Стеклянный человек
Ж. говорил, что главное дело – агитация. Она самое важное и самое скучное, потому что отнимает много сил. Но к телефонной агитации можно привлечь, например, людей с инвалидностью. Они сидят дома, и им доставит удовольствие звонить по телефону и агитировать за ЛДПР. Еще, помню, говорил, что в больших городах много бродячих собак. Их нужно отстреливать. К этой мысли Ж. возвращался несколько раз.
В конце часового монолога он объяснил нам, для чего идут в политику – ради власти. «Власть!» – Ж. вскинул руки к 4-метровому потолку. Потом обрушил их на телефонные вертушки. А затем сказал, что только обладая властью, можно за одну ночь отстрелить всех бешеных собак. Была большая пауза. Всем показалось, что речь окончена. Все зашевелились.
Я тихонько вытянул «Нокию» из джинсов и… включил. Но я забыл, что телефон включается с ОЧЕНЬ ГРОМКОЙ МЕЛОДИЕЙ. В тишине жириновского кабинета прозвучало «тигидынь-дыгындынь-дилидинь-там-тааам».
Я подумал: мне конец. Я зажмурился.
В тишине раздался голос Ж.: «Сейчас у нас будет десять минут на фотографирование. А потом я подарю всем дезодоранты “Жириновский”».
Так и случилось. Возникло две очереди: одна для фотографии, другая за дезодорантами – к помощнику Ж.
Я встал за дезиком. Потому что помощник был… Как бы вам сказать… Красивый и глупый. Он был как чехол для айфона, но без айфона. Ему едва исполнилось двадцать лет, и у него была визитная карточка. Звали его тоже Владимир. От него сильно пахло дезодорантом своего босса. Бутан, изобутан, пропан, денатурированный спирт, изопропил миристат, глицерин, парфюмерная композиция, линалоол, лимонен, бутилфенил метилпропионал, альфа-изометил ионон, цитронеллол, гераниол, аллантоин, триклозан.
«Не использовать возле огня. Не направлять в глаза. Не давать детям».
Интересно, какой он сейчас. И как пахнет. Владимир.
Цвет кожи
Честно, не хотел писать о нациях и цвете кожи. Это как вопрос, чей Крым. Любой ответ всех перессорит. Надоело.
Я родился с белой кожей в Ташкенте. Но я оттуда уехал. Почему? Потому что неприятно, когда тебя называют «русской свиньей». Неужели так называли? Называли. В глаза? В глаза. И били? Били. Но менты же не тормозили, как в Москве – «чурок»? Тормозили. И деньги отжимали. Но за что?
Помните, анекдот:
– Вань, видишь, два еврея, давай их побьем.
– Давай. А если они нас?
– А нас-то за что?
К великому сожалению, национализм, как и всякое зло, не может быть локализован. Например, националисты только русские или белые. Увы, нет. Гуманизм – это равенство. Зло принадлежит всем. Нас не объединило добро, но мы очень похожи в ненависти. Черные такие же идиоты, как и белые. Все равны в глупости. Здесь мы настоящие – м-ы.
Живя в Ташкенте, я очень хотел уехать в Россию. Мне казалось, русские люди как увидят, так сразу устроят мне спа, жра, выпива. Помню, как я ходил в российское посольство в Ташкенте. Во-первых, это второе в городской черте здание, обнесенное колючей проволокой. Первое – Таштюрьма.
В посольстве я понял, что Россия не для русских, а для бюрократов. Они относились как к «чуркам» – ко всем. Я помню, добивался консультации юриста. Неважно, о чем мы говорили, важно, как выглядел юрист. Зайдите в инстаграм и наберите #cuteguy. Юрист выглядел как полубог. Из недостатков – прыщик и пробивающийся на воротник – второй подбородок. В пересчете на ташкентские цены зарплата юриста была как, не знаю, у Сечина. Со мной он говорил секунд десять. Хотя десять много. Шесть.
И тогда я понял, что я не русский. Потому что нация – это не язык, не лицо, не цвет кожи, не имя, не родня, не история. Нация – это зарплата. Заметьте, все комментарии про Америку о том, как разбили витрину Louis Vuitton и утащили сумку. Какая катастрофа. Потому что единственный пострадавший в этой битве – это Капитал. И Джордж Флойд пытался сбыть его визитную карточку – фальшивую банкноту.
В мире, где только зло универсально, капитализм – единственная универсальная нация и цвет кожи. Тоже зло, но меньшее.
