Погибшего перенесли к лесу, перекурили, потом взялись за саперные лопатки, стали рыть могилу. Халевич бурчал, что пока нормально, земля не мерзлая, было бы хуже, если бы Васька умер после того, как ударит мороз. Иногда прислушивались, вытягивали шеи. Различался отдаленный гул авиационного мотора. Десант был явно не последний. Немцы знали, что отряд Моисеевского пойдет из окружения, и могли перекрыть сразу несколько направлений. А в этой лесистой местности сам черт ногу сломит.
Яму вырыли глубиной чуть больше полуметра.
– И так сойдет, – сказал Кошкин. – Пусть Васька лежит поближе к нам, так лучше ему будет.
Тело завернули в плащ-палатку, засыпали землей, утрамбовали, чтобы холм не выделялся. Воткнули в головах лопатку, повесили на нее пилотку. Слов не говорили, постояли, потом снова сели перекурить. От усталости отнимались ноги, плохо работала голова.
– Интересно, Арсен добежал до наших? – спросил Курганов.
– Добежал, – уверил Глеб. – Мы примерно представляем, каким маршрутом пойдет отряд. Будем двигаться навстречу. Это не иголка, мимо не проскочим. Запастись оружием. Свое мы уже извели, переходим на трофейное. Автоматы, магазины с патронами, гранаты. Обнаружите консервы или еще что интересное – забирайте. Десять минут на сборы, пошли!
На поле хозяйничала воронья стая. Когда появились люди, птицы недовольно поднялись в воздух, стали кружить с громкими криками.
– Да ладно, не каркайте, – ворчал Курганов. – Не будем мы их есть, вам оставим.
С сухими пайками у «элитных» десантников проблем не было. «Голытьба» из вермахта сдохла бы от зависти: качественная тушенка из свинины и говядины, консервированная форель, нормальный сладкий шоколад. Разведчики набили подсумки магазинами, разложили по карманам гранаты.
Утро было в разгаре. Группа выступила в юго-восточном направлении. Теперь их было четверо, выросла мобильность.
Затих за спиной вороний гам. Шли молча. Глеб сверялся с картой – и это превращалось в настоящую паранойю. Местность незнакомая, ориентиры практически отсутствовали.
По мостику перебежали пересыхающую речку, дальше пошли краем леса. Спешить было некуда – если отряд и выступил, то ушел недалеко.
Под сенью еловых лап Шубин расщедрился на длительный привал. Спали по двое, по двадцать минут, это хоть как-то прибавило сил.
Слева осталась деревня Должанка, дворов двенадцать. Дорога, пересекающая селение, утонула в разливах. Немцы в эту глушь не совались – Кошкина отправили в «командировку», и он, вернувшись, это подтвердил. По словам местных жителей, они вообще ни разу не видели живого немца.
Дальше шли по двое, параллельно, чтобы охватить значительный участок местности. Сошлись у покатого холма, заросшего лещиной. Поднимались по одному, со всей осторожностью. С холма открылся вид – довольно унылый в это время года. Природа прозябала под хмурым небом. Облетевшие леса разбегались во все стороны света.
Снова послышался гул, в разрывах облаков показался самолет – увы, не с пятиконечными звездами на фюзеляже. Он сбросил десант – восточнее района, где группа Шубина устроила врагу засаду. Серые пятна парашютов покачивались в воздухе.
– Мимо, – ухмыльнулся Курганов. – Перекрывают дорогу, но там Моисеевский не пойдет.
– Это так, – согласился Шубин. Он с опаской вглядывался в даль. – Если сядут, окопаются и никуда не двинутся. А если станут прочесывать лес, то однажды мы встретимся. Ладно, пока не вижу повода для беспокойства.
Последующие два часа группа осваивала размытые проселки, вышла к хутору. Он лежал в низине, окруженный плотным осинником. Хутор миновали – в нем отсутствовали посторонние.
После короткого отдыха снова вышли на проселок – под сенью деревьев, он имел сравнительно божий вид. Дорога петляла, шли по обочинам. Пролаяла автоматная очередь – все четверо бросились за деревья, попадали в грязь. Пострадавших не было, но измазались, как черти.
Откуда здесь немцы? Стреляли из немецкого оружия. Шубин приподнял голову. Кто-то перебежал, задрожал кустарник. На миг показалась встревоженная физиономия с подвижными глазами, спряталась за деревом.
– Не стрелять, – зашипел Шубин.
– А им можно? – надулся Кошкин.
– А они идиоты… Эй, вы кто?
– А вы кто? – отозвались по-русски.
– Я первый спросил!
– А нас больше! Выходи, пока не перебили!
– Головин, ты?
Кусты какое-то время озадаченно молчали, потом опять показалась физиономия:
– Это вы, товарищ лейтенант? Мы так и подумали, что это вы…
Рядом задыхался от беззвучного хохота Кошкин, но вставать побаивался. Партизан был явно не один, и не все в его группе отличались острым умом и сообразительностью.
– А чего стреляли тогда?
– Так это самое, товарищ лейтенант… – смутился разведчик, – время нынче такое, война идет… Ладно, выходите, чего вы там спрятались, как чужие?
Из чащи показались люди в засаленных фуфайках. Улыбки цвели на чумазых лицах. Это был передовой дозор отряда Моисеевского – не разминулись, есть на свете бог! Встреча вышла шумной и радостной. Партизаны хлопали друг дружку по плечам и спинам, отпускали беззлобные шуточки.
– Все наши здесь, товарищ лейтенант, – отчитался Головин. – Мы с ребятами впереди колонны идем. Весь обоз там, за нами, метрах в трехстах. Уж и не надеялись вас увидеть.
Шанс встретиться лоб в лоб был действительно невелик. Но отряд шел верно – через глушь, не захваченную немцами. По размытой дороге навстречу товарищам бежал сияющий Арсен Вартанян. Он дошел минувшей ночью до базы, передал командованию ценные сведения! Комдив действовал незамедлительно: база эвакуировалась в течение двух часов, и с тех пор отряд двигался в ускоренном темпе.
Внезапно Арсен осекся, стал озираться. В группе не хватало Шперлинга, и мрачные лица подсказывали, что это неспроста. Бойцы угрюмо отворачивались, Шубин неохотно поведал печальную историю. Невозможно привыкнуть к утратам, каждая смерть – словно от тебя самого кусок оторвали.
Партизанский отряд шел навстречу. Все смешалось – пешие бойцы, телеги, запряженные полудохлыми клячами. Раненых по-прежнему было много, и гражданские никуда не испарились.
Ахнула Лида Разина, спрыгнула с телеги, бросилась к Шубину, прижалась, испустив вздох облегчения. Потом подняла на него лучащиеся глаза, засмеялась. Девушка сильно изменилась за последние месяцы – похудела, истончились волосы, под глазами залегли устрашающие круги. Она почти не спала, все время проводила с ранеными. Но это была все та же Лида, влюбленная в него до потери памяти. Бойцы украдкой косились в их сторону, улыбаясь отводили глаза. Не выдерживали острые на язык, отпускали шуточки. Но это было нормально и привычно!
– Все хорошо, родная. Теперь я рядом, ничего не бойся.
Комдив размашисто месил грязь – в такой же телогрейке, что и все, перетянутый портупеей, в заношенной офицерской фуражке. Время не изменило командира погибшей 303-й дивизии: в его движениях сохранилась офицерская выправка, только в темных волосах добавилось седины. Рукопожатие комдива было твердым и дружеским.
– Рад, что живой, Шубин. Докладывай, только быстро.
Все его помощники и заместители находились поблизости: батальонный комиссар Ухтомский, капитан Лагутин, заместитель по хозяйственной части Арбузов. Они смотрели на разведчиков пристально и настороженно.
– Отойдем, Александр Гаврилович. Сведения конфиденциального характера, не для широких масс…
Они остановились в стороне от дороги. Мимо двигался обоз, на них поглядывали бойцы и гражданские. Вытягивал шею обиженный комиссар Ухтомский, готовый подозревать всех и каждого и даже самому себе не доверяющий. Комдив выслушал последние сведения, не меняясь в лице, только скулы побелели.
– Ты в этом уверен, лейтенант?
– Нет, товарищ полковник, не уверен. Но, думаю, это несложно проверить.
Предатель сам себя выдал с головой! Отказали нервы, он что-то почувствовал, когда Шубин отвел комдива в сторону. При этом оба смотрели куда угодно, только не на предателя.
Павел Савельевич Арбузов, крупный мужчина, страдающий одышкой, ведающий в отряде хозяйственными делами (и неплохо ведающий), слез с телеги, воровато осмотрелся и двинулся в лес – якобы по нужде.
Когда Шубин с комдивом, а с ними пара автоматчиков подбежали к колонне, Арбузова на подводе уже не было. Усатый возница махнул рукой: «До ветра подался Павел Савельевич».
