Перстень Ивана Грозного

Инесса открыла шкатулку, достала оттуда перстень.

Да, вот оно – лицо страшного старика из ее сна. Те самые злые змеиные глаза…

Нет, нельзя оставлять перстень у себя. Надо от него избавиться. Но как? Отнести назад, в квартиру соседки? Положить на место? Не получится, квартиру опечатали, и ключи забрала управдом, пока не объявятся какие-нибудь родственники.

Выбросить перстень в мусоропровод? Рука не поднимется, все-таки ценная вещь. Подарить Володечке, как она и собиралась? Теперь ясно, что ничего хорошего из этого не получится.

Так и не решив, что делать с перстнем, Инесса побежала на работу.

– Гражданка, не стойте на дороге! – крикнули у нее над ухом грубым голосом.

Инесса очнулась. Оказалось, она так и стоит на крыльце отделения полиции, как столб. Нашла тоже место.

Также думал наверно и тот парень в форме, который толкнул ее, торопясь сесть в патрульную машину. Машина резко газанула и уехала, завывая, как голодная волчица. Инесса потрясла головой, стремясь избавиться от неприятных мыслей, и пошла потихоньку к остановке автобуса.

Не пришлось ничего решать с перстнем, потому что буквально на следующий день Инессу подкараулила на улице та баба, Володькина любовница. А она-то, дура, думала, что у него одна. Пока они с той бабой разбирались, Володька-подлец слинял. Баба на лицо Инессы поглядела и драться раздумала. А Инесса неделю в себя прийти не могла. Обидно все-таки такой дурой себя чувствовать!

А через неделю ее обокрали. Кулон взяли, деньги и перстень в шкатулке.

Инесса в первый момент даже облегчение испытала – вот и решился вопрос. Сам собой решился. А потом так жалко стало кулона, она и пошла в полицию. Думала, так ничего и не найдут, а тут такой случай, вернули ей все, кроме перстня. Ну и слава богу! Больше того сна ужасного она не увидит.

Высок царь не по годам. Годов ему едва десять минуло, а на вид все тринадцать. Играет царь со сверстниками на кремлевском дворе в ножички.

Когда выигрывает – радуется, смеется, когда проигрывает – ярится, ликом зело мрачнеет, может приказать псарям, что рядом стоят, высечь обидчика – как о себе возомнил? Как посмел обыграть государя? Поэтому другие отроки стараются, поддаются ему – кому же хочется плетей?

Показался на крыльце дядя государев, материн брат князь Михайло Глинский. Большой человек, наиважный боярин. Лицо красивое, благообразное, одежды дорогие, сразу видать – вельможа. Поглядел на царские забавы, поморщился:

– Ваня, негоже тебе мужицкой забавой забавляться! Ты в возраст входишь, скоро тебе государством управлять. Государством управлять – это не в ножички играть, этому учиться надо. Много всего нужно узнать. Шел бы ты, Ваня, на урок, тебя немец-профессор уже второй час дожидается.

– Невелика птица, – отвечает царь, – ждал – и еще подождет! А государством управлять – невелика премудрость. Главное, чтобы все тебя боялись…

– На одном страхе государство не выстроишь! – увещевает его князь Михайло. – Страшиться тебя только враги должны, а своих людей надобно содержать в сытости и довольстве. Тогда они и казну твою наполнят, и в бой за тебя пойдут…

– Надоел, дядя! – посмотрел Иван на боярина исподлобья. – Надоел пуще горькой редьки! Проваливай!

Осерчал боярин.

– Как ты со мной говоришь? Не забывай, кто я! Не забывай, что твой покойный батюшка поставил меня за тобой приглядывать, государевой мудрости учить!

– Мой батюшка уж давно в земле истлел, теперь я здесь государь, моя здесь воля!

Еще больше осерчал боярин, пошел к племяннику, а тут приятель царев, Гришка Грязнов, на четвереньки встал, словно пес дворовый, да под самые ноги боярину подкатился. Споткнулся боярин, упал лицом прямо в грязь, а царь захохотал, и мальчишки, приятели царевы, еще громче засмеялись.

Поднялся боярин на четвереньки, отряхнулся, лицо в грязи, злое, надменное.

– Как ты смел, смерд… – говорит Грязнову. – Как ты смел на меня, князя и боярина, руку поднять?

