Карьера требует жертв

Да, она попалась! Олег сделал жест, символизирующий фразу «Да!», Глеб беззвучно выдохнул, Кристина кивнула.

Я же прислушалась, потому что разговор Прусса и Прохоровой переходил в самую интересную стадию.

После непродолжительной паузы Василий Михайлович продолжил:

– Что ты сделала?!

– Ты прав, Женя Охотникова не убивала Сашу. Это сделала я.

– Но как? Ты ведь в тот момент была без сознания.

– Я позаботилась о том, чтобы все так думали. Когда я пришла в себя, то поговорила с Еленой Леонидовной Кортецкой и доходчиво объяснила ей, что с известием о моем пробуждении необходимо повременить. Затем я напомнила, как она любит отжигать в моем клубе с молоденькими проститутками и что ее муж, дочь и, самое главное, начальство вряд ли обрадуются, когда увидят фотографии ее пьяных пируэтов в обществе девушек с низкой социальной ответственностью. По моей задумке я продолжала якобы дремать на больничной койке, а Елена Леонидовна должна была ввести в капельницу Александра Александровича вещество, которое практически невозможно идентифицировать при анализе крови и которое способствует смерти, похожей на удушение.

– Ты просто подставила Женю? Как ты могла знать, что она будет в больнице?

– О, госпожа Охотникова – не такая умная, как она думает, я в который раз в этом убеждаюсь. Я не знаю, зачем она караулила, пока менты отойдут от палаты Василевского, но первое, что я увидела в окно своей палаты, когда очнулась, – это ее, наблюдающую за этими самыми ментами. Я понятия не имею, что она хотела сказать Саше, но именно в тот момент у меня родился план, как подставить ее. Хорошо, что у меня имеется рычаг давления на Кортецкую. А хваленая Женя Охотникова даже не подумала посмотреть в мою сторону. Когда она разговаривала с Сашей, яд уже растекался по его венам. Вот она уходит, а в палату заходит Елена Леонидовна, которая накидывает подушку ему на голову. Удушение инсценировано, смерть настоящая. На этот раз человек, прочно засевший у меня в голове, покинул этот мир навсегда. Как вскоре покинет и голову. Вася, я не обещаю тебе афишировать наши отношения, но готова продолжить их. Потому что сейчас могу искренне признаться в том, что люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, – на этих словах Прусс вновь целуется с Прохоровой, и вызов заканчивается – видимо, Василий Михайлович незаметно нажал на кнопку завершения вызова.

– Что такое, почему оборвалось? – с досадой спрашивает Глеб.

– Мы услышали и записали все, что нужно, – отвечаю я. – Уверена, Василий Михайлович заночует там. Ему нужно попрощаться с любимой.

Мое очевидное заключение заставило Глеба смутиться. Интересно, каково это – любить человека и фактически предать его во имя закона? Пруссу не позавидуешь, во всей этой истории он – самый несчастный персонаж. Глеб был на волосок от смерти, но, если разобрать историю Василия Михайловича… Бесконечная преданность Александру Василевскому, тайный роман с Прохоровой, нежеланная дочь, отношения с которой теперь будет трудно наладить, и необходимость выдать женщину, которую он искренне любит.

А ведь Прусс сейчас мог бы передумать и остаться с Валентиной. Диктофонная запись, сделанная под принуждением, не является веским доказательством вины. Конечно, мы что-нибудь придумаем, но, если бы Василий Михайлович решил все же остаться с Прохоровой, она бы не села за решетку. Вот только я уверена, что он этого не сделает, несмотря на свои чувства. Чуйка, которая вначале только и подводила меня, сейчас не подведет. Я уже была права касательно того, что за убийством Сан Саныча стоит Прохорова. Сейчас я убеждена, что Василий Михайлович вернется утром и проговорит дальнейший план действий по предоставлению полиции обвинений в адрес Валентины Прохоровой. Этот мужчина – настоящий кремень. Именно таким телохранителем я хочу быть, когда мне исполнится столько же, сколько ему. Разве что без желания предать своего клиента и таких сильных чувств, которые мешают работе. Заводить романы людям нашей профессии – значит, обречь себя на страдания.

Мои размышления прерывает звонок от тети Милы. Последний раз мы связывались, когда я просила ее уехать из города, опасаясь, что люди Прохоровой похитят ее и будут использовать против меня.

