Безумный свидетель

– Понятно, – заключил Виталий Викторович. – А на что вы, осмелюсь вас спросить, жили?

Артемий пожал плечами:

– Поначалу мы жили на мое офицерское жалованье, которое мне выдали по демобилизации из армии. Когда деньги кончились, Малыгина стала доставать деньги. Откуда она их брала, я не знал… Она как-то ответила, когда я пристал к ней с расспросами, что деньги дает ей ее бабка. Но кто она такая и откуда у этой бабки деньги, Екатерина мне не рассказала. Потом я стал подозревать, что она подворовывает. Однако уверенности у меня в этом не было, как и доказательств, поэтому я и не стал об этом сообщать в органы.

– И вы пользовались этими деньгами, хотя и подозревали, что они ворованные, – без малейшего намека на вопросительную интонацию констатировал майор Щелкунов.

– Пользовался, – уверенно встретил Левандовский взгляд Виталия Викторовича. – Ну а что в этом особенного? Поначалу мы жили на мои деньги, потом стали жить на ее.

Майор Щелкунов промолчал. И правда, «что тут такого»: жить на деньги женщины, которая тебя любит, ничего не делая и не собираясь что-либо предпринимать?

– Вы знали, куда и зачем направляется Екатерина Малыгина в вечер субботы, четырнадцатого февраля? – выдержав паузу, задал Виталий Викторович очередной вопрос.

– Даже понятия не имел, – как показалось майору Щелкунову, искренне ответил Левандовский. И для убедительности добавил: – Откуда я могу знать о таком? Вы думаете, она должны была мне сказать: «Ты меня обожди немного, сейчас я убью ребенка, а потом вернусь с деньгами». Так, что ли, по-вашему?

– А что она сказала в тот день, когда уходила? – поинтересовался Виталий Викторович.

– Она сказала, чтобы я ее ожидал, – пожав плечами, ответил Артемий. – И она, дескать, вернется либо с хорошей добычей, либо не вернется вовсе… Вы думаете, я знал, что она пойдет в кооператив убивать подростка моей гантелей? Кстати, я с утра не мог найти гантели, все думал, куда я их мог засунуть… А она вот для чего их приспособила.

– А вы бы донесли в органы, если бы узнали, что Малыгина отправилась в тот день убивать, чтобы ограбить? – внимательно посмотрел на допрашиваемого майор.

– Само собой разумеется, – заверил Виталия Викторовича Левандовский.

– Во сколько она вернулась четырнадцатого февраля домой? – задал новый вопрос Щелкунов.

– Где-то в одиннадцать, – подумав, ответил Левандовский. – Может, в начале двенадцатого.

– Расскажите, как это было, – потребовал Виталий Викторович. – И как можно подробнее.

– Хорошо, постараюсь припомнить… – Левандовский какое-то время молчал, собираясь с мыслями, потом начал говорить: – Екатерина вернулась очень растерянная какая-то. Как будто должна что-то сделать, но не знает, с чего начать… Долго была в туалетной комнате, и я слышал, как из крана хлещет вода. Очевидно, она мылась…

– Вы не заметили пятен крови на ее пальто? – воспользовался паузой майор.

– Вы думаете, я приглядываюсь к женскому пальто? – отмахнулся поначалу Артемий, по потом задумался и произнес: – Хотя… Если бы они были, то я бы непременно заметил.

– Хорошо, продолжайте, – потребовал Щелкунов.

– Помывшись, она вышла из туалетной комнаты все такая же растерянная… В какой-то момент мне даже стало жаль ее. Ведь если по правде, она мне не чужая, столько вместе прожили… А потом она меня и в госпитале очень поддерживала. Не будь ее, возможно, что и рана не зажила бы так хорошо… Ну так вот, я спросил, что случилось, – продолжил Левандовский. – Она села на диван, молча открыла саквояж, который все время носила с собой, вынула пачку денег и золотые часы и передала мне. «Откуда это?» – спросил я. Она ответила: «Не спрашивай». Я понял, что она снова украла, поскольку ничто другое в голову просто не приходило! А потом она посмотрела на меня и зловеще так произнесла: «Если ты бросишь меня, то я на себя донесу. Но пострадаешь и ты, и тебе достанется больше, чем мне. А меня, может, и оправдают. Есть люди, которые подтвердят, что я неуравновешенная и нервнобольная женщина. Я ведь даже в детстве лежала в психушке!» Сказав это, она дико так захохотала, мне аж нехорошо стало… И я тогда подумал, что надо как можно поскорее отделаться от этой женщины, которая своей ненормальной любовью может свести меня в могилу. Под любым предлогом, как угодно, но чтобы подле меня ее больше никогда не было.

Артемий вздохнул и посмотрел на Виталия Викторовича так, словно искал в нем сочувствия. Однако признаков сочувствия на лице майора Левандовский не обнаружил. Выходило, что не очень-то и верит ему этот майор Щелкунов. Отчасти это было правдой.

Виталий Викторович внимательно слушал показания Левандовского и, опираясь на оперативный опыт и обычную житейскую мудрость, отмечал про себя моменты, в которых свидетель откровенно привирал; за некоторыми фразами пряталось много недосказанного. Невозможно было поверить, что допрашиваемый даже подумать не мог, что Екатерина может убить. Знал Артемий, какими делишками промышляла Малыгина и какое дело провернула последним. Просто его вполне устраивало, что его содержит женщина, и мало волновало, что она достает деньги на его содержание преступным путем.

