– Да, пожалуй! От бренди бы я не отказался. – Асессор пил не спеша, а «осиротевший князь», так и не притронулся к своему бокалу. Орехов сильно потел, все время, вытирая пот платочком с собственным вензелем, вышитым на углу белой ткани, хотя в комнате было, не сказать, чтобы жарко. – Мне не хотелось вас беспокоить во время панихиды, все эти хлопоты… я вас понимаю, и очень сочувствую, но сейчас соберитесь, и расскажите мне, как было дело?
Молодой князь побледнел, пуще прежнего, казалось еще чуть-чуть, и он потеряет сознание, но Михаил поднялся из кресла и прошел к пианино, стоявшему в углу зала. К неожиданности Алексея, молодой человек начал играть И. С. Баха: «Toccata and Fugue». Князь говорил, одновременно музицируя, ни разу не сбившись с ритма:
– Это было ночью. Я проснулся от шума в коридоре, от того, что услышал истошный крик матушки – наши спальни рядом. Накинув лишь тапочки на босу ногу, я выбежал из комнаты и обнаружил, что тело Афанасия, нашего управляющего, лежит в дверях. Его спина была разодрана, а горло все в ранах, как от когтей дикой кошки. Он истекал кровью, и мне стало дурно. Я с детства боюсь крови.
Все же я любил маменьку. Агнесса Павловна был единственным родным человеком для меня. Я должен был узнать, что вызвало этот крик. Переступив через Афанасия, я вошел в комнату. На столе горела лампа, а за кроватью, где лежала маменька, окно было разбито, она была также разодрана, как и наш управляющий.
После, я позвал всех слуг, и мы прочесали усадьбу, но тщетно, было ужу поздно – зверь ушел. – Пальцы князя ударили по клавишам, завершая рассказ, последним аккордом мелодии.
Алексею Дмитриевичу стало не по себе, он встал и прошел к большому окну, ведущему в сад. Снег, большими хлопьями, падал на голые ветви деревьев. Бокал опустел.
Женский голос позвал к завтраку.
За столом сидели, молча, пока на пороге не появился некий барон, живущий по соседству, Питер Мор. Лицо князя посветлело и даже засияло от радости, при виде высокого, приятной наружности, молодого человека. Михаил извинился, и покинул асессора «ненадолго». «О боже, неужели он мужеложец. – Думал, с отвращением Алексей Дмитриевич. – Ну да! У него же лицо влюбленного – щеки раскраснелись, глаза засияли. То-то он все нервничал. Видно ждал, своего полюбовника. Куда катится Россия, если великие сыны ее таковы»?
Через несколько минут, молодые люди вернулись в столовую, они присели за стол, и уплетали за обе щеки все, что видели, словно голодовали долгое время. От былой тоски, у князя не осталось и следа.
– А вы сами из Москвы? – Поинтересовался барон.
– Нет, я родился и вырос в Петербурге, а в Москву приехал по назначению.
– О, из самой столицы. – Восхитился князь. – И Императора видели?
– Видел и Александра Николаевича, видел и батюшку его, светлая ему память, Николай Павловича.
Разговор ни к чему не вел, Алексею Дмитриевичу хотелось вернуться в Москву до утра, да и само общество, в котором он оказался, было неприятно ему. Коллежский асессор, откланялся и попросил прислугу проводить его к месту преступления.
Темные полотна ткани, скрывали стены, заглядывая за них, сыскной не видел ничего, кроме зеркал. Разбитые стекла в окнах заменили, но между рам остались маленькие осколки. Алексей Дмитриевич осмотрел кровать, а после и около нее. Паркет поцарапан не был, как и думал асессор, ни о каком мифическом звере и речи быть не могло. Он вышел из спальной и направился к трапезной. Но почуяв легкий сладкий аромат, схожий с благовоньем, настолько тонкий, что казалось, тянется от некой светской женщины, решил разведать, откуда сей запах исходит.
Аромат шел из дальней комнаты на этаже, дверь в нее оказалась не запертой, даже слегка приоткрытой. Алексей Дмитриевич заглянул в щель и увидел спящего в кресле молодого князя. Он вошел в кабинет тихо, дабы не разбудить Михаила, и оглядеться.