Я отхожу, чтобы поговорить с тетей, она с ходу начинает:

– Женечка, господи, с тобой все в порядке? Я только что увидела по новостям… Убийство, следствие. Что все это значит?

– Уверяю тебя, тетя Мила, все хорошо.

– Ты в тюрьме?

– Да, и разговариваю с тобой по мобильнику.

– Прости, не подумала об этом. В СИЗО?

– Да, ведь и здесь разрешено говорить по своему мобильнику! Мила, со мной все в порядке, я в особняке, где сейчас живу. Обвинения ложные. Никого я не убивала. Точнее, убивала, но не его…

– В смысле?

– В том смысле, что моя работа сопряжена с риском для жизни, и ты знаешь это. Но я не убиваю беззащитных людей, лежащих на больничных койках. Завтра ты узнаешь другие новости, уверяю тебя. Кстати, можешь возвращаться из своего укрытия. Езжай домой, скоро и я буду там.

– Ох, Женечка, это хорошо. Слава богу, с тобой все хорошо.

– Пока, Мила. – Я кладу трубку и возвращаюсь к компании.

Лица у всех присутствующих напряженные и уставшие одновременно. Нужно разрядить обстановку, поэтому я спрашиваю:

– Кто-то хочет по пивку?

– Было бы кстати, – отвечает Кристина.

Ей явно жалко отца. Еще недавно она ненавидела его больше всех на свете, но сейчас наверняка понимает, что пережитое им вполне похоже на наказание за то, что он бросил свою дочь. Василий Михайлович столкнулся с доказательством существования кармы, и теперь ему нужно найти в себе силы, чтобы жить дальше. Уверена, он справится.

Интересно, Кристина думает так же?

– Ну, вот и финал близится, – говорит Олег, потягивая легкий алкогольный напиток из бутылки. – Чем дальше займетесь?

– Поеду в отпуск, – отвечает Глеб, – как только шумиха уляжется, естественно.

– Да, мне бы тоже не мешало отдохнуть, – отвечает Кристина, – да и Михалычу.

– Стало быть, рванете втроем в отпуск? – уточняет Олег.

– Можем и впятером, – намекая на меня и Олега, отвечает Василевский.

– Нет, я отдыхать не умею. Найду нового клиента – надеюсь, в этот раз обойдется без отравлений и убийств. Какая-нибудь слежка за неверным мужем вполне сойдет. Чем займешься ты, Женя?

– Еще ничего не закончено. Как только Прусс вернется, нужно продумать дальнейший план действий.

– Кто отдыхать действительно не умеет, так это ты, Охотникова, – ехидно подмечает Кристина. Что ж, она права.

– Запись, сделанную под принуждением, суд может не рассмотреть. Нам нужно еще что-нибудь на Прохорову.

– Черт, я об этом даже не думал.

– Да, Глеб, ты уже думаешь об отпуске. Конечно, это замечательно, но дело еще не завершено. – Взяв паузу, я все же добавляю, чтобы прервать неловкое молчание: – Я тоже отдыхать не мастак, но с удовольствием рванула бы куда-нибудь. Хотя бы на пару дней.

Мы сидим еще немного, а потом расходимся по комнатам. Спать мне совсем не хочется, так как я недавно проснулась, поэтому я решаю поваляться и подумать. Досуг так себе, но мне всегда нравилось покопаться в собственных мыслях, нежели смотреть телевизор. Можно еще посмотреть какой-нибудь фильм, но сейчас я не смогу слушать героев картины, потому что в голове будет наша миссия. Я согласна с Олегом, мы на финишной прямой. Сейчас главное – сделать последний рывок, упечь Прохорову за решетку и уже потом задумываться об отпуске.

Мне нужно отдохнуть еще и потому, что в этом деле я допустила много ошибок. За время работы телохранителем у меня были досадные провалы, но таких я не припомню. Меня чуть не убили и не закопали в лесу, моего клиента чуть не отравили, я попала в объектив камеры видеонаблюдения, и теперь меня обвиняют в убийстве. Нужно переосмыслить свои методы работы. Возможно, даже подумать, стоит ли продолжать работу. Ворох этих мыслей побуждает меня снова провалиться в сон, несмотря на отсутствие усталости.

8 часов утра, я завариваю себе кофе на кухне. Все еще спят, и я не собираюсь их будить – пусть отдыхают.