А Грязнов на Ивана оглянулся – видит, что тот доволен, и пуще прежнего хохочет:

– Я, боярин, на тебя не руку – я ногу поднял! Яко пес шелудивый на забор!

А царь глядит на злое лицо дяди Михаила – и вдруг чувствует, что жжет что-то его руку. Глядит – а перстень, что на его руке, темным огнем разгорелся, и лик на печати ожил, змеиными глазами горит, глядит на боярина. И узкие губы шевелятся. И голос, никому, кроме Ивана, неслышный, шепчет:

– Убей его!

Поглядел Иван на боярина – и впрямь, слишком большую волю дядя взял, забыл, кто здесь государь. Пора его осадить, пора на место поставить.

Оглянулся Иван на своих дружков-малолетков, подмигнул им и говорит:

– А что, отроки, не туда мы наши ножички мечем, куда следует. Вот хорошая мишень для наших ножичков. Кто первый в боярина попадет – тому от меня полтина.

Растерялись отроки, не знают, как быть: князь Михайло – важный боярин, большая у него власть. А Иван – кровный государь, хоть и малолетний…

Первым, как всегда, Гришка Грязнов решился: где наша не пропадала! Примерился и метнул в боярина ножик.

На боярине шуба толстая, тяжелая, а ножик небольшой, глубоко не воткнулся, а все одно больно.

Вскрикнул боярин, не столько от боли, сколько от гнева, лицо побагровело, шагнул вперед, посох поднял.

– Как смеешь, смерд! Да я же тебя…

Но тут остальные отроки осмелели, принялись в него свои ножички метать. Много их, утыкали ножички боярина, ровно иглы ежа, он рот разевает, крикнуть хочет – а голоса-то и нет. Страшно боярину – никак, смерть его приходит, от детских маленьких ножей… страшная смерть, унизительная.

Вперед шагнул – вроде держат еще ноги, не с такими врагами приходилось ему биться, и выходил он из тех поединков живехонек. И из этого как-нибудь выйдет.

Вертит боярин головой, как медведь, которого обсели охотничьи собаки.

А Иван глядит то на дядю, то на перстень свой любезный. И видит, что лик на перстне доволен, улыбается, змеиные глаза щурит – по его желанию все вышло, по его воле.

Справился наконец князь Михайло с голосом, повернулся к племяннику, говорит:

– Что ты творишь, дитя неразумное?

– Это я дитя неразумное? – оскалился Иван, повернулся к псарям, приказал: – Добейте князя!

Заробели псари.

Все ж таки непростой перед ними человек, первый боярин в государстве, матери царевой родной брат. А только молодой царь лют – коли ослушаются его, предаст страшной смерти… сколько раз они такое видали!

Переглянулись псари, набежали на боярина, принялись бить его – кто плетью семихвостой, кто палкой суковатой, а кто и саблей.

Повалился князь на землю, хрипит, лицо руками закрывает, чтобы и мертвым благообразно выглядеть. Руками лицо закрывает – а из-под рук кровь темная течет, на землю капает.

Еще минуту-другую промучился и затих, остался лежать грудой кровавой рухляди.

Смотрит на эту груду Иван, думает.

Вот только совсем недавно был князь Михайло большим человеком, чуть не самым важным в государстве, гордый был, из себя видный, судьбами людскими распоряжался, ему самому, царю, мог слова строгие говорить. А теперь лежит – и на человека больше не похож. Рухлядь и рухлядь, место которой на свалке. Вон, уже птицы слетаются, до мертвечины охочие… дождутся, когда люди уйдут, – и выклюют князю глаза…

Одна птица странная – черная, навроде ворона, а клюв длинный, крючковатый. Никогда не видел Иван таких птиц. Да мало ли на свете всяких диковин? Не то важно, важно, что он по своей воле поступил, с гордым князем разделался!

И радостно стало Ивану.

Так и надо с важными да гордыми людьми обходиться.

Зачем гордился? Зачем много о себе понимал?

Только один человек волен над жизнью и смертью человеческой – он, Иван.

И перстень на руке у него словно согрелся, потеплел, и пошло от него сладкое тепло по всему телу. Доволен перстень, рад, что правильно поступил Иван.

Прямо из пансионата капитан Лебедкин решил поехать на квартиру потерпевшей, фамилия ее была Лютикова. И проживала она как раз по дороге в родное отделение полиции, так что и крюк небольшой. А то если вернуться, то надолго застрянешь с бумагами да с отчетами, а там и день кончится.