Единственное, о чем я тогда думал, стоя перед наливным юристом: только смерть и оклад уравняют нас. У меня белая кожа, но зеленый паспорт с птицей Хумо. У него красная морда и паспорт красный – с орлом. Он богатый русский, а я бедный русак.
Но я очень рад, что родился не в среде русских. Потому что не слипся с ними мозгами, как пельмени в морозилке. Самое страшное, когда страна превращается в огромный пролежень. Включите российский сериал – там никого, кроме славян. Америке повезло: белые, черные, желтые, радужные – и всем приходится договариваться. А в России обо всем договорились белые и беленькая. Два раза в месяц: аванс и зарплата. Снова нечего отложить на луи вуитон.
Росгвардеец плачет
Иду по улице к метро. Проходя мимо Альфа-банка, замечаю справа какую-то темную фигуру. Смотрю: крепкий молодой человек. Стоит и плачет. Да, плачет на улице – в понедельник, посреди дня. Людей вокруг нет, только он один – рыдает, уткнув локоть в дерево…
Ну я же не зверь, подошел и спросил, в чем дело. Думал, может быть, кто-то умер или заболел.
Молодого человека звали Владимир, он работает, не поверите, в Росгвардии. Шел он к психологу по ОМС, но заблудился и отчаялся, как комик Долгополов – его накрыли слезы прямо во дворе. Владимир сначала не хотел рассказывать, но потом поделился: накануне он был в парке Горького.
– Я не знал, что люди могут дойти до такого зверства, – начал Владимир, слезы еще блестели на его смуглых щеках. – Накануне мы задерживали пенсионерок на «Пушкинской»… Старуха – она же как большой мешок с маршмеллоу. Что может сделать вам маршмеллоу? Да, пожалуй, ничего. Или даже тонконогий студент Высшей школы экономики? Это как мешок с митболами. Что могут сделать вам митболы? Но вчера… в парке Горького… – голос его задрожал, а глаза вновь наполнились слезами, – вэдэвэшники… они толкались, ругались… Я поцарапал запястье. Видите?
Он показал запястье с чудовищной отметиной – около 0,5 см.
– Что произошло с людьми? Почему они такие? Я шел в росгвардейцы не для того, чтобы меня толкали… Я росгвардеец, я цветочный ветер из игры Flower. Я вплетаюсь в поток жизни и начинаю свой замысловатый хаотичный танец…
Оказалось, что нас слышала пожилая женщина, которая вышла на балкон. Она быстро спустилась во двор и предложила себя задержать. Владимир поблагодарил ее, заломил, шутя, руки и нашел в халате корвалол. Мы пошутили про наркотики, пенсионерка, тоже шутя, написала на груди «Хабаровск». Но тут Владимир сказал, что это не смешно, и произвел задержание. Идут следственные действия.
Лукашенко у психотерапевта
Лукашенко у новой психотерапевтки. Старая вспылила и сказала, что он просто старый мудак, убийца и диктатор. Лукашенко написал в фейсбук – друзья нашли ему новую по скайпу и VPN. У нее тоже висели на стене сертификаты, а рамки у них были даже золотистей. Она сказала, что никакой он не убийца, а большой малыш. Лукашенко говорит, что он устал от волны абьюза. Он не нападает, а защищается. Психотерапевтка отвечает: конечно, конечно. Лукашенко говорит: в 67 лет жизнь заканчивается? Психотерапевтка отвечает: оуч, нет, вы еще корнишончик. Лукашенко говорит: кому я вообще и что должен? Психотерапевтка отвечает: пфф, никому, живите для себя. Лукашенко говорит: хочу и буду! Психотерапевтка говорит: вы рождены быть счастливым, а не оправдываться, не угрызаться. Лукашенко: а грызть! Они смеются. Лукашенко говорит: якая ж карысная навука псіхалогія!
Беларусь
Меня очень веселят люди, которые пишут – ой, ну побегают белорусы, покричат, а Лукашенко все равно останется президентом. Ну задавили одного, а могли бы сто, даже сто двадцать!
В целом да. Вряд ли Лукашенко куда-то денется. И в целом да – семь тысяч человек арестовал, а мог бы и убить. Дело в другом.
Если вы говорите кому-то «в чем смысл куда-то выходить, ничего же не изменится», то ответьте мне на несколько вопросов.
