Раскопки

Хотя с ребенком – Робертом – все было в порядке, ее здоровье так и не восстановилось. По крайней мере, полностью. Что касается полковника, то он умер от сердечного приступа весной 1937 года. По странному совпадению он умер в свой день рождения.

Дальше никто особенно не разговаривал. Когда я отправился спать, то долго не мог заснуть. Каждый раз, когда я закрывал глаза, видел, как полковник поднимается по этим каменным ступенькам к большой входной двери, а потом спускается обратно. Интересно, как он это выдержал. Год за годом, когда ему отказывали. Все время надеясь, что однажды удача ему улыбнется.

Я проснулся в четыре часа. Лежа в постели, я ждал, когда небо посветлеет. В конце концов рассвет разгорелся с сердитым блеском. Когда я вышел к курганам, на горизонте появились пурпурные полосы. Вода в устье реки была вся взъерошена массой белых гребней волн, метавшихся туда-сюда. С наступлением утра мое настроение стало улучшаться. Я убедился, что грабители могил так и не добрались до захоронения в Саттон-Ху. Они пытались, но по какой-то причине остановились. Я раскопал около четырех футов рифли, а потом она просто исчезла. Под ней почва снова была густой и липкой.

Возможно, они боялись, что их засыплет, а может, им просто надоело. Я объяснил Джону и Уиллу, что с этого момента мы сосредоточимся на середине корабля, а не на линиях заклепок. Они не увидели в этом ничего необычного. А если и увидели, то были слишком тактичны, чтобы сказать об этом. И снова я предложил работать послойно с поверхности. Сначала двигаться в одном направлении, затем возвращаться в другом, снимая по шесть дюймов зараз. Прикрепив лопаты к концам длинных ручек, мы начали работать. Эти ясеневые рукоятки очень удобны, они позволяют нам выбрасывать землю прямо из траншеи, чтобы потом сгрести ее в кучу.

Весь день мы продолжали снимать песок, внимательно следя за любыми изменениями его цвета. Когда мы с Джоном работали на участке к западу от центра корабля, Уилл в это время дежурил на тачке, а Роберт помогал ему. Тут я наткнулся на потемневшее пятно. Оно было не более четверти дюйма в ширину и шло поперек судна. Сначала я решил, что это остатки одного из реберных брусьев. Но чем больше я думал, тем меньше был уверен.

Конечно, это мог быть и другой брус. Но также это могло быть все, что осталось от одной из стен самой камеры. К сожалению, времени на то, чтобы что-то предпринять, уже не оставалось. Джон и Уилл ушли в шесть, а через час или около того Роберт отправился ужинать. Вместо того чтобы продолжать работу, я хотел еще раз все обдумать и решить, что делать дальше. Я уже развернул брезент и готовился расстелить его, когда обернулся и увидел большого, незнакомого мужчину. Он спускался по лестнице прямо в брюхо корабля.

– Извините! – позвал я. Без толку. И хотя мужчина явно меня слышал, внимания он не обратил.

Тем временем лестница прогнулась под его весом. Когда он оказался внизу, я увидел, что он не просто большой. Он огромный. Брюки задраны очень высоко, и он носил пятнистый галстук-бабочку.

– Стойте, – крикнул я, гораздо громче, чем раньше.

И тут он наконец остановился.

– Что это вы тут делаете?

Он посмотрел прямо сквозь меня. Вернее, через мое плечо на линии заклепок, уходящие в песок.

– О боже, – сказал он. А потом продолжил спускаться по лестнице.

– Нет, нет! Нельзя!

Он снова остановился.

– Что, простите? – сказал он таким тоном, будто никакое прощение его не интересует.

– Вам сюда нельзя.

– Почему?

– Потому что это небезопасно для человека вашего…

– Моего чего?

– Вашего телосложения, – сказал я.

К этому времени он был всего в двух или трех перекладинах от дна. В той же медленной, обдуманной манере, что и раньше, он закончил спуск. Затем он встал на одну из досок и выпятил грудь. Он сделал это так, словно выставлял ее для осмотра.

– Мэгоу говорил, что это самая крупная находка. В Восточной Англии. Но все равно неожиданно.

– Послушайте, – сказал я, – я уже дважды просил вас уйти. Кто угодно бы понял, но я повторю снова. Здесь нужно быть осторожными, все вокруг очень хрупкое. Да и тут опасно, – сказал я, показывая на табличку Билли «Заминировано».

– А что насчет камеры? – спросил он.

– Камеры? Какой камеры?