Дом, в котором проживала покойная Лютикова, был новый, красивый, с просторным благоустроенным двором. Возле него были припаркованы многочисленные дорогие машины. Лебедкин припарковал среди них свой замызганный «Опель», который выглядел здесь бедным родственником, и подошел к подъезду.

Возле домофона была лаконичная надпись:

«ТСЖ – 01».

– Прямо как прежде вызов пожарных! – пробормотал капитан, нажимая две кнопки.

Что-то загудело, и замок с негромким щелчком открылся.

Капитан вошел в подъезд и огляделся.

Слева от входа был лифт, возле него – доска с объявлениями и строгими предупреждениями, справа – двери квартир первого этажа. На одной из этих дверей висела табличка:

«Правление ТСЖ».

Капитан толкнул эту дверь и оказался в небольшой полутемной комнате, где с трудом разместились два офисных стола с компьютерами. За этими столами сидели две женщины средних лет, чем-то неуловимо похожие друг на друга. Только у одной были волосы ядовито-рыжего оттенка, а у другой – цвет волос был обычный, зато на веках наложены сиреневые тени.

– Здрасте… – проговорил Лебедкин, переминаясь на пороге. – С кем я могу поговорить?

– Здравствуйте, молодой человек! – ответила ему одна из женщин, та, с фиолетовыми тенями, оторвавшись от своего компьютера и с интересом разглядывая капитана. – А вы по какому вопросу? Если по поводу отопления, то Михаил Борисович будет только в четверг, а возможно, в пятницу, а если по поводу оплаты, то это к Раисе Павловне… – Она кивнула на свою соседку.

– Вы из какой квартиры? – осведомилась та, приглядываясь к капитану. – У вас коммунальные платежи оплачены? Если не оплачены, то я никаких справок…

– Я не из квартиры, – ответил тот, – я из полиции.

И он показал свое удостоверение.

Та женщина, которая заговорила с ним первой, протянула руку, взяла удостоверение и долго его изучала. Наконец вернула Лебедкину и проговорила:

– Мазаева, председатель ТСЖ. Это вы, наверное, по поводу квартирных краж? Мы насчет этого понимаем. Мы профилактическую работу постоянно ведем, всюду предупреждения расклеиваем, чтобы жильцы посторонних людей в дом не пускали и замки ставили надежные…

– Нет, я не по поводу краж! – прервал ее Лебедкин. – У вас проживает… проживала гражданка Лютикова?

– Квартира сорок шесть, – тут же сообщила рыжая женщина, судя по всему, бухгалтер.

– Да, верно, квартира сорок шесть, – подтвердил Лебедкин, сверившись со своим блокнотом.

– Приличная женщина, – сообщила бухгалтер, – задолженности по квартплате нет, всегда платит вовремя и сведения по расходу воды подает своевременно…

– Подождите, Раиса Павловна! – перебила ее председатель. – Не спешите с вашей характеристикой! Сначала нужно узнать, что она совершила, и, уже исходя из этого, характеризовать! А то получится, что вы ее напрасно положительно характеризуете! Может, она не заслужила такую вашу характеристику. А что она совершила? – Этот вопрос был адресован уже к Лебедкину.

И в глазах ее появился суровый отблеск, и даже тени на веках стали не сиреневыми, а лиловыми.

– Она ничего не совершила, – ответил капитан значительно, – она погибла.

– Поги-ибла? – переспросила бухгалтер. – Значит, коммунальные платежи за январь не внесет…

– Погибла? – повторила председатель, поджав губы. – На каком основании?

– На каком основании люди погибают? – Лебедкин пожал плечами. – Это вопрос философский, я на него ответить не могу. Короче, мне нужно осмотреть ее квартиру. Вы меня можете туда проводить и присутствовать при осмотре?

– Обязательно, – председатель поднялась из-за стола. – Только у нас ключей от квартир нет, не положено. Чтобы в случае квартирных краж не было каких-нибудь инсинуаций. Или необоснованных обвинений. Ну, вы понимаете… – Она сделала большие глаза, отчего тени на веках почти скрылись.

– Об этом не беспокойтесь, ключи у меня имеются! – Лебедкин достал связку ключей, найденную в сумочке жертвы, и продемонстрировал председательнице.

– Ну, тогда пойдемте! Раиса Павловна, если придет Кочергин, скажите, что я буду после обеда, – распорядилась Мазаева.

