– Всё просто, если имеешь твёрдую руку, точный глаз и холодную голову, – сказал Хенк.
Играли мы поочерёдно и парами. Поначалу я не мог приспособиться к низкому и плоскому борту, к лёгкому и тонкому кию, но с третьей партии вошёл во вкус и начал строить комбинации. Игра захватила меня, и под конец было решено усложнить её, выставив фишки. Это было совершенно ново для меня, и я быстро вышел из игры.
За либре в неспешном разговоре я постиг некоторые тайны России, скрытые от чужаков. Рыжеусый старик со складов был паромщиком и, скорее всего, больше всех знал о прошлом имения Кристоффеля Брандта. Он почти не говорил по-английски, и мне следовало вооружиться хорошим словарём, чтобы поддерживать с ним контакт. С членами клуба старик не поддерживал отношений и своими знаниями не делился, ибо, будучи старовером-кальвинистом, осуждал все новшества и чурался общества. Однако, подаренные сабо давали надежду на то, что ко мне, как к первому русскому здесь, он будет благосклонен.
Сибрана именовали не патером, а предикантом, и был он самого кроткого нрава. Это был единственный представитель мужской половины россиян, бывший в добрых отношениях с дамской частью общества. Членом клуба Сибран не состоял из-за своих убеждений, но в бар заглядывал сразу после воскресной вечерни.
У моего хозяина Яна де Вильта была другая история. Некоторое время назад настали трудные времена. Банк через стенку с баром закрылся. Такая же судьба постигла и заведение де Вильта. Но жители России не могли представить посёлок без этого старого сельпо и потому на общем сходе решили поддержать Яна. Они обязались покупать продукты только у него, притом, что он должен быть поднять цены в два-три раза. Со своей стороны, де Вильт держал самый свежий и лучший товар, этим оправдывая старания своих благодетелей.
– Через полгода магазину будет сто семьдесят лет, – сказал Фриц. – Потому с начала этого года наш клуб ежемесячно дарит Яну по десять лотерейных билетов. Надеемся, он выиграет сто тысяч и поправит свои дела.
– И снизит цены, – добавил Херард.
Так я вступил в «Бильярдный клуб Синт-Петерсбург, только джентльмены». Главным, что я вынес из знакомства с членами клуба, было то, что при всей сонной видимости сельской, провинциальной жизни здесь происходили интересные события.
VI.
На следующее утро я отправился к старому паромщику. Звали его Кейс, был он за девяносто, суровым и немногословным. Угостив вкусным картофельным пюре с тыквой из закопчённого котелка и непременным карнемелком, паромщик вручил мне тесак, садовые ножницы, лестницу и большой бак, и отправил в заросший сад. До обеда я рубил колючие ежевичные заросли, за много лет без ухода превратившиеся в джунгли. Обычно тонкие колючие стебли ежевики выросли в могучие высокие дерева, переплетённые меж собою самыми невообразимыми узлами. За три часа беспрерывного труда я нарубил три больших бака не стеблей, но стволов, измельчённых до метровой длины.
Труд мой не остался безответным. Кейс успел сделать три переправы, перевезя небольшое стадо коров и несколько групп велотуристов, и поджидал меня с полдником. На берегу заросшего ряской небольшого садового пруда был накрыт низкий длинный ротанговый столик, заставленный фруктами и овощами. Мы устроились в скрипящих плетёных креслах, очень старых, почти разваливающихся. Отхлёбывая карнемелк, на старой чистой доске куском угля Кейс начертил план имения.
Санкт-Петербург был правильным треугольником, основанием идущим вдоль Фехта, а остриём врезающимся в польдер. С реки к поместью были арочные ворота, позволявшие судам пристать к парадному крыльцу. Господский дом, столь знаменитый по цветным, ярким литографиям, был разрушен в 1819 году, а на его месте был возведён новый, ныне также разрушенный. Как я видел своими глазами, всё сейчас было дико и запущенно, но на плане Кейс чётко и точно расчертил расположение строений, оранжерей, аллей, садов и фонтанов. Этот берег Фехта именовался Эйландским, а противоположный, куда старик переправлял коров, был Фрейландским.
Всю неделю по утрам я навещал паромщика. Начинал я с садовых работ, спиливал старые деревья, подрезал ветки, выгонял пастись коз, ухаживал за цветами и помогал старику на пасеке, устроенной им среди ежевичных зарослей. Затем мы садились у пруда, и без слов, лишь чертя по доске углём, Кейс делился со мною всем, что видел здесь за долгие годы жизни.
Помимо углубления в тайны прошлого России, я знакомился и с её настоящим. Несколько раз я посетил изобретателя Херарда. Его жилище было совершенно отличным от любого сельского здания. Он был тщательно, аккуратно выложен из прочного тяжёлого местного кирпича. Вход в дом был из сада, и то были большие двухстворчатые дубовые наборные ворота в половину фасада. Крыльца не было – низкий порог был почти вровень с землёю. Переступив его, я очутился в большой мастерской, полной механического хлама, автомобильных и бог знает от чего двигателей, инструментом, а главное – неистребимым запахом машинного масла и горячего металла. Весь первый этаж занимало лишь одно это помещение высотою в четыре метра, в углу которого узкая железная винтовая лестница вела наверх, в жилую комнату, тоже одну, тоже квадратную, и тоже захламленную, но не железом, а старыми книгами, журналами и чертежами.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера: