Кольцо с секретом

Меня аж передернуло.

– Меня сейчас вырвет.

– Ладно! – отмахнулся он. – Ну да, тридцать первого. Весь день выносила мозг, потом, судя по всему, то ли ширнулась, то ли напилась, начала требовать «окончательного разговора».

– А ты не мог отказаться?

– Мог. А она в таком состоянии могла немедленно маме позвонить и все выложить. А там – полная зависимость от девочкиной фантазии, и мне или маму хоронить, или за изнасилование доченьки сидеть. Неохота, знаешь ли!

– Ладно, допустим. Состоялся разговор.

– Состоялся. И да, в гриль-доме. Я опоздал к назначенному часу, и она уже была на взводе. Сидела вперемешку с бутылкой виски.

– Не надо было опаздывать на рандеву.

– Машина завязла у карьера.

«Стало быть, это ты тогда испоганил золотой песочек и мой отпуск», – отметила я. Что ж, пока не врет.

– Ну а потом?

– Ничего. Она сильно надрамшись уже была, до такого состояния, что то и дело на немецкий срывалась – знала же, стерва, что я из себя выхожу, когда слышу.

– Чего это вдруг?

– Родовая память и психика неустойчивая, – огрызнулся Роман, – придралась к словам, двинула по морде, лапкой кольца – моего же! – серьгу зацепила да как дернет. Ну, я психанул. Всей пятерней в лицо ее и пихнул. Она упала… ну, и все.

– Что «все»?

– О чугунный стол. Гриля. Затылком.

– Брешешь, – заявила я, – брешешь! В гриле было не убрано, но ни капли крови нигде не было!

– Я ее вытер.

– Чем?

– Платком. Бумажным.

– Где бросил? Или сжег?

– Под дождем расквасился!

Я саркастически поморщилась.

– Блин, почему ты мне не веришь?!

– Да потому что у тебя все кругом виноваты, а ты один весь в белом! Римка бизнес развалила, Ольга на шею вешалась, Нинка травит всех, да?

– Ну если так и есть, ну честное слово! – возмутился он.

– Помимо честного слова надо хотя бы еще что-то. Помимо честных глаз что-то надо, понимаешь? А в твоем случае и такая малость отсутствует.

– Какая?

– Глаза честные.

Роман со свистом выдохнул, поиграл желваками – иными словами, поподбирал аргументы. Потом наконец сказал, спокойно и исключительно вежливо:

– А доказательствам поверишь?

– Само собой. Только исключительно прямым и осязаемым. А не «мамой клянусь», Ромка!

Он вдруг весь обмяк и вспыхнул, засветился изнутри, как мальчик-даун:

– Как ты сказала?

– Никак.

– Ну, скажи еще, ну пожалуйста, – тихо, умоляюще, по-детски попросил он, – ты ведь никогда меня по имени не называла.

Сказать по правде, в этот момент я почувствовала, как тает мое ледяное сердце, да не просто тает, а кипит и выплескивается от избытка чувств… Честно, как же мне хотелось произнести эти чертовы пять букв!

Накось выкуси!

– Прекрати ребячество.

Глаза у него потухли, словно внутри свет потушили, он, ни слова не говоря, вышел в прихожую и вернулся, неся свою термосумку.

– Можно мне твои перчатки? – вежливо спросил он.

Я разрешила. Натянув их, Роман зачем-то попросил: «Только ты, пожалуйста, спокойно».

И извлек из сумки череп.

Человеческий череп, прикрепленный к аккуратной отполированной доске…

…Как мне кажется, на какое-то время я потеряла сознание, потому что сильно моргнула, а когда разомкнула веки, то уже лежала на диване, под носом у меня имел место вонючий пузырек, а Роман, иссиня-белый, тихонько, как ему казалось, хлестал мне по щекам.

– Просил же не нервничать, – с укоризной напомнил он, убирая нашатырь, – я не думал, честно говоря, что ты вот так… я уж подумал, сам откинусь.

Я приподнялась на локте. Череп по-прежнему скалился на столе.

– И что все это значит? – прошептала я.

– Ох. Снова, – повторил он, морщась, как от попадания холодного на зуб с дуплом, – ну не бить же тебя. Ну давай, принимай вертикальное положение, иначе я за себя не ручаюсь.

– Чей это?

– Олин.

– Откуда?

– У Вознесенского отобрал.

…

– Да, мы с этим ублюдком были знакомы, он наведывался как-то к Римме в гости. Красноглазый гаденыш. Он, падла, оказывается, видел, как я Ольгу в дом тащил, обождал подольше – а потом попытался шантажнуть. Ну, пришлось поговорить по-свойски, а в процессе-то и выяснилось, что голову этот некрофил себе забрал, хотя подельникам наплел, что в канализацию спустил. Вот и все дела.

– А… он подтвердит твои слова?

Роман подумал и высказал предположение, мол, возможно, что и да, когда разговаривать сможет:

– Мы в процессе общения немного поспорили, он себе челюсть и свернул.

Я никак не могла заставить себя глянуть на этот «трофей».

– Во, я-то думал, детективы покрепче. Для тебя же старался. Посмотри хотя бы на затылок. Ну? Посмотри – и чуть что, отпрыгни в сторону.

Я, взяв себя в руки, натянула перчатки. В самом деле, что это, как маленькая.

Практически незаметный запах бензина, перекиси водорода, клеевого состава – в самом деле, обработка имела место относительно недавно, уж точно не более месяца назад. Вычищено все очень тщательно, рельеф сохранен – равно как и характерная трещина на затылочной кости.

– Я был бы рад представить тебе еще какие-то доказательства, но, прости, не могу, – сухо заявил Роман, – как видишь, милый мальчик уже все выварил, вычистил, отбелил и подклеил. У него таких трофеев множество…

– Человеческих? – ужаснулась я.

– Нет, конечно. Звериные.

– Ужас. Зачем ему это?

– Это не ко мне. К психиатру. Или еще кому. Все, я это убираю, а то начисто аппетит пропадает.

– Да уж.

Роман аккуратно и не без почтения уложил череп обратно в термосумку.

– Это я на балконе оставлю, – уточнил он, – не потеряй. И вот тебе еще бумажка.

Изучив протянутый документ, я не без удивления выяснила, что передо мной нотариально удостоверенное добровольное чистосердечное признание Озолиньша Р. Э. в причинении по неосторожности смерти гражданке Еккельн О. Я. с последующим расчленением и сокрытием тела… в общем, все было расписано досконально, собственноручно и с такими красочными, мельчайшими деталями, что мне в какой-то момент стало неловко. Я бы смягчила ряд моментов, поскольку неглупый адвокат немедленно бы усомнился в том, что признание не просто чистосердечное, но еще и добровольное.

– Сам придумал? – с недоумением уточнила я.

– Ничего я не придумал, – возразил Роман, – все в строгом соответствии с показаниями милейшего Алика, он же Олег, с его слов записано правильно, им подписано… Точнее, было бы подписано.

– А что мешает?

– Травмы. Ничего, без смещения, срастется аккуратно.

– Откуда такая уверенность?

– Я всегда аккуратен, – подмигнул он, – ну что, закрыли наши вопросы?

Я послушно подумала, подумала и была вынуждена признать, что да, в целом все понятно.

– Дашь мне пару суток?

Я кивнула:

– А ты, стало быть, куда? В бега, на историческую родину?

Он немало удивился:

– Мать, ты что? Какая родина? Я русский. К тому же латыши меня гражданства лишили, еще тогда.

– За что?

– Ты ж видео смотрела.

– Я и по-латышски не говорю, – утомленно напомнила я, – что натворил? Какие-то несчастные старцы…

– Не важно. Но вообще по пьяной лавке эсэсовским старперам навалял, – признался он, – заехал по дороге домой в Ригу пивка треснуть, а они там… шествуют. Ковыляют, как победители. Ну, не сдержался.

– Что, один?

Роман ухмыльнулся:

– Зачем так плохо о людях думать? Потом и остальные подтянулись. Желающих-то много было, начать никто не решался.

Я попробовала еще раз:

– Тебе просто надо пойти и все рассказать. Причинение смерти по неосторожности, до двух лет, не более, с учетом признания, раскаяния…

– Ага, щаз, разбежался. Я и так уже все рассказал – единственному человеку, чье мнение мне важно. Нет никакого смысла отсиживаться, когда можно куда веселее время провести, как считаешь? Есть места, где я еще пригожусь.

– Что ты имеешь в виду?

Он снова забрал мои руки в свои и принялся целовать. Закончив, встал и отправился к выходу, обулся, влез в свой жилет, открыл дверь.

Я с ужасом слушала, как грохочут вниз по лестнице ботинки…

И, зажмурившись, закричала:

– Ромка! Ромка, Роман!

Грохот оборвался, но потом возобновился – уже вверх по лестнице.

– Танечка, Танюша, Таня, – шептал он свои заклинания.

От него полыхало жаром, как от печки, губы были горячие и мягкие, только шов курьезно корябал язык.

…И да, все, что он делал, было очень хорошо. Можно сказать, ошеломляюще.