В особняк входит Василий Прусс, подходит ко мне и спокойным тоном произносит:

– Доброе утро. Тебя не затруднит сделать мне кофе? Средняя чашка, одна ложка сахара.

– Доброе. Да, конечно. Как вы, Василий Михайлович? – Прусс предпочитает не отвечать на этот вопрос.

Он достает из внутреннего кармана несколько фотографий, кладет их на стол и спрашивает:

– Записала все, что нужно?

– Да.

– Это хорошо. Но запись, полученную таким путем, могут не рассмотреть в суде.

– Да, я говорила ребятам об этом.

– Именно поэтому я достал это, пока Валя спала. Взгляни.

Я смотрю на фото и вижу те самые компрометирующие снимки Елены Леонидовны Кортецкой.

Да, зажигает эта дама неслабо. Я понимаю, к чему клонит Прусс, поэтому спрашиваю:

– Вы или я?

– Поедем вместе, чтобы наверняка.

Я отвечаю Василию Михайловичу кивком и присаживаюсь напротив, чтобы допить свой кофе. Мы допиваем горячие напитки в полной тишине. Как интересно, что я поняла его с полуслова. Сейчас мы поедем к Елене Леонидовне Кортецкой, предоставим ей эти фотографии и скажем, что сольем их в Интернет и в печатные СМИ, если она не расскажет об убийстве Василевского. Кортецкая тоже сядет в тюрьму за соучастие, но мы скажем, что Прохорова заставила ее пойти на это, потому что угрожала ее мужу и дочери, а в записи разговора Прусса с Прохоровой сотрем ту часть, где Валентина уточняет, какой именно рычаг давления на Елену у нее имеется.

Стало быть, мы предоставим Кортецкой выбор – сокращенный срок в тюрьме и ее грязные пристрастия останутся в тайне, или же ее репутация будет навсегда разрушена, так как мы обнародуем фотографии и полную версию записи. Во втором случае есть шанс, что Елена Леонидовна все равно попадет в тюрьму, но на более долгий срок, так как не выступила с чистосердечным признанием и не рассказала о причастности к убийству. Но такой вариант маловероятен, потому что запись разговора могут посчитать доказательством, полученным незаконным путем, и она не будет рассмотрена. Так что наша задача с Василием Михайловичем – надавить на Кортецкую.

Я допиваю кофе раньше Прусса, поднимаюсь в свою комнату, где быстро одеваюсь, после чего спускаюсь как раз к тому моменту, когда Василий Михайлович допил свою чашку. Просыпается Глеб, который, продирая глаза, приветствует нас:

– Доброе утро. Дядя Вася, как ты? Куда вы собрались?

– Я в полном порядке, Глеб. Мы отправляемся разрушать жизнь еще одному человеку, – эти слова обескуражили Василевского, но он не стал ничего уточнять.

Мы с Василием Михайловичем кивнули начальнику, после чего покинули дом.

С Еленой Леонидовной все прошло не слишком гладко, но на это и не стоило надеяться. Когда мы предоставили ей варианты, женщина расплакалась.

– Я – неплохой человек. Просто… Я борюсь с этим всю свою жизнь. Иногда меня тянет…

– На женщин? – Прусс задает этот вопрос с невероятным хладнокровием, будто бы все происходящее нисколько не цепляет его. Я же сижу молча, ком подступил к горлу. Кортецкая – не святая, но мы сейчас действительно разрушаем человеку жизнь.

– На безумные поступки. И на женщин тоже. Валентина Прохорова сказала, что мои пристрастия останутся в тайне. Что я – желанный клиент ее клуба и могу приходить туда когда вздумается и заказывать… В общем, отдыхать так, как я захочу.

– Итак, Елена Леонидовна, что вы выбираете?

– Я пойду в полицию и все расскажу. Только, пожалуйста, сделайте так, чтобы записи…

– Я и Евгения Максимовна ручаемся, что запись будет отредактирована. Никто не узнает о ваших порочных связях. Если Валентина на суде попытается заявить о чем-нибудь таком, ее слова объявят клеветой, так как у нее нет доказательств. Единственные экземпляры фотографий сейчас перед вами.

– Я могу их уничтожить?

– Нет, тогда у нас не будет гарантии, что вы сдадите Валентину полиции. Фотографии останутся у меня.