Кабинет был ухожен. Возле окна стояло большое бюро, а за ним мягкое кресло. По правой стене, высились полки с множеством книг и передвижной лестницей возле полок. Слева, над диванчиком, висел большой портрет Александра Павловича Романова, во весь рост императора. Рядом портрет поменьше его сына, императора Николая. Портрет висел прямо над спящим в кресле князем, запрокинувшим голову назад.
Это был кабинет Владимира Михайловича, как понял асессор.
Странный, сладкий запах, отдаленно напоминавший ладан, словно исходил от стен, но этот был стар, и сласти сильной не имел, а скорее горчил. Не паутин, ни пыли, в кабинете не было. Вероятнее всего, здесь постоянно убирали, и все было так, как раньше, при прежнем хозяине.
За окном послышался женский голос, асессор решил полюбопытствовать и, отодвинув тюли, выглянул в окно. Довольно упитанная женщина, по виду, кухарка, за что-то ругала полураздетого батрака, но тот совсем не обращал на нее никакого внимания. Стоя спиной к кухарке, высоченный мужик, колол дрова. Его широкий торс, покрылся каплями пота, хоть мужик и был раздет по пояс. Словно представив себя обнаженным на холоде, Алексей Дмитриевич передернулся.
– Это Прошка! Он глухонемой. – Послышался пьяный голос Михаила. Асессор обернулся. Глаза князя были полуоткрыты, на лице блуждала улыбка. – Я б его, как… – будто что-то вспомнив, князь замолчал. – Но ничего, – вставая из кресла, продолжил Михаил. Князь подошел к окну, и посмотрел вниз. Улыбка стала озлобленной и надменной – теперь Проша в моих руках.
– Как кого? – Прищурился Алексей Дмитриевич. Он сел в кресло и стал нагло рассматривать, все, что находилось в ящичках бюро. – Как Агнессу Павловну? За что вы так, со своей матерью?
Оправдываться было бессмысленно.
– Одиннадцать лет назад, – начал рассказ Михаил, даже не поворачиваясь к своему собеседнику. – Прохор ударил меня по голове, случайно, но он должен был быть осмотрительней. Вы можете себе представить? Крепостной ударил князя! Каков сюжетец?! – Он с отвращением плюнул на пол, ненависть кипела в душе Михаила. – Ему тогда уже было двадцать шесть лет. Я приказал выпороть его, но маменька запретила. Она совокуплялась с ним… с этим животным! Падшая женщина, как она могла, так поступить? Маменька очернила наш род.
– А Афанасий? Афанасий просто попался под руку? Оказался не в то время, ни в том место? – Предположил сыщик.
Михаил лег на диван и истерически рассмеялся.
– О, не-е-ет. – Протянул князь. – Иногда она спала и с ним, а порой они кувыркались в постели втроем. В эту ночь, я дождался, когда стоны закончатся. Управляющий и не думал встретиться со мной у дверей маменькиной спальной. Каково его было удивление… – князь вздохнул. – Вы не представляете то облегчение, испытуемое мной, когда я, перерезав горло Афанасия, принялся за эту шлюху. Она вопила, но не долго, потом, отломив кусок от скудельной чаши, принялся рвать кожу на них, подражая тому зверю, что забивает девок в наших краях. Затем пришла прислуга.
– Что же теперь делать? – Лицо асессора побагровело, в голове все шло кругом. – Мне надо выпить. – Князь поднялся и достал бренди из бара, что долго прятался в старом глобусе, стоявшем в углу, и налил напиток в стакан «сыскного». – Вы говорите так о маменьке, – сделав большой глоток, произнес Алексей Дмитриевич – а как же ваши отношения с бароном?
Михаила разорвал смех.
– Вы подумали, что я и Питер извращенцы – содомиты? Барон привозит мне опий. – Теперь асессор понимал, что за странное благовонье, распространялось по дому. – Мне надо было немного расслабиться, всего-то. Князю не пристало покупать эту дрянь, вот Питер мне и помогает. – Смех прекратился. Михаил сел в кресло за бюро и буквально впился глазами в Московского гостя. – Ну, что теперь со мной будет, каторга или виселица? Или дадите мне убежать в Европу, а я вас, за это, щедро награжу?
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