– Вы нашли следы погребальной камеры?

Возможно, он запыхался, но когда он говорил со мной, то разбивал слова на части, как будто разговаривал с ребенком.

– Нет, – сказал я. – Ничего не нашел.

Вскоре он начал подниматься обратно по лестнице. На полпути мужчина остановился и посмотрел назад на корабль.

– О боги, – повторил он.

Когда я вернулся домой, Вера сказала:

– Наверху тебя ждет сюрприз, Бейзил.

Не могу сказать, что я был в настроении для новых сюрпризов.

– В смысле?

Она рассмеялась:

– Иди и посмотри сам.

В моей спальне стояла Мэй. На щеках – красные пятна. Волосы торчали во все стороны.

– Как ты здесь оказалась? – спросил я.

– Старик Миддлтон ехал в Вудбридж. Он предложил меня подвезти. В своем последнем письме, Бейзил, ты был не в духе, так что я забеспокоилась. Я подумала, что будет лучше посмотреть, как ты себя чувствуешь. И я привезла тебе свежую одежду.

– Все в порядке, – сказал я. – Правда?

Она подняла подбородок, и я ее поцеловал. Потом мы вместе сели на кровать с металлическим каркасом, установленную необычайно высоко. Так высоко, что наши ноги свисали, не касаясь пола. Солнце светило прямо в окно. Нам обоим пришлось прикрыть глаза от бликов.

– Ты рад меня видеть, Бейзил?

– Конечно, рад.

– Ты нечасто это показываешь, – сказала она.

Я поцеловал ее еще раз. Затем я сказал:

– А чего ты не снимешь шляпу?

Мэй вытащила шпильки. Когда она подняла головной убор, ее волосы закрутились вокруг головы в тугой штопор.

– Ну что, так лучше?

– Намного лучше, даже больше, – быстро ответил я.

– Этот Рид-Моир… Ведет себя так, будто он Господь Бог. Если я когда-нибудь увижу его, дам ему по мозгам.

– К счастью, шансов на это немного.

– Ты слишком доверчив, Бейзил. Слишком. Какого размера ваш корабль?

– Шестьдесят четыре фута.

– Шестьдесят четыре фута!

– И я думаю, что еще, возможно, на пятнадцать футов побольше.

– Тут каждый захочет урвать кусочек славы. Тебе надо быть начеку.

– Со мной все будет в порядке.

– Нет, правда, Бейзил. Я серьезно. Сделай все, как надо, и ты сможешь сделать себе имя.

– Все будет нормально, – снова сказал я, желая сменить тему. – Так что случилось с Поттером и арендой?

– Он не давал о себе знать. Думаю, я от него отделалась. По крайней мере, на время.

– Надеюсь.

– Наглость какая. Ведь он почти ничего для нас не сделал.

– Не будем его злить, – сказал я.

– Не волнуйся, Бейзил.

– Мы ведь все равно ничего не можем сделать?

– Да, ничего.

Солнце опускалось, и в окно светили последние лучи. Внизу Билли и Вера разговаривали. Я слышал их голоса, доносившееся через половицы.

– Что ты еще делала?

– Да ничего особенного, – сказала она.

Что-то в голосе Мэй заставило меня спросить:

– Что ты имеешь в виду – «ничего особенного»?

– Да ничего!

– Ну скажи мне, – попросил я.

Ее щеки стали еще краснее.

– Я убрала твои книги, Бейзил.

– Что?

– Мне пришлось! Я едва могла пройти. Не говоря уже о том, чтобы сесть.

– Так что ты сделала?

– Некоторые я убрала под крышу, другие – в сарай. Остальное сложила в кучу. Не сердись на меня.

– Я не сержусь, – сказал я. Да я и правда почти не сердился. Почти. Мэй опустилась на середину кровати.

– Матрас так себе, – сказала она. – Слишком мягкий. Особенно здесь.

– Нормальный.

Она провела рукой по вязаному покрывалу.

– Тебе это ничего не напоминает, Бейзил?

Я рассмеялся. Конечно, напоминает. Когда я только ухаживал за Мэй, как-то вечером мы договорились встретиться у Рикинг-Холла. Мы собирались сесть на автобус до Стоумаркета, чтобы посмотреть кино. Мэй специально связала платье. Оно было по последней моде, чуть выше колена. Но по дороге туда ей пришлось идти через поле. Трава была мокрой, и шерсть напиталась влагой. К тому времени, когда она добралась до места встречи, платье опустилось ниже лодыжек.

