Проворный, как дикий кот, Вилл легко забрался по уступам из бревен наверх, так что ни одно бревно не покачнулось под его ногами. Вульфгар увидел, как старший сын графа Альрика опустился на колени рядом с отцом и взял его руку в свою. Уважая желание Вилла, Вульфгар ушел с опушки в лес, к лошадям, которые ворошили мерзлые прошлогодние листья, пытаясь добраться до пожухлой травы.
– Отец! – тихо произнес Вилл, не в силах оторвать взгляд от неподвижного бледного лица графа Альрика.
Он живо вспомнил тот день, когда впервые увидел его, да еще так близко – всего в двух шагах от себя. Оробев и почти онемев от восторга, он смотрел на графа Хантингтона, задрав голову, а тот улыбался и милостиво беседовал с маленьким Виллом, предвкушавшим, как он будет хвалиться перед друзьями, которые побоялись подойти к господскому дому. Но что потом сталось с графом, едва он услышал, кто мать Вилла? Еще до того как прозвучало имя Барбары Скарлет, граф рассматривал его долгим пристальным взглядом, а тут прямо-таки изменился в лице, вдруг подхватил Вилла на руки и попросил указать дом, где он живет. Лоб Вилла потеплел от воспоминания, как отцовские губы прижались к его виску, опалив жарким шепотом:
– Сын!
Он забрал Вилла в Веардрун, представил всем как своего сына. Никогда граф Альрик не отличал его от Робина, и только сейчас Вилл, терзаясь раскаянием, понял: отец делал все, чтобы он не чувствовал себя бастардом. Он подарил ему свою любовь так же, как Робину или Клэренс, а чем отплатил ему Вилл?
Вилл вспомнил свои последние слова, сказанные отцу, пока тот был жив, и глухо застонал от ярости на самого себя. «Лучше мне быть последним в Англии нищим, чем и дальше оставаться бастардом вашей светлости!» Если бы он ударил отца, то не причинил бы боли сильнее, чем этими безжалостными словами. Почему он не остановился, когда Робин во дворе Веардруна пытался удержать его? Почему не вернулся, когда отец сам посылал за ним, когда приезжал Робин, пытаясь уговорить брата поехать вместе с ним Веардрун? Поздно! Слишком поздно!
Вилл содрогнулся от глухих рыданий. Как безумный, он гладил руку отца и шептал:
– Я люблю тебя! Не было ни одного дня, когда бы я не гордился, что ты мой отец! Прости меня! Если ты сейчас слышишь меня, если твоя душа рядом, прости меня!
Но лицо графа Альрика, прекрасное и в смерти, оставалось неподвижным. Подавив рыдания, Вилл низко склонился над отцом и припал к его руке мокрыми от слез губами.
– Я всегда был верен тебе и никогда не стремился завладеть твоим титулом в обход Робина. Я останусь преданным и ему. Я отыщу его и сделаю все, чтобы помочь ему возродить наш род и вернуть Рочестерам былое величие. Не тревожься за Элбион, отец! Я передам его Робину, как пожелал бы этого ты сам.
Наконец он сделал над собой усилие, приложил губы к холодному лбу графа Альрика и заставил себя выпустить из ладоней его руку. Выпрямившись, Вилл посмотрел на него в последний раз и тихо сказал:
– Прощай, отец!
Он спустился, поднял упавшую на землю смолистую ветку и высек огонь. Ветка с треском занялась, разбрасывая искры. Вилл обошел постамент, поджигая хворост и, когда бревна оказались заключенными в кольцо огня, бросил ветку в костер, отступил на несколько шагов и замер.
Огонь заиграл в хворосте яркими языками, облизал бревна, нашел между ними дрова и с силой взмыл вверх. Вилл стоял, сложив руки на груди, и не сводил глаз с отца, которого от него очень скоро скрыли мощные огненные столбы. К Виллу подошел Вульфгар и обнял его за плечи.
– Он не сердился на вас, лорд Уильям, ни одной минуты. Граф сердился на сэра Эдрика за то, что тот помешал вам обоим. Он верил, что вы сумеете понять его, а поняв, вернетесь домой, в Веардрун.
