– Не ты одна, – Ульяна достала лупу и вгляделась в глазурь. – Знаешь, мама как-то показала мне старый советский календарик. Его покрывал толстый слой рифленого пластика, так что при наклоне изображение двигалось. Очень интересная технология. Может, здесь что-то подобное?
Но глазурь оставалась зеркально-гладкой даже под многократным увеличением.
– Как стекло! Ни малейшего изъяна! И кракелюра нет… Такое, вообще, возможно?
Впервые в жизни Ульяна пожалела, что выбрала своим направлением неглазурованную керамику. Немало зная о древней посуде, сейчас она оказалась совершенно беспомощной.
Любопытство требовало немедленно во всем разобраться. Здравый смысл – бежать как можно дальше. К нему примешивался страх. И Ульяна решила послушаться интуиции.
– Так, я спать! Сил уже нет!
Алексей, собирающийся проводить полицейского с помощником на раскоп, взглянул непонимающе:
– Что с тобой?
– Вымоталась, Леш. Да и смысл тут при лампе смотреть. Завтра разберусь.
– Ну, как знаешь!
Но утро перечеркнуло все планы.
***
Уже на рассвете в лагере было не протолкнуться от машин. Самарское начальство примчалось, невзирая на раннее время. Уже одно это указывало на важность находки. А чуть позже явились представители Института археологии.
Они толпились в палатке, рассматривали раскоп, разворачивали свои инструменты, готовясь извлекать наружу сокровища, найденные Улей. Ей было все равно – ночью поспать почти не удалось, мысли толпились в голове, гоня сон, и теперь она чувствовала себя опустошенной. Как лимон, из которого выжали весь сок, а кожуру выбросили за ненадобностью. Поэтому спокойно сидела «на кухне» и пила кофе со сгущенкой и печеньем.
– Ульяна… – подлетела запыхавшаяся Ася. – Вас там… зовут!
Залпом допив остывший кофе, Уля равнодушно направилась к армейской палатке. Профессора посторонились, пропуская её к столу, на котором стояла ваза. Рядом, на раскладной табуретке кто-то сидел. Мужчина или женщина, со спины определить было невозможно. Худощавая фигура, длинные, почти белые волосы, перехваченные у шеи резинкой. Но судя по взглядам академиков – знатная шишка.
Услышав тихие шаги, некто отложил лупу. Ульяна заметила тонкие пальцы и тщательно ухоженные ногти. Их обладатель медленно, словно боясь увидеть что-то страшное, обернулся.
Движение лучше, чем лицо, показало: это мужчина.
Молодой, на вид лет тридцать-тридцать пять. Тонкий и легкий, но при этом невероятно гибкий и… опасный. В небесно-голубом взгляде скрывалось что-то хищное. Он напоминал кошку: вот она лежит, жмурясь на солнышко, но (Предлагаю заменить на «а») в следующий момент уже оглашает окрестности диким воплем, и когти полосуют врага.
– Рад познакомиться, – русская речь звучала с легким акцентом. Ульяна прислушалась, стараясь понять, что именно режет слух. Чуть заметная «ы» между согласными, как будто мужчине трудно произнести их подряд.
– Ульяна, – пожала она протянутую руку.
И убедилась, что хилый вид гостя обманчив. Ей уже приходилось встречаться с такими людьми. Худенькие, бледнокожие, словно вечно голодные. Они вызывали жалость и их всегда недооценивали. Зачастую – во вред себе. За тощими телами скрывалась недюжинная сила, и постоять такие люди за себя могли по полной программе. Или защитить…
Только почему-то именно от этого мужчины защиты не хотелось. Напротив, появилось желание бежать как можно дальше, спрятаться, забыть это знакомство как страшный сон… Но она заставила себя улыбаться, пока Алексей представлял ей нового знакомого:
– Шон Тагар, ведущий специалист по глазурованной керамике.
– Я был в Москве, и мне показали фотографию этой жертвенной чаши. Разумеется, я не мог не приехать! – добавил Шон.
– Так вы знаете, что это такое? – опасения тут же уступили место любопытству.
– Конечно! В древнекитайских свитках упоминается о чаше, которая используется в поминальных ритуалах. Её описание совпадает вот с этим, – он кивнул на находку.
– А много таких найдено?
Шон помолчал, словно раздумывая, открывать ли всю правду. Но все же ответил:
– Ваша – первая! Это большая, очень большая удача! В летописях говорилось, что всего таких чаш девять, и они являются величайшей ценностью человечества!
– Наверное, их поэтому и спрятали. Да так, что найти не могут.
Шон улыбнулся:
– Вполне возможно. И все-таки это счастье для меня – увидеть сосуд своими глазами.
Его воодушевление могло горы сдвинуть. Но Ульяна смотрела на светлые волосы и удивлялась: неужели он их красит? У корней виднелась темная полоса.
– Я могу увидеть захоронение?
– Разумеется! – засуетился Алексей. – Прошу!
Но Шон не обращал на него внимание. Он не сводил взгляда с Ульяны:
– Мне сказали, находка сделана благодаря вам. Вы настояли копать именно в этом месте. Почему?
– Так, – Уля пожала плечами. – Интуиция.
– Вы чудесны! – улыбнулся гость, и было непонятно, намеренно ли он употребил это слово или просто ошибся. – Вы идете?
– Нет.
На раскоп не хотелось. Суета сбивала с мыслей, прогоняла то невероятное ощущение сопричастности к древним тайнам… Да и возможность разглядеть вазу при дневном свете упускать не стоило.
Глазурь напоминала зеленоватое стекло. Нежно-прозрачное, в то же время бездонное, словно океан. И из глубин продолжал следить за ней насмешливый взгляд.
– Кто же ты такой? – Ульяна не могла отделаться от мысли, что этот мужчина на рисунке ей знаком. Словно во сне видела. Или в грезах…
– Ася, смотри, ты ничего странного не видишь? – подозвала помощницу.
– Нет. А что?
– Судя по одежде, он китаец, ну или кто в тех местах тогда обитал, азиат, короче. Но глаза – синие. И усы…
– Может, просто седые?
– Может, – согласилась Ульяна. – Только он типичный европеоид. А китайцы вроде как монголоиды… Черт-те что!
Попытка разобраться не развеяла морок. Мужчина все так же казался смутно знакомым.