– Выглядела я наверняка чудесно?

– Ну, я не жаловался, правда?

– Даже не знаю, что стало с тем платьем.

– Его ты, наверное, тоже убрала, – сказал я.

Мы сидели на кровати, а свет вокруг нас угасал. Сгущался сумрак. Воздух как будто натерли углем.

– Как ты думаешь, Бейзил, сколько ты еще здесь пробудешь?

– Может быть, еще три недели. Или месяц.

– Так долго! Я скучаю, когда тебя нет дома. Особенно сейчас.

– Иди ко мне, – сказал я.

– Так я и так у тебя.

– Поближе.

Она придвинулась по матрасу ко мне. Я начал гладить ее по спине, чувствуя, как из-под одежды, словно пуговицы, выпирают косточки. Потом я положил руку ей на плечо. Но тут она отстранилась.

– Бейзил, я не могу.

– В каком смысле?

– Старик Миддлтон сказал, что я должна быть на Орфордской дороге в девять, если хочу, чтобы он подвез меня обратно.

– Но я не хочу, чтобы ты уезжала.

– Я тоже не хочу ехать, Бейзил. Но ты же сам все понимаешь.

Она встала и начала надевать шляпу. Через некоторое время я тоже встал. Когда она разобралась со шляпой, то наклонилась и посмотрела на себя в зеркало.

– Будь осторожна со стариком Миддлтоном, – сказал я ей.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты поняла.

– Не говори глупостей, Бейзил. Его же не зря называют стариком Миддлтоном, ты же знаешь. Ты ведь не ревнуешь?

– Нет, – сказал я. – Может, совсем чуть-чуть.

– Иногда ты говоришь всякую ерунду.

– Да?

– Не то чтобы я против. Приятно чувствовать себя желанной.

– Так и должно быть, – сказал я.

– Что должно быть?

– Ты должна чувствовать себя желанной.

Она засмеялась. Затем Мэй провела пальцами по моей щеке.

– Смотри аккуратнее здесь.

– Хорошо.

– Не работай слишком много. И, Бейзил, не вздумай терпеть глупости от этого Рида-Моира.

На следующее утро я закончил вскрывать линию песка, которую нашел накануне. Она проходила прямо поперек ладьи, почти от одного борта до другого. Через час Джон Джейкобс обнаружил еще одну. Еще одна линия, проходящая через весь корабль. Эта вторая линия, однако, была менее четкой, чем первая. Она больше напоминала слабую нить, проходящую сквозь землю. Мы измерили расстояние между двумя линиями – восемнадцать футов. Чем больше я об этом думал, тем больше мне казалось, что это остатки стен погребальной камеры. Когда я рассказал об этом миссис Претти, она сказала, что хочет взглянуть.

Я придерживал ногой нижнюю часть лестницы, чтобы она не упала, и помогал ей спуститься вниз ступенька за ступенькой. Она встала на кусок брезента и осмотрела обе линии.

– Думаете, что это то самое, мистер Браун?

– Не знаю, – сказал я. – Не уверен. Но возможно, что да.

Весь день мы расчищали участок в центре ладьи, снимая песок потихоньку, слой за слоем. Во время работы я обнаружил третью линию окрашенного песка. Она оказалась намного короче остальных – едва ли четыре фута в длину, и шла вниз и наружу к планширу.

Сидя на краю траншеи, я пытался понять, что могут означать эти линии. Лучшее, что я смог придумать, – первоначальная погребальная камера, вероятно, находилась в днище корабля со скатной крышей, как у Ноева ковчега в детской книжке со сказками. Осебергская камера, похоже, была построена именно так, насколько я мог судить по иллюстрациям в книге Мэйнарда. Но на каком-то этапе крыша, видимо, провалилась внутрь. Скорее всего, из-за веса грунта. Падение, несомненно, привело к смещению содержимого камеры. Я набросал эскиз, как могла выглядеть камера, настолько близко к масштабу, насколько это было возможно.

Я смотрел на набросок, когда появился Мэйнард. Я сразу понял, что что-то не так. Он и в лучшие времена вечно беспокоится. А сейчас он был как никогда раздражен. Вместо того чтобы спросить, в чем дело, я решил подождать, пока он сам мне расскажет. Ждать он себя не заставил.

– Бейзил, – сказал он, – боюсь, я совершил глупость.

– Что такое?

– Я не хотел, честное слово. Думал, как лучше. Хотел убедиться, что мы – вы – на правильном пути. Я написал Мэгоу с острова Мэн.