– …И тут я вспомнил про свою одноклассницу Верку Завадовскую, которая бегала за мной в старших классах, а я в то время был увлечен другой девушкой, а на Завадовскую не обращал никакого внимания, – продолжил тем временем Артемий Левандовский. – Я подумал так: если Малыгина узнает или увидит меня с другой женщиной, то обидится и сама порвет со мной.

– А вы уже не беспокоились, что Малыгина снова может отравиться? И на сей раз уже по-настоящему? – как бы ненароком поинтересовался Виталий Викторович.

– Уже не опасался, – честно признался Левандовский. – Если первое ее отравление было липовым, почему я должен бояться второго? Ее театральные эффекты стали мало меня трогать, – добавил Артемий с кривой усмешкой. – Надоела мне эта игра одного актера.

– Я понял, продолжайте, – произнес майор Щелкунов, мельком глянув на допрашиваемого, чтобы не выдать свое неприязненное к нему отношение. У следователя, допрашивающего подозреваемого, не должно быть никаких эмоций. По крайней мере – видимых…

– В воскресенье, пятнадцатого февраля, чтобы выпроводить Малыгину из своей квартиры, я сделал вид, что уезжаю в другой город, даже сел в поезд на вокзале, а сам вышел на следующей остановке и отправился домой к Завадовской. Она оказалась не замужем, жила вдвоем с мамой. Вера встретила меня хорошо, как старого друга, который всего-то пару недель не заходил, и по ее глазам было видно, что обо мне она за эти годы не забыла. Мы разговорились, и я пригласил ее к себе домой на следующий день как следует отпраздновать нашу встречу. Она согласилась. На следующий день под вечер она пришла, – после недолгого молчания продолжил Левандовский. – Про Малыгину я и думать забыл, увлекся, знаете ли, – посмотрел на Щелкунова Артемий, надеясь на понимание, но его встретил равнодушный взгляд. – А вот она про меня не забыла… Когда Вера Завадовская осталась у меня на второй день, Малыгина стала названивать в мою квартиру, едва звонок не оборвала. Но я не открыл. Да и с какой стати? – пожал плечами Артемий, обращаясь уже к самому себе. – Я дома с женщиной, а тут эта… Догадываюсь, что бы она устроила. Мне бы пришлось женщин разнимать. Вера бы себя в обиду не дала, уж я ее знаю… Так и в милицию попасть можно, – широко заулыбался Левандовский. – Через некоторое время звонки прекратились. Я снова забыл про существование Малыгиной, поскольку рядом со мной была красивая девушка, которой я нравился и которая очень нравилась мне… Ночь мы провели вместе, встали довольно поздно, – немного помолчав, промолвил Левандовский. – Где-то в середине дня мы вышли из дома, помню, был небольшой морозец… И я сразу заметил Малыгину. Она стояла за деревом метрах в тридцати от дома и следила за моим подъездом. Я не показал виду, что заметил ее, и мы с Верой отправились в кафе, что недавно открылось на улице Карла Маркса. Малыгина преследовала нас, но близко не подходила, соблюдала дистанцию. Я заказал кофе с пирожными, мы с Верой позавтракали, а когда вышли из кафетерия, Малыгиной поблизости уже не было… Товарищ майор! – посмотрел Артемий на Виталия Викторовича. – То, что она пришла к вам и созналась в убийстве и ограблении, на что якобы я ее подстрекал, – это месть мне за мое к ней равнодушие! Как она и обещала, если я оставлю ее. Она просто оговаривает меня, верить ей нельзя ни в чем… Ну что я могу сделать? Ну не люблю я ее! Пытался как-то приспособиться к ней, не получилось.

С последним заявлением Левандовского можно было согласиться с натяжкой. Однако лгала не только Екатерина Малыгина (как много и в чем конкретно она наговаривала – следствию еще предстояло разобраться), врал и сам Артемий.

– Что ж, я вас выслушал очень внимательно, – заговорил майор Щелкунов. – У меня к вам имеются еще вопросы, но задавать их пока преждевременно. Так что наша беседа продолжится… А сейчас я предъявляю вам обвинение в подстрекательстве к совершению преступления, что практически является соучастием в противозаконных действиях.

– Да послушайте, за что?! – вскочил со стула Левандовский.

– Сидеть! – громко стукнул по столу ладонью Щелкунов и позвал: – Дежурный! – И когда тот вошел, распорядился: – Увести обвиняемого в камеру.

– Руки за спину! – подступил к Артемию дюжий дежурный, доставая наручники.

Левандовский покорно поднялся, заложил руки за спину и процедил сквозь зубы:

– Поговорили, называется… Я буду жаловаться на ваши незаконные действия, товарищ майор. У вас нет никаких оснований помещать меня в камеру.

– Это ваше неотъемлемое право, и никто у вас отбирать его не собирается, – сдержанно заметил начальник отдела по борьбе с бандитизмом и дезертирством городского управления ВД. – Оно даровано вам Конституцией Советского Союза.

Сноски