– Но как я могу рассчитывать на то, что вы действительно уничтожите их и отредактируете запись?

– Придется поверить нам на слово. Второй вариант для вас гораздо хуже.

Кортецкая берет паузу на размышления, после чего начинает рыдать. Василий Михайлович невозмутим – ему нисколько не жалко эту падшую женщину, он страдает из-за того, что собственноручно отправляет за решетку свою возлюбленную. А сколько прошлых преступлений Прохоровой осталось безнаказанными. Впрочем, то, что она получит срок за убийство Александра Василевского, – уже хорошо. Для всех, кроме Прусса.

Елена Леонидовна вытирает слезы, после чего произносит:

– Я отправлюсь в полицию.

– Отлично. Собирайтесь, мы с Евгенией подождем вас в машине.

– Что? Прямо сейчас? У меня же…

– Что у вас? Работа? Вы совсем скоро ее лишитесь. Простите, Елена, но мы должны перестраховаться – у нас нет никаких гарантий, что сейчас вы не сбежите из страны, пока вам не предъявили официальных обвинений. Поэтому мы отвезем вас. – Я была немного шокирована такой решительностью Прусса, хотя его слова были логичными.

Мы молча встали и вышли. Буквально через пять минут Елена Кортецкая села к нам в машину.

Вот мы уже в полицейском участке. Я звоню Глебу, Олегу и Кристине, чтобы они приезжали на место событий. Кристина, по понятным причинам, остается ждать в машине, все остальные собираются в коридоре участка.

Вдруг двери открываются, и в сопровождении двух полицейских в здание входит Валентина Прохорова, за процессией из трех человек следует ее адвокат. Проходя мимо Василия Михайловича, она останавливается, капитан Синицын, который выходит из допросной, дает сопровождающим Валентины знак, чтобы они позволили им перекинуться парой слов.

– Значит, вот что бывает, когда признаешься человеку в своих чувствах? – Прохорова прекрасно скрывает свои чувства, хотя мы понимаем, что она хочет расплакаться.

Василий отвечает ей:

– Такое бывает, когда ты убиваешь человека и подставляешь другого. Ни больше ни меньше, Валя.

– Что ж, Евгения Максимовна, поздравляю вас с успешным окончанием дела. Ваш клиент жив и здоров, – Прохорова одаривает беглым взглядом лишь меня, напрочь игнорируя своего сына.

Из допросной выводят Елену Кортецкую в наручниках, после чего туда заводят Валентину и ее адвоката. Все занимает немного времени, адвокат проходит мимо нас, Прохорову отводят в камеру.

Капитан Синицын подходит к нам и обращается ко мне:

– Значит, вы действительно действовали согласно своему кодексу?

– Все верно, товарищ капитан.

– Сколько ей светит? – спрашивает Прусс.

– Убийство, совершенное группой лиц по предварительному сговору, подразумевает от восьми до двадцати лет лишения свободы. Думаю, прокурор будет настаивать примерно на пятнадцати годах, но адвокат похлопочет, и срок скостят где-то до двенадцати лет в колонии строгого режима. Кортецкая за чистосердечное признание ограничится тремя годами колонии и двумя – условно.

Василий Михайлович молча выходит из здания участка.

Вот и все. Он официально предал человека, которого любит. Должно быть, это невыносимо тяжело.

Я понимаю, что его лучше оставить одного, но не могу не подойти, когда вижу, что он стоит на углу участка и закуривает сигарету, которую, видимо, только что у кого-то стрельнул, так как он не курит.

– Хочу, чтобы вы знали – вы поступили правильно.

– Разве? Я уже и не знаю, что правильно, Женя. – Он слегка закашливается на слишком сильной затяжке, после чего бросает сигарету: – А еще говорят, что помогает при стрессе. Что будешь делать дальше?

– Сяду за руль своего любимого «Фольксвагена» – он наверняка соскучился по мне – и поеду к тете, давно с ней не виделась. Надо подумать, гожусь ли я для этой профессии.

– Ну, тут и думать нечего.

– Что, сразу списываете меня со счетов?

– Как раз наоборот, Евгения Максимовна. Я редко встречал таких самоотверженных и смелых телохранителей, как ты. Так что отдохни, сколько вздумается, и продолжай. Но мой тебе совет: если поймешь, что по-настоящему влюбилась, если встретишь человека, который будет тебе так же небезразличен, как ты ему, бросай эту чертову работу навсегда. Чтобы потом не закончить, как я.