– Мэгоу?

– Да, в тамошний музей. Я знал, что у него есть записи о захоронениях, которые были найдены на острове. Записи, которые могли бы быть очень полезны, чтобы определиться с периодом, к которому относится ладья. Ну и, – сказал он более резким голосом, – откуда мне было знать, что он учился в Кембридже с Чарльзом Филлипсом? Не успел Мэгоу получить мое письмо, как он связался с Филлипсом и все ему передал. По телефону, – добавил он, будто этот факт еще больше усугублял дело. – Теперь, похоже, все знают о раскопках. Уже поговаривают, что Британский музей подключился. И министерство.

– Господи.

– Знаю, Бейзил, знаю… Никогда бы не подумал, что такая мелочь будет иметь такие последствия. Как вы понимаете, Рид-Моир в ярости. Помимо прочего, он терпеть не может Филлипса. Оказывается, между ними с давних пор идет вражда. Очевидно, Филлипс самым подлым образом вырвал у него контроль над Обществом Восточной Англии. Вы знаете, каким иногда бывает Рид-Моир. Далеко не самый разумный малый, честно говоря. Он говорил со мной в очень пренебрежительных тонах.

Я сложил рисунок и положил его в карман. Мэйнард все еще стоял на месте с таким видом, будто проглотил фунт червей.

– Что будем делать, Бейзил? – спросил он.

– А что мы можем? Подождем и посмотрим. Что бы ни случилось, мы, видимо, узнаем об этом последними.

Когда Роберт появился на следующее утро, он сказал, что мама неважно себя чувствует и, возможно, сегодня не выйдет. Если мы не найдем ничего существенного. Он также упомянул, что накануне вечером у нее был посетитель. По его словам, он уже собирался ложиться спать, когда кто-то позвонил в дверь.

Не могу сказать, что я обратил на это внимание. Пока Роберт не сказал, что посетитель этот был большим. Тогда я навострил уши.

– Что значит «большой»? – спросил я.

– Толстый, – сказал он и хихикнул. – Хотя нельзя так говорить.

– Как он выглядел?

– Я же только что сказал, мистер Браун.

– Заметил что-нибудь еще?

– На нем был галстук-бабочка.

– Да?

– С пятнами.

– Да, – сказал я, – так я и думал. Ты видел его раньше?

Роберт покачал головой.

– Но мама его знала.

– Как ты это понял?

– Потому что он называл ее своей дорогой.

– Своей дорогой? И ей это понравилось?

– Думаю, она сделала вид, что не заметила.

– Ты не запомнил имя этого человека?

– Нет, простите, мистер Браун.

– Ничего, – сказал я. – Не важно.

– Но мистер Грейтли наверняка знает, – добавил он. – Он провожал его к маме.

– Да, он наверняка знает.

– Я могу сбегать спросить его, если хотите.

– Не нужно.

– Давайте сбегаю.

– Ну давай.

Он убежал и вернулся через несколько минут.

– Грейтли сказал, его зовут Филлипс. Мистер Чарльз Филлипс. Вы его знаете?

– Да, знаю его. Археолог. Из кембриджского Селвин-колледжа.

– Как думаете, что он здесь делает?

– Точно не знаю. Хотя думаю, что догадываюсь.

Все утро мы продолжали копать в середине корабля, там, где, как я подозревал, должна находиться погребальная камера. Боясь потревожить почву, я взялся за совок, щетку и лопатку. Времени, конечно, уйдет больше, зато так безопаснее. И хотя я старался не спешить, работал я куда более энергичнее, чем обычно. Как будто вокруг моей головы сомкнулся металлический обруч, становясь все туже и туже.

Тем временем я пробирался вперед, отскребал землю, чистил. Три полоски нежелтого песка уходили вниз на добрых четырнадцать дюймов, не становясь при этом светлее. Несмотря на то что я ничего не нашел, я был уверен в одном – никаких следов, что кто-то когда-то проводил здесь раскопки, не было. Это, конечно, не значит, что погребальная камера все еще цела. С другой стороны, трудно представить, как еще грабители могли проникнуть внутрь, не оставив следов. И если камеру действительно не тронули – что ж, любопытный человек должен был поинтересоваться, что внутри.

В конце дня, когда мы с Робертом закончили укрывать центр корабля, он сказал:

– Мистер Браун…

– Да?

– Я тут все думаю…

– Ты поосторожнее, а то так голова разболится. Так о чем ты все думал?

– Если к маме будут еще приходить, хотите, я буду держать ухо востро и расскажу, что услышу?