Бухгалтерша не ответила, она взялась за трубку телефона, быстро нажимая кнопки. И вид у нее был такой, как у кошки возле блюдца сметаны, то есть предвкушающий. Ясное дело, спешит сообщить волнующую новость.

Лебедкин поморщился и пропустил даму вперед, затем они поднялись на пятый этаж, подошли к двери квартиры, где, согласно документам, проживала покойная Лютикова.

Капитан достал ключи и попытался вставить один из них в замочную скважину.

Ключ не подходил.

Лебедкин по очереди перепробовал все ключи – но результат был прежний. Ключи не подходили.

– Да что же это такое? – недовольно проворчал капитан, удивленно разглядывая ключи.

В это время приоткрылась соседняя дверь, оттуда выглянула худенькая остроносая старушка, чем-то похожая на пожилую лисичку, и озабоченно проговорила:

– Это что здесь такое? Это что же происходит? Это кто здесь в квартиру ломится?

– Не вмешивайтесь, Лидия Аскольдовна! – строго проговорила председатель. – Это я!

– Ах, вы! А что – она воду выключить забыла? Она что – соседей нижних залила? Я так и знала! От нее постоянно одни неприятности! То шум, то музыка…

– Говорю вам – не вмешивайтесь! Это вас совершенно не касается! Это полиция!

– Ах, полиция! – В голосе соседки прозвучал живейший интерес. – Я так и знала, что здесь что-то не так! Я так и чувствовала, что это добром не кончится!

– А вы когда последний раз свою соседку видели? – спросил любознательную старушку Лебедкин.

– Последний раз? – переспросила та и пожевала губами. – Вроде бы в четверг… или в пятницу… это значит, когда я в химчистку ходила. Я выходила из квартиры, а она как раз входила… или я входила, а она, наоборот, выходила…

В это время за дверью сорок шестой квартиры послышались приближающиеся шаги, замок щелкнул, дверь открылась, и на пороге появилась молодая женщина в синем халате, с обвязанной полотенцем головой.

– Вы кто? – испуганно спросила она, уставившись на Лебедкина. – Что вам нужно?

– А вы кто? – спросил, в свою очередь, капитан, разглядывая незнакомку. – Что вы делаете в этой квартире?

– Вот интересно! – Молодая женщина фыркнула. – Живу я в этой квартире!

Тут она заметила рядом с Лебедкиным председательницу и обратилась к ней:

– Может, хоть вы объясните…

– Согласно документам, в этой квартире, – перебил ее Лебедкин, – проживает гражданка Лютикова Ирина Сергеевна… то есть она здесь проживала…

– Ну да. – Женщина недоуменно пожала плечами, поправила полотенце. – Это я и есть…

– То есть как это вы? – оторопело проговорил капитан. – Что значит – вы?

– Я – Ирина Сергеевна Лютикова… да вот хоть ее спросите! – Она кивнула на спутницу Лебедкина.

– Я… да… жильцов много, всех не упомнишь… – заюлила председатель, глаза ее забегали, и тени стали не сиреневыми, а какими-то белесыми.

– Ну, или ее… – Женщина повернулась к выглядывающей из-за двери соседке. – Лидия Аскольдовна, подтвердите!

– Ничего не буду подтверждать, потом затаскают! – ответила та и скрылась за дверью.

– Ладно, – проговорил Лебедкин, справившись с удивлением. – Документы у вас имеются?

Показалось ему или нет, молодая женщина при этих словах немного замялась. Однако тут же взяла себя в руки и бодро проговорила с уверенной интонацией:

– А как же! Конечно, имеются!

Она развернулась и удалилась в глубь квартиры.

Лебедкин переглянулся с Мазаевой и вошел в прихожую. Председательница последовала за ним и аккуратно прикрыла за собой входную дверь. Затем сложила руки на груди, как статуя командора, и прочно утвердилась на месте, показывая всем своим видом, что это всерьез и надолго.

Вскоре молодая женщина снова появилась в прихожей, на этот раз без полотенца на голове.

Влажные волосы были кое-как причесаны. Она протянула Лебедкину водительские права. Капитан взглянул на права, потом на женщину. Женщина была похожа на фотографию, точнее, фотография была на нее похожа.

Лебедкин услышал за спиной тяжелое, взволнованное дыхание, оглянулся – председатель ТСЖ Мазаева тянула шею, заглядывая в документ. «Вот черт, – подумал он, – теперь непременно пойдут разговоры по всему дому…»

– Спасибо, – он повернулся к Мазаевой, – вы мне очень помогли, а теперь я вас больше не задерживаю.

– А как же… вам может понадобиться… – разочарованно протянула председательница.

– Обстоятельства дела изменились, появились непредвиденные аспекты, и теперь я вполне управлюсь без вас, – твердо сказал капитан, хотя и знал уже, что все бесполезно – разговоры по дому все равно пойдут, бухгалтер подсуетилась.

Мазаева все еще разочарованно топталась на месте, и капитан строго проговорил:

– Вы свободны!

Мазаева вздохнула и вышла из квартиры. Лебедкин взглянул на хозяйку этой квартиры – и ему показалось, что в ее глазах промелькнула благодарность.

Из-за двери тут же донеслись приглушенные голоса – председатель Мазаева обсуждала сенсационные новости с любознательной Лидией Аскольдовной.

– Теперь вы убедились, что я – это я? – осведомилась хозяйка квартиры. – Может быть, вы объясните, в чем дело?

– Объясню, – кивнул Лебедкин. – Только еще одна просьба – вы не могли бы показать мне свой паспорт?

И снова ему показалось, что Лютикова смутилась. Еще бы, ведь ее паспорт лежал в данный момент у Лебедкина в кармане, ему выдали сумочку погибшей и все вещи, там и был паспорт.

– Паспорт? – переспросила Лютикова, чуть заметно потупившись. – А я не помню, где он… я его куда-то запихнула… куда-то он запропастился… а вам очень нужно?

– Очень, – строго проговорил капитан и хотел добавить, чтобы она не валяла дурака, но удержался.

– Да в чем дело-то? – протянула женщина. – Объясните наконец, что случилось?

– Значит, паспорта у вас дома нет?

– Есть, но я не помню, где…

– А вы его никому не отдавали?

Лютикова окончательно смутилась, опустила глаза, потом справилась со своим смущением и повторила:

– В чем дело? Ну, я его действительно дала своей знакомой… это что – преступление?

– Ну, не преступление, но вообще-то нарушение паспортного режима. Вот вы вроде взрослая грамотная женщина, а таких простых вещей не знаете. А как зовут эту вашу знакомую?

– Она очень просила никому не говорить…

– Это не тот случай. Слушайте, я ведь из полиции, вы мой документ видели, так что не просто так к вам пришел чай пить! – рассердился Лебедкин. Он был голоден и зол, с утра, кроме чашки кофе с черствой булочкой, ничего не съел.

– А что… – Женщина подняла глаза на капитана, в ее глазах промелькнул испуг. – А что с ней случилось?

– Случилось… – протянул Лебедкин. – Так все же, как зовут вашу знакомую?

– Что… что с ней случилось? – Лютикова схватила капитана за руки, потом осознала неуместность такого жеста, разжала руки и отшатнулась. – Что?

– Она умерла… погибла… – неохотно проговорил капитан. – Так все же, как ее зовут?

– О господи! – ахнула Лютикова. – Она так этого боялась… и это случилось…

Молодая женщина прижала руки к сердцу, задышала быстро и сильно побледнела.

– Ой, вы не вздумайте тут в обморок упасть! – встревожился Лебедкин, который ужасно боялся женских слез и обмороков. – Вам воды принести? Где у вас кухня?

Лютикова с усилием отлепилась от стены и слабо махнула рукой куда-то в сторону.

Кухня была довольно просторная и сделана в стиле хай-тек. Стеклянный стол, шкафы серые с серебром, много стекла и металла. Чисто и пусто – ни посуды, ни прихваточек веселых, салфеточек вышитых, занавесок и то нет. Вместо них – жалюзи, опять же серебристые. Лютикова достала из холодильника бутылку минеральной воды и выпила прямо из горлышка.

Лебедкин успел заглянуть в холодильник поверх ее головы и увидел, что он пуст. Ну да, у этих молодых женщин никогда нет в доме никакой еды. Сами голодают – и людям чашки чая и то не нальют. Отдышавшись, Лютикова опустилась на стул и посмотрела на Лебедкина испуганными глазами.

– Как зовут вашу подругу? – настойчиво повторил капитан.

– Елена… Елена Николаевна Синицкая…

– Вы сказали, что она чего-то боялась. Чего именно? Говорила о чем-то конкретном?

– Не «чего», а «кого». Она боялась своего знакомого… то есть своего бывшего бойфренда. Потому и попросила у меня мой паспорт, чтобы он их не вычислил. Она хотела провести несколько дней с Глебом… там, в пансионате. А там ведь документы требуют, чтобы в номер поселить…

– А как зовут этого ее бывшего бойфренда? Вы знаете его имя и фамилию?

– Нет, фамилию я не знаю. Она никогда ее не называла. Звала его просто Алик.

– А почему она так его боялась?

– Не знаю… то есть она о нем последнее время старалась вообще не говорить, но когда он как-то всплывал в разговоре – прямо бледнела. Мне кажется, он ее как-то патологически ревновал. Знаете, бывают такие мужчины – уже и не любит, но ни за что не допустит, чтобы его кем-то заменили…

– Все-таки, может быть, вы вспомните о нем хоть что-то? Что Елена о нем говорила? Может быть, где и кем он работает? Пожалуйста, постарайтесь, это очень важно!

Лютикова задумалась.

– Про работу… нет, про работу она не говорила. Знаете, сначала, когда она с ним только познакомилась, она со мной вообще перестала общаться. Понимаете?

– Нет, не понимаю! – честно признался Лебедкин, пожалев, что с ним нету Дуси, уж она бы мигом все сообразила. А ему, Лебедкину, эти дамские штучки уже вот где. И эта тоже – сидит, вздыхает, время тянет, информацию из нее клещами тянуть приходится. А человек, может, с утра не евши…

– Да, вы же мужчина, – вздохнула Ирина, – где вам понять… хотите кофе?

– Хочу, – со вздохом согласился капитан, хотя на самом деле он хотел есть. Что угодно – хоть кашу без масла, хоть суп без мяса, хоть хлеба черного пожевать.

– И зовите меня Ириной. – Она подошла к кухонному столику, где стояло нечто, напоминающее космический корабль в миниатюре. – Я одинокая, внешне вроде ничего, – она быстро взглянула на капитана и поправила волосы, – зачем рисковать?

– В смысле…

– Ну да, в том самом смысле, чтобы мне своего мужчину не показывать…

Она сделала выразительную паузу, чтобы капитан понял и прочувствовал ее слова.

– Я Лену ничуть не виню – сама бы так поступила на ее месте. Зачем же знакомить мужчину с одинокой подругой? Зачем вводить в соблазн? Ну, не то что бы она со мной вовсе порвала – иногда звонила, такая радостная, видно было, что все у них хорошо.

Рассказывала, как в Грецию с ним ездила, как хорошо они там отдохнули. Но встречаться – ни-ни! Держала меня на безопасном расстоянии. А потом вдруг… приехала, даже без звонка, так я ее прямо не узнала. Бледная, руки дрожат… я ее выспрашивать не стала, думаю – захочет, сама расскажет…

– Это правильно! – одобрил такую линию Лебедкин. Он сам предпочитал строить опрос свидетелей, пользуясь только наводящими вопросами, чтобы они сами рассказывали ему все, что знают. Но эта что-то все ходит вокруг да около.

Сложное устройство оказалось кофеваркой, которая заурчала, запыхтела и выдала порцию кофе.

– Вы извините, сахар в доме не держу, – сказала Лютикова извиняющимся тоном.

– Ничего. – Лебедкин очень постарался, чтобы в голосе его не прозвучало раздражение.

Вечно они на диете, вечно они худеют, оттого и в доме ничего нету. Но, с другой стороны, он же не в гости к ней пришел, а по делу. Как говорится, лопай, что дают.

От горького кофе свело желудок.

– Но она, Елена, первый раз ничего не рассказала, единственное – как же, говорит, обманчива бывает внешность! Потом снова приехала, и еще, и начала уже говорить – что очень в нем ошиблась, что он до того ревнивый, что просто сил нет, и что боится она его. Я спрашиваю – а что, есть к кому ревновать? Нет, говорит, в том-то и дело, что не к кому, а он все равно ревнует…

Так тянулось какое-то время, а потом она снова приезжает – все, говорит, все кончено, мы с ним разъехались. На этот раз уже окончательно и бесповоротно.

– А что – выходит, раньше они с ним вместе жили? – уточнил Лебедкин.

– Да, вместе, у нее в квартире. А тут – все, выставила его чемодан и замки поменяла. Нет, говорит, больше сил его выносить! Руку на нее поднял. И ладно бы еще и правда изменяла она ему. А так – вообще ни за что!