– Василий Михайлович, разве вы собрались заканчивать?

– Эх, пожалуй, нет. Глеб простил меня, о большем я не мог и мечтать. Да и с дочкой вроде бы не все безнадежно.

– Однозначно не безнадежно.

– Тогда поехали в особняк, заберешь свою любимую машину и уедешь подальше от этого дурдома.

По прибытии в особняк я первым делом собираю вещи, спускаюсь в холл, к которому прилегает кухня, где меня уже ждут Глеб, Кристина и Олег.

– Ты же не надеялась уйти, не попрощавшись? – спрашивает Олег.

Я ненавижу прощания, но на самом деле не надеялась, так как знала, что все мои друзья будут здесь. Приятно, что могу назвать их друзьями.

– Конечно, нет. Идемте в гараж.

Василий Прусс открывает двери огромного гаража и уходит в сторону выездных ворот. В гараже стоят «Ламборгини», три модели «Порше», «Крайслер», несколько других автомобилей класса «люкс» и мой скромненький «Фольксваген». Олег открывает рот от такого количества крутых авто, мне же на них совершенно плевать, я целенаправленно иду к своей родной машине.

– Была рада узнать тебя с другой стороны, Евгения Охотникова, – Кристина протягивает мне руку, чтобы пожать.

Я жму ее в ответ и легко обнимаю ее. То же самое я проделываю с Олегом, который говорит:

– Классные из нас получились напарники.

– Да, Олежа. Я все забывала спросить, где ты научился так профессионально связывать людей? – Мы дружно смеемся.

– Ну, во-первых, никакой я не «Олежа», во-вторых, у настоящих детективов должны быть свои секреты.

Олег смотрит мне в глаза чуть дольше, чем я ожидала. Очевидно, что я симпатична этому парню, но я не могу ответить ему тем же. Как и не могу ответить Глебу, которому я тоже нравлюсь и который все это время молчит. Детектив все прекрасно понимает, поэтому говорит Кристине:

– Ну, Крис, пойдем выберем, куда полетим на отдых. Учитывая, сколько денег у Глеба, мы можем выбрать любой уголок земного шара. – Олег уводит Кристину и моргает мне вслед, высовывая язык, чтобы указать на то, как много я теряю, не уезжая с ними.

Мы с Глебом остаемся в гараже одни.

– Я перевел тебе на карту весь гонорар. И даже чуточку больше, согласно твоим расценкам – за то, что рисковала жизнью. Знаешь, мы могли бы выпить кофе как-нибудь – на этот раз не как телохранитель с клиентом.

– Зовете на свидание, Глеб Александрович?

– А если и так?

– Вряд ли вы будете в восторге от девушки, для которой драки с вышибалами, перестрелки и погони являются обыденным делом.

– Ты не можешь знать, от чего я буду в восторге, – Глеб пристально смотрит на меня, но по моему взгляду прекрасно все понимает. Затем он протягивает мне руку, и я с удовольствием жму ее, но не решаюсь обнять его. – Мы еще обязательно увидимся, Женя. Береги себя.

– Обязательно, Глеб. Теперь можешь не нанимать сторонних телохранителей – твой вполне себе справляется. – Я сажусь в свою машину, завожу ее и выезжаю из гаража. Напоследок я сигналю Глебу и Олегу и Кристине, которые остановились на крыльце.

На этот раз ворота мне открывает не рядовой охранник, а сам Василий Прусс. Пока работает механизм и ворота медленно открываются, я выхожу из машины, протягиваю своему старшему коллеге руку и говорю:

– Для меня было честью работать с таким мастером, как вы, Василий Михайлович.

– И для меня, Женя, – он жмет мою руку и удостаивает меня улыбкой – такой улыбки у Прусса я не видела никогда. – Что ж, береги себя и никогда не сомневайся в своих решениях, а если сомневаешься, звони мне. Всего доброго.

– Всего доброго, дядя Вася, – почему-то напоследок мне захотелось назвать этого человека именно так, а не по имени и отчеству.

Я закрываю дверь своего «Фольксвагена» и наблюдаю, как Василий Прусс медленно идет вверх по дорожке, ведущей к особняку. Дело закрыто, пора навестить тетю Милу. Надеюсь, она приготовила мою любимую шарлотку.