По расчетам Вилла, до утра погребальный костер должен был прогореть. Они с Вульфгаром устроились неподалеку, соорудив из веток шалаш.
– Что теперь, лорд Уильям? – спросил Вульфгар, когда они ужинали хлебом и сыром, запивая еду элем из фляги, которую передавали друг другу.
Вилл долго молчал, не поднимая покрасневших хмурых глаз, потом негромко сказал:
– Я отправлюсь к Веардруну. Мне надо отыскать Робина.
Вульфгар в ответ яростно замотал головой.
– Даже не думайте, лорд Уильям! Не показывайтесь возле Веардруна! Вас кто-нибудь обязательно узнает. А вдруг не только узнает, но и выдаст сэру Рейнолду? К тому же сэр Эдрик изрядно осторожен и хитер, чтобы так долго оставаться неподалеку от Веардруна!
Поразмыслив над словами Вульфгара, Вилл не мог не признать его правоту. Тогда он решил отправиться к графу Лестеру. Скорее всего, Робин тоже поедет именно к нему. Но о своих мыслях и планах Вилл не стал говорить Вульфгару. Он не сомневался в его верности, но Вульфгар мог попасть в руки ноттингемских ратников, и не надо, чтобы он знал больше, чем уже знает.
– Тебе есть где укрыться? – спросил Вилл.
Вульфгар угрюмо нахмурился.
– Неужели же я отпущу вас одного?
Вилл вместо ответа бросил выразительный взгляд на коня Вульфгара. Коренастая, тяжелая лошадь годилась скорее для плуга или повозки, но не под седло. Жеребец Вилла легко обгонит ее на рыси, а уж если поскачет галопом!..
– Некогда было выбирать коня для себя, – вздохнул Вульфгар, прекрасно понимая, на что намекает Вилл. – Надо было оседлать лошадей для графа и сэра Эдрика, да еще двух вьючных, вывести их из Веардруна, помочь сэру Эдрику с девочками и самим графом: лорд Робин был без сознания. Взял первую, что попалась под руку. Но это ничего, лорд Вилл! Утром поменяем ее на верховую, которая сможет угнаться за вашим жеребцом!
– И в каких же конюшнях мы отыщем такую лошадь? – усмехнулся Вилл. – Ты же сам знаешь, что с нашими лошадьми мало чьи кони могут поспорить. Если только барона Невилла, а до Фледстана отсюда добрый день пути. Нет, Вульфгар. Я отправлюсь один. А ты поезжай в Локсли. Знаешь дорогу?
– Конечно! – ответил Вульфгар. – Я ведь бывал там, сопровождая вас и лорда – простите! – графа Робина.
– Вот и отлично. Найдешь приют в доме моей матери, заодно успокоишь ее известием о том, что я жив и здоров. И еще одно, Вульфгар, – помедлив, Вилл добавил: – Расскажи ей, как мы нашли отца, о его погребении.
Вульфгар тяжело вздохнул, все еще не согласный с решением Вилла, но кивнул. Завернувшись в плащи, они уснули, а утром, едва открыв глаза, Вилл увидел, что погребальный костер графа Альрика догорел. Вскочив на ноги, он подошел к раскаленным углям, призвал силы Посвященного воина и наложил на место костра заклятие, очертив его магическим кругом. Морозы скоро сменятся теплой погодой, выпадут обильные дожди и смоют пепел. Прах отца впитает земля, прорастет новой травой. Но никогда ни одна злая рука не сможет прикоснуться к тому месту, где в пламени истаяло тело Альрика Рочестера, графа Хантингтона. Так пожелал его старший сын – Воин, Посвященный служению Одину.
Быстро позавтракав, Вилл и Вульфгар попрощались. Конюх отправился в Локсли, а Вилл – в Лестер, где надеялся встретить Робина.
****
– Все очень просто и очень печально, племянник. Генрих одновременно и благоволил твоему отцу, и впадал в раздражение. Альрик был неизменно учтив и почтителен в обращении с королем, но ореол независимости, всегда его окружавший!.. Ты понимаешь, о чем я.