Вы когда-нибудь болели за спортивную команду? Смотрели футбол или хоккей? Там же реально мужики гоняют мяч по траве или шайбу по льду. И от этого ничего не меняется. Зачем вы смотрите? Или, может быть, вы верите в бога и ходите в церковь. Или просто верите – зачем? Что от этого изменится? Или смотрите кино – на экране артисты, а не люди. Зачем вы на них смотрите? Они решают конфликт, которого не было. Он на вас не влияет. И вы на него.
Вы, наверное, верите только в инструменты прямого действия. А что это вообще? Молоток? Других я не могу назвать. И зачем вы рожаете детей? Они ведь могут вырасти геями или рэперами. Они могут послать вас на хрен (что я бы сделал на их месте). Если у вас нет детей, то зачем вы просто занимаетесь сексом? К чему все эти фрикции? Чтобы тупо кончить? И… все?
Когда-то в журнале «Костер» я прочел заметку о мальчике, который ничему не удивлялся. Восторженные одноклассники рассказывали ему о походах, открытиях и влюбленностях, а он отвечал им: «Ну и что?» В конце автор говорил, мол, ну и сиди один, злой пионер, а мы пойдем в поход.
И я понимаю обе стороны. Пионер мог оказаться интровертом, он просто не хотел удивляться публично. Он удивлялся внутри, а не на партсобрании. Но он не писал в фейсбук.
Я говорю о людях, которые пишут в ответ на любое проявление чужой наивности, геройства или пассионарности. Им важно, чтобы у белорусов не получилось. Тогда они выдохнут и скажут: «Значит, и у нас не получится!»
А если у белорусов получится, они скажут: «Ну и что?» Или как в старом анекдоте: «Покажите мне «это». Ну помните, мы пели, что «все умрем в борьбе за это». Вот я и хочу его увидеть».
Сегодня вдруг выяснилось, что «это» для огромного количества людей снова стало поводом рисковать жизнью.
Но если вы совсем не видите «этого», то посмотрите на свою жизнь. Вы тоже революционер. Вы каждый день боретесь за какой-то маленький кусочек быта. За кафе, химчистку, фильтр воды. Если у вас нет эмпатии к политической борьбе, переведите ее на свой язык. Просто скажите: эти люди ведут борьбу за раф на кокосовом молоке. Так норм?
Вот и хорошо. За раф можно умереть.
Умрите же за него.
Но лучше выпить его в годовщину революции, где пролилось больше кофе, чем крови.
Свеча революции
Купил в «Икее» свечи. Простые, не ароматические. Стеклянный подсвечник у меня уже был. Вынул одну свечу из коробки, взял подсвечник. И тут началась первая странность. Свеча внизу была специально усечена. Она вошла в подсвечник идеально. Крепко, вертикально. Как устанавливают колышки у домов бизнес-класса. Возле эконома они всегда торчат в разные стороны. А тут какая-то свечка и встала как ракета.
Мне это не понравилось. Я покупал свечи для домашнего ритуала. Ты ее берешь, запихиваешь, ровняешь.
Ладно. Я зажег свечку. Думал, она запыхтит, затрескочет. И потекут капельки воска…
Свеча молчала. Почему-то в ней не образовалось черных точек, которые лезут на горящий фитиль. И трещат. Капель воска тоже не было. Свеча была как с картины Герхарда Рихтера. Просто свеча.
Я был в ужасе. Где свечи моего детства? С шумом, вонью, уютом в начале и пожаром в конце! Где они?
Свеча горела тихо и ненасильственно, как белорусская революция. Только в конце я почувствовал запах разогретого стекла – это подсвечник сообщил, что всё. Отсветила.
Женщины перед митингом
А куда делись такие женщины? Помню, несколько лет назад перед каждым митингом какая-нибудь тетка писала:
«Послушайте, но ваш Навальный же просто безвкусен как загубник. Он познакомился с женой на курорте в Турции. Я, конечно, понимаю, что Россия будущего видится вам как трехзвездочный отель, а Москва – шведским столом. Но я не принимаю этот выбор между курагой и фуа-гра, где оба – просрочка».
Эти женщины все время описывали разговоры за соседним столиком в духе:
«Я и моя подруга, две уставшие бобошки, хотели просто отдохнуть, но за соседним столиком села парочка. Она в чокере, он похож на Колчака. И начали: «Ты идешь завтра?» – «Конечно, иду». Я подумала: может, они про тот иммерсивный спектакль по новодрамовскому дыр бул щылу (меня сто раз позвали, ффф). Но нет. Они про митинг Нав-го.
И дальше обе как забывшие стоп-слово: надо идти, идти надо. Мы с подругой изнемогали, как пастила под солнцем. Подошел официант, мальчик с коком, спросил, все ли нам понравилось. Мы обе засмеялись, потому что как бы – нет. В чем дело? Вино? Нет, мальчик, шато-лафит не подводит, а то, что льется в уши – Révolution russe, – это полный швах. Я оставила мальчику побольше чаевых, чтобы он не волновался и купил себе другой дезодорант. Может быть, начав с подмышек, наши мужчины наконец и сделают что-то путное.
P. S. Теперь по делу. Вы меня спрашивали про одно заведение. Ну, я зашла. Стены отделаны планкеном, принесли чизкейк с соусом из гуавы. В гуаве волос. Такой, знаете, как дикобразова игла. Надеюсь, это заведение снесут протестующие на выходных. Мой гонорар за чизкейк в кассе – отдаю на дело революции».
…
Где сейчас эти женщины?
Надеюсь, они здоровы.
Стук в дверь
В подъезде стучат. Подумал: за мной пришли. Выхожу: сняли кафельную плитку (которая как у Соболь в подъезде), ободрали стены и начали красить. Ого, думаю, ничего себе: из моей хрущевки стали делать дворец!
Закрыл дверь, стою один в коридоре, и такое чувство… как будто Путин правда меня читает. И сказал: я хочу войти в историю, как человек, который отремонтировал Печейкина.
И тут я понял: вот приведи меня сейчас к Путину, что я ему скажу? Как ведет себя интеллигенция на встречах с Путиным: он обводит глазами народных артистов, и едва их взгляды встречаются – они начинают хохотать. Краснеют, пыхтят и заливаются.
Потому что личный контакт, он сильней всего. Будь я президентом, я бы сделал так. Завтра омоновцы просто и тихо подходят к каждому:
– Ну ты чего такой? – очень спокойно, сняв маску.
– Чего – какой?.. – Сердце бьется, потому что все омоновцы красивые.
– Ну вот такой…
– Какой… такой…
И вот мы стоим, а остальным неудобно подслушивать, и все отходят.
– Вот вакцину тебе сделали, ремонт тебе делают…
– Я… поймите… дело в правах… человеческих…
– Ну, напиши об этом. Зачем ходить? Сегодня так холодно.
– Холодно.
И вот мы смотрим друг на друга, у него на носу блестит снежинка, у меня – слеза.
– Как я найду тебя?
– Я найду тебя сам.
– Оставь номер.
– 02.
Он уходит, его широкая спина исчезает среди других широких спин. Но его такая одна.
И я такой один.
Хороший дефицит
Главный провал этого года, конечно, российская вакцина «Спутник V».
И главная ошибка в том, что ее пиар не понимает души русского человека.
Короче, чтобы русский человек захотел товар, он должен встать в очередь. Если за товаром нет очереди – кому он нужен? Другое дело, если есть очередь: к айфону, поясу Богородицы. Вот это я понимаю!
А вакцина? Лежит, как старуха на пляже. Ну кому нужна такая вакцина?
Нужно было сделать вот что:
1. Создать искусственный дефицит: открывать запись по чуть-чуть;
2. Пустить слух, что вакцину сначала дадут депутатам;
3. Остальное сделает российский фейсбук.
В фейсбуке разыгралась бы финальная битва. Посты «Путин, я умираю, спасибо»; статья «Доживу ли я до конца сериала?» – россиянка не может получить вакцину, но уже купила подписку на нетфликс»; истории о том, как либералы уступают друг другу места в очереди: ты живи, нет, ты. В итоге целый день был отдан вакцинированию Нюты Федермессер.
И все бы вкололи себе «Спутник». Как миленькие. И выложили фотки: «Буду жить…»
Живите же ж!
Я – политолог
Эх, я выбрал неверную профессию. Слишком поздно я понял, что нужно было выучиться на российского политолога. Оказывается, мои разговоры с друзьями можно считать экспертизой:
– Валерий, что сейчас происходит? Власть трясется от страха?
– В общем-то, да, она страшно напугана. Все ее действия тому доказательство.
– Но есть мнение, что власть просто хохочет над нами. И ничего не боится.
– Знаете, она действительно хохочет. Это хохот от страха. Бесстрашие ужаса.
– Как интересно… А как вы думаете, она извинится за действия своих сотрудников? Например, того, кто ударил пожилую женщину в живот.
– И что с ней?
– Она в реанимации.
– Она умрет. Убийство старух в Санкт-Петербурге – это классика. Но омоновец не Раскольников, он сейчас сидит и хохочет в трешке, подаренной за зверство.
– Валерий, погодите, пришла информация: с женщиной все в порядке, а омоновец извинился. Что вы об этом думаете?
– Это ровно то, что я только что сказал: это тройная насмешка. Он был с цветами?
– Кажется, да.
– Это цветы зла. Улыбка мрака. Власть понимает, что ей остались считаные дни…
– Валерий, десять лет назад вы опубликовали статью «Этой власти остался год»…
– И?
– Ну вот – и? Власть на месте.
– Это не власть, это политический труп власти. Власть мертвецов. Это надо понимать. Это видно на статистике европейского фонда EBANO.
– Что же там?
– Там сначала вниз, а потом вниз и в последние годы – вниз, вниз, вниз… Ни разу не вверх. Как будто ледяная горка, по которой скатываются российские дети на санках отчаяния. Они летят по льду, и в глазах немой вопрос: «Мама, папа, за что?» А в ответ – раскаты смеха Путина.
– Спасибо, это был Валерий Печейкин, политолог, психоисторик и эксперт центра Сиффреди. Всего доброго, Валерий.
– Россия, проснись.
– Ага.
– Угу.
Маленькая смерть
Русская смерть
Шел мимо Ваганьковского кладбища, решил зайти. (Да, у меня такое бывает.)
Хожу, гуляю. Поклонился саркофагу Лидии Владимировны Черниковой, работавшей на Гостелерадио. Сейчас она лежит скульптурой из белого мрамора за 17 миллионов рублей, а над ней стеклянный саркофаг – за 3. Поклонился я иконам на могиле целительницы Джуны. И, конечно, бригадиру Измайловского ОПГ Данилову[1], на чьей могиле высечено Dictum – Factum ([пацан] сказал – [пацан] сделал).
А дальше – ноунеймы и бедняки.
Если бы я был Собяниным некрополя, я бы заявил покойникам, что они, прикрываясь бумажками о смерти, лежат в могилах с заборами-самостроями. Могилы-то ладно, а заборчики я бы снес. Каждое надгробие с таким забором напоминает открытый балкон панельного дома. Балкон, куда вынесли сломанный холодильник. Или дачку: забор в забор. И все скосоёбились.
О, как страшна и корява русская смерть! Деревянные кресты, гранитные камни, обелиски. Пафосные памятники футболистам и артистам. Тут же провалившиеся могилы. Шрифт Times New Roman, пришедший в новейшее время вместе с пластмассовыми венками.
Я хотел найти могилу Рюрика Ивнева, лежащего где-то на Васильевской аллее. Но меня увлек портрет одной старухи, потом другой. Так я обнаружил себя у могилы Андрея Васильевича Пупкова, скончавшегося в 2017 году. Кто такой Андрей Васильевич? А важно ли? А я кто такой? А вы?
Только кремация. Только ветер.
Моцарт жив!
Смотрите, если совсем коротко – фактически Антонио Сальери не травил Вольфганга Амадея Моцарта. То есть он не опускал ему в бокал токсичное вещество, которое привело к ранней (по нашим меркам) смерти композитора в 35 лет. Вопрос в другом, почему Пушкин сделал то, что он сделал – уверил в этом весь русскоязычный мир.
Первая причина, на мой взгляд, творческая. «Моцарт и Сальери» (изначально «Зависть») входит в сборник «Маленьких трагедий». Давайте вспомним их – это еще и «Скупой рыцарь», «Каменный гость», «Пир во время чумы». Еще к ним иногда добавляют «Сцену из Фауста». Так вот, все эти тексты – переделки, подражания, мистификации. «Фауст» – Гете, «Скупой рыцарь» – стилизация Шенстона, «Каменный гость» – впечатление от русской версии «Дон Жуана» Моцарта и либретто Лоренцо да Понте. И «Пир во время чумы» – вольный перевод Джона Уилсона.
Так вот, для нас Пушкин – это Пушкин! А для современников – талантливый копирайтер, которому говорят: ты, шоколадный и, на беду, русский, лучше ничего не выдумывай, а возьми у англичан и немцев, переделай и дай нам почитать. И тогда Пушкин говорит: я создам собственный миф, не хуже, чем Гете. И создал.
Да, это делает тот же Пушкин, что сказал: «Обременять вымышленными ужасами исторические характеры и не мудрено, и не великодушно. Клевета и в поэмах всегда казалась мне непохвальною». Это он же и пишет «Моцарта и Сальери».
Но не только для того, чтобы возвыситься до Гете.
Пушкин действовал не только как поэт, но и политик. Он говорит: историю отравления придумал не я, а, цитата, «некоторые немецкие журналы». Но Пушкин не читал по-немецки! Значит, ему кто-то пересказал статью из «немецкого журнала». Еще Пушкин слыхал, что Сальери будто бы освистал «Дон Жуана» на премьере. «Завистник, который мог освистать «Дон Жуана», мог отравить его творца». Логика, конечно, фантастическая. Тем более, Пушкин путает премьеры в Праге и в Вене.
Но все это неважно. Важно то, что, как я сказал, Пушкин здесь действует как политик. Он говорит: я понимаю Моцарта и ненавижу Сальери. Он все равно его отравил. Даже если он не опускал ему в бокал «дар Изоры», даже если не было встречи в трактире «Золотого льва». Он все равно убийца.
Для Пушкина Моцарт – свободный, народный, гениальный. Сальери – ремесленник и подражатель. Моцарт – первый независимый художник, фрилансер, автор рингтонов. Сальери – сидел на госзаказах габсбургского двора. Моцарт стал вип-конфетой, Сальери – ядом.
Вот как-то так я и привел вас к мысли о том, что мы достоверно уже никогда не узнаем, что случилось с Навальным – чай это, самогон или вода в речке.
Но его все равно отравил Сальери.
А Моцарт все равно не умер.
Мы все умрем
Возвращаюсь домой. Прохожу мимо окон многоэтажки. В окнах второго этажа – две девичьи фигуры. Одна поднимается на подоконник, открывает форточку и кричит в город:
– Мы все умрем!
Спокойно едет курьер с желтой коробкой. По дороге женщина ведет черную таксу, на ошейнике в темноте мерцает красная лампочка. «Чёртик, фу!» – говорит женщина. Два бородатых гея бегут трусцой. Семья выходит из магазина. Жена говорит мужу: «Посмотри, что он делает». Она кивает на сына. Тот открыл тюбик с кетчупом. И пьет. Губы малыша в алой пасте.
Едет курьер, бежит Чёртик, трусят геи, малыш сосет кетчуп. Я прохожу мимо и, уже издалека, слышу, как девичий голос вновь кричит: «Мы все умрем!.. рем!.. ем!..»
Да, все. Но Чёртик должен жить.
Бесплатная смерть
Про разницу ОМС и платной медицины.
Пришел к врачу, он рассматривает результаты моих анализов.
– Валерий Валерьевич…
– Да?
– Вы давно у нотариуса были?
Пауза. Я пытаюсь понять, как мои анализы связаны с нотариу… И начинаю догадываться.
– А, простите, что?
– Надо сходить. Ну, к нотариусу… – врач что-то пишет в карте и дудит губами.
– Написать завещание? – улыбаюсь я одними щеками, как ботоксная старуха.
Врач, не отрываясь от письма, отвечает:
– Или уже написали? Советую написать.
Перед моими глазами проплывает, нет, не жизнь, а слово «конец».
– Конец у нас у всех один, – заключает врач.
– А если я… ну… не хочу… То есть хочу дальше… ж… ж…
– Конец у нас у всех один, Валерий Валерьевич. Рано или поздно, – врач останавливается, перестает дудеть. По лицу его пробегает тень брошюры «Вся философия за 20 минут». – Лучше, конечно, поздно, чем рано. Но конец у всех один. И он неизбежен.
Продолжает писать и дудеть.
* * *Теперь про платную медицину. Вижу огромное лицо в очках, зависшее над моим ртом. Это моя стоматологиня. Она смотрит в мой открытый рот. Я как человек с картины Мунка. Немой крик ужаса – после государственной поликлиники. Врачиня смотрит в бездну моего рта. Она видит, что сырки, эклеры, риттер-спорты не прошли даром. Моим зубам – конец. Но врачиня говорит: «Все зависит от вашего бюджета, Валерий Валерьевич». Она могла бы добавить: «Но конец у нас у всех один…» Однако она этого не говорит. Она знает, что конец человека определяется не судьбой, а дном кошелька. Но что определяет дно кошелька – не судьба ли? Здесь, признаюсь, у меня нет ответа. Для этого нужно хотя бы прочесть брошюру «Вся философия за 20 минут». А откуда у меня столько времени? Лучше поесть.
Похвала смерти
Пришел сегодня в поликлинику, чтобы сделать вакцину. Заполнил бумажку, захожу. Женщина-врач читает мою анкету, затем смотрит в электронную анкету и говорит:
– У вас несколько лет назад была тяжелая травма черепа.