сильвию, чего бы то ни стоило. Я должен оставить дела, разыскать её и отдать икону, как последнюю волю старого консерваторского профессора. Но тщетно я пытался найти какой-либо след скрипачки, её отца или кого-то знавшего её. Наверное, она вышла замуж, сменила имя и уехала в Америку, либо в Японию, Китай, Австралию, Бразилию или бог весть куда, иногда думал я, пока, наконец, мне не выпал счастливый случай.
Как-то раз я был на очередном светском приёме, на «высоком чае», где Эми представляла благородному обществу свою скрипичную школу. Улучшив момент, я подошёл к ней, но на вопрос о Сильвии она ответила глухим молчанием. Я не отставал, но Эми продолжала отнекиваться.
– Сильвия? Я ничего не знаю о ней. Нет-нет, я не знаю, не спрашивай…
В конце приёма я снова подошёл в ней.
– Эми, мне важно найти Сильвию. Помоги, чем можешь. Я прошу не для себя, я ищу не по своей прихоти. Мне обязательно надо передать подарок от её друзей. Они умерли. Я дал зарок найти Сильвию и отдать подарок, как их последнюю волю.
– Хорошо, я попробую что-нибудь сделать, – сжалилась она, и на том мы расстались.
Эми сдержала слово, и через три дня я получил короткое сообщение с номером телефона. Я тут же позвонил. Трубку подняли, но, не отвечая, напряжённо молчали в ожидании моего представления.
– Худемиддах, – поприветствовал я. – Мне нужна мифрау Сильвия де Ноорд. Я прибыл из Москвы, из России, и мне нужно с нею встретиться.
Ответом мне было напряжённое молчание.
– Вы извините, пожалуйста, но прошу вас помочь мне найти мифрау Сильвию. Это очень важно.