– Даже не знаю, – сказал я.

– Мне нетрудно.

– Я уверен, что нетрудно. Но даже если так…

– Я никому не расскажу. Это будет наш секрет.

– Секрет, говоришь?

– Мне же надо будет только слушать.

– Говорят, те, кто слушает, никогда не слышат ничего хорошего о себе.

Иногда Роберт выглядит так, будто его побили. Так бывает, когда он не понимает, что происходит, или чувствует себя лишним.

– Ну хорошо, – сказал я. – Будет наш секрет. Но только смотри не попадись.

– Не попадусь, мистер Браун, – сказал он, уже убегая к дому. – Обещаю!

На следующий день миссис Претти не выходила. Я предположил, что это потому, что она все еще плохо себя чувствовала, но потом Роберт сказал, что она уехала в Лондон. Он выглядел озадаченным, а когда я спросил почему, он ответил, что обычно она уезжает по средам, а сегодня четверг.

Кроме того, у него были кое-какие новости. Накануне вечером его матери позвонили из Министерства труда. Видимо, там всерьез озаботились навесом, говоря, что раскопки такой важности нельзя оставлять открытыми стихии.

Я сразу понял, что скоро ждать нам возле нашего корабля всяких дельцов. На навес уйдет несколько дней, и, очевидно, на это время все раскопки приостановятся. У миссис Претти, однако, такая перспектива особого восторга не вызвала. По словам Роберта, она приказала им убираться восвояси. Или что-то в этом духе.

– Она очень разозлилась, – сказал он. – Я из своей комнаты слышал, как она говорила по телефону. И она все еще сердилась, когда пришла, чтобы почитать мне. Потом мама вернулась вниз в гостиную и закрыла за собой дверь… Боюсь, это все, что я разузнал.

– Ты молодец, – сказал я ему.

– Правда?

– Правда.

Постаравшись, насколько это возможно, выкинуть эти новости из головы, я начал раскапывать западный конец камеры. Через несколько минут я наткнулся на что-то твердое. Разгребая землю, я нащупал край находки и начал его заглаживать. Через несколько часов я понял, что, похоже, нашел что-то глиняное. Примерно три фута в длину и восемнадцать дюймов в ширину. В середине дырка. В этом углублении я нашел несколько камней и два небольших кусочка древесного угля.

– Видел когда-нибудь такое, Бейз? – спросил Джон, когда мы все вычистили.

Я покачал головой. Большой кусок глины. Неизвестно, вручную ли его вылепили. Судя по тому, где он лежал, первоначально его, должно быть, водрузили на крышу камеры. И каким-то образом эта штука осталась целой, когда крыша рухнула. Мы вчетвером ее вытащили. Она оказалась на удивление легкой, гораздо легче, чем поднос для мяса в первом кургане. Под ней находился квадратный участок земли, гораздо более темный, чем песчаная почва вокруг. Прямо как у двери.

Никто из нас ничего не говорил. Мы просто смотрели вниз на потемневшую землю. И вдруг чувство, будто у меня на голове железный обруч, пропало.

– Бейз? – тихо сказал Уилл.

– Да, – откликнулся я. – Я думаю, да…

Взяв шило, я начал царапать. Я процарапал себе путь вверх по узкой полоске земли, а затем вниз. Первый звук был таким слабым, что я едва услышал его. Я попробовал еще раз. Раздался еще один звук. Я смахнул землю щеткой, решив, что это, вероятно, камешек. Я продолжал говорить себе, что это камешек, пока не убедился, что это нечто иное. Это была монета, размером не больше пуговицы с рубашки. Не совсем круглая, но почти и с острыми краями. Я потер ее, очистил от земли. На одной стороне был изображен крест. Все столпились вокруг, желая посмотреть. Когда мы все закончили, я поднял голову и увидел, что к нам идет Грейтли. Его фрак развевался за спиной. Он остановился у входа в траншею.

– У меня для вас сообщение, Бейзил, – сказал он.

– Какое?

– От мистера Чарльза Филлипса.

– Так.

– Он говорит, что вы должны немедленно прекратить работы и застелить все брезентом.

– Прекратить работы? – переспросил Джон Джейкобс. – Что это, черт возьми, значит – «прекратить работы»?

– Я лишь передаю то, что мне сказали, – заявил Грейтли. – Вы все должны немедленно прекратить работы.

– Что это значит, Бейз? – спросил Уилл.

– Не знаю. Миссис Претти уже вернулась?

– Боюсь, что нет, – ответил Грейтли. – И я не знаю, когда она вернется. Предполагаю, что сегодня вечером. К сожалению, она не оставила номер, по которому мы могли бы с ней связаться.

– Могу я воспользоваться телефоном?

– Я уже сказал, Бейзил. С ней нельзя связаться.

– Могу я воспользоваться телефоном? – повторил я.

Грейтли колебался, видимо, не в восторге от этой идеи. Потом сказал:

– Если вы считаете, что это необходимо.

В итоге все мы вошли в дом через заднюю дверь и прошли по коридору. Телефон висел на стене у кухонной двери. Я снял трубку и набрал номер Мэйнарда. Он ответил после второго гудка. Я объяснил, что произошло, однако оказалось, что Мэйнард уже был в курсе. Он сказал, что Рид-Моир уже успел поговорить с Филлипсом. Не то чтобы Мэйнард знал, о чем именно, но Рид-Моир в данный момент пытался связаться с соответствующим человеком в Министерстве строительства.

– Я думаю, это все из-за навеса, Бейзил, – сказал он.

– Хочешь сказать, что нам придется все бросить и ждать, пока они сделают навес? Какой дурак это придумал?

Я знал, что сорвался на крик, но ничего с собой поделать не мог.

– Видимо, в исключительных обстоятельствах министерство может приказать землевладельцу следовать их указаниям, – сказал Мэйнард. – Полагаю, министерство тесно сотрудничает с Британским музеем. Поэтому могут быть и другие сложности.

– Сложности? Какие еще сложности?

– Пока не знаю, Бейзил. Все несколько запутано. Как я уже сказал, мне не удалось поговорить с Ридом-Моиром. Думаю, все, что остается, – это дожидаться возвращения миссис Претти. Обсудите этот вопрос с ней.

– То есть вы хотите сказать, что нам и правда придется остановить работы?

Ответ последовал, но далеко не сразу. Я даже подумал, что, возможно, связь прервалась. А потом Мэйнард снова подал голос:

– Мне жаль, Бейзил. Но мне кажется, вы ничего не сможете поделать. Я постараюсь держать вас в курсе. До свидания.

Он положил трубку, раздался щелчок. Мгновение или два спустя я тоже повесил трубку.

В первое мгновение мне захотелось написать Мэй и рассказать о случившемся. Но выразить свои мысли словами я не мог. И ни с кем говорить я не хотел. Мы перестелили брезент, и я решил прогуляться в Вудбридж, чтобы хоть чем-то себя занять.

Движения на дороге почти не было. Только несколько машин и пара телег – одна из них везла свеклу, другая – ботву. Наверху сидел мальчик. Груз под ним раскачивался, и он вцепился в телегу, чтобы не упасть.

Мне потребовалось около часа, чтобы добраться до города. Там я направился к причалу и сел на скамейку рядом с мельницей. Я решил, что понаблюдаю за рекой и успокоюсь. Но тщетно. В итоге мне захотелось прыгнуть в воду.

Потом я пошел по Хай-стрит, пытаясь отвлечься, разглядывая витрины магазинов: ряды обуви, текстиль, кучи безделушек за экранами из оранжевого целлофана. Библиотека уже закрылась, туда было не зайти. Я думал заглянуть в магазин, но тоже не хотелось, и я пошел дальше бесцельно бродить по улицам. Прошел мимо отеля «Булл» и церкви Святой Марии, затем свернул направо.

Я добрался до окраины города и пошел обратно, но на этот раз по другой дороге. Я не обращал особого внимания, куда иду, мысли мои все еще были сбивчивы и путаны.

Через некоторое время я все же заставил себя обратить внимание на то, что происходило вокруг. Я шел мимо террас низких кирпичных домов с выходом прямо на улицу. Все дома были испещрены белыми пыльными пятнами. Видимо, в кирпичи положили слишком много извести. В конце террасы стояла часовня, тоже из кирпича, но более насыщенного и румяного, чем дома.

Часовня стояла в стороне от дороги. Полоса асфальта вела через ряды надгробий к двойным дверям. Одна из этих дверей была открыта. Внутри горел свет.

Особенно не раздумывая – да что там, вообще не раздумывая, – я свернул по дорожке и вошел. Оказавшись внутри, я увидел, что народу в часовне больше, чем я думал. Несколько человек обернулись, чтобы посмотреть, кто это так поздно пришел, и это все, что их интересовало. Большинство смотрело на небольшую сцену в дальнем конце помещения.