Робин молча склонил голову, подтверждая слова дяди. Да, он понимал, что подразумевал граф Лестер. Отца всегда отличало достоинство, подобающее скорее королю, чем графу. Робин отлично помнил, как при посвящении его в рыцари вместе со старшими сыновьями нескольких графских семей распорядитель церемонии, обращаясь к королю, по ошибке едва не преклонил колено и не подал меч графу Альрику, стоявшему рядом с королевским троном. Он вовремя спохватился, но недостаточно быстро, чтобы король ничего не заметил. Генрих развеселился, пошутил, рассмеялся и даже по-дружески ударил графа Альрика по плечу. Но Робин не забыл, как на одно мгновение голубые глаза Генриха сверкнули гневным блеском. На кого был обращен гнев короля? На распорядителя церемонии или на графа Хантингтона? Робин был уверен, что на обоих, но в большей части – все-таки на того, кто едва не затмил короля. Генрих очень ревнив к своей власти. Всем памятно, как он жестоко карал проявление малейшего неуважения к нему как к сюзерену.
– И вот сэр Рейнолд начал плести козни против твоего отца! Я предупреждал Альрика: не связывайся с шерифом Ноттингемшира. Да, он чинит произвол ради обогащения, но не в твоих владениях. А ты ведешь себя так, словно на тебе лежит ответственность за справедливость и законность во всех Средних землях! Но когда твой отец поступался собственными принципами ради благополучия? Да, он был королевским юстициарием[1 - В переводе с латинского – «человек справедливости» (судья). В средневековой Англии юстициарии назначались королем для управления королевством. Должность была очень важна, учитывая, что король мог надолго покинуть свои владения, отправившись в крестовый поход.] и имел все права вмешиваться в дела сэра Рейнолда, да, все действия Альрика совершались строго в рамках закона. Но число его врагов множилось, и только милость короля Генриха к Альрику удерживала тех, кто ненавидел твоего отца, от решительного наступления. Вот по ней – королевской милости – и ударил сэр Рейнолд. Альрик еще был в Лондоне, когда Генрих получил известие о том, что принц Ричард вступил в новый сговор с королем Франции, чтобы свергнуть его с трона. Ты можешь себе представить, в какую ярость впал король?
Робин снова кивнул, продолжая слушать Лестера.
– И именно в этот момент, когда король утратил самообладание, сэр Рейнолд подсунул ему фальшивые письма Альрика принцу Ричарду, якобы перехваченные его слугой, и лживых свидетелей, рассказавших королю то, чего никогда не было, но поклявшихся на Священном Писании. Генрих от гнева потерял разум, кричал, что если и граф Хантингтон предал его и покинул, то в Англии не осталось никого, кому он бы мог доверять. А дальше последовали роковые слова: он, король, не желает больше слышать само имя Рочестеров, такого рода в Англии больше нет.
– Дядя, вы сказали, что мой отец в те дни пребывал в Лондоне. Почему же Генрих не спросил его самого? Не обвинил в измене в лицо, позволив отцу опровергнуть лживые свидетельства? Приговорил к смерти, не дав сказать слова в защиту?
Лестер долго раздумывал над вопросом племянника, потом тяжело пожал плечами.
– Не знаю, мой мальчик. Могу лишь строить догадки. Возможно, Генрих в душе и сам до конца не поверил, что Альрик нарушил вассальную присягу, но, поддавшись злобе, не желал его оправдания. Я ведь уже сказал: твой отец вызывал у него раздражение. Теперь же дела устроились к вящей выгоде короля. Все ваши земли и замки не конфискованы в казну, но взяты королем под опеку, наследницей объявлена леди Эдит.
– А кто это? – живо поинтересовалась Клэренс, оторвавшись от миски с супом, который жадно поглощала, устав от скудной еды за время дороги.
Лестер рассмеялся и потрепал ее по белокурой голове.
– Если отца официально не обвинили в измене, раз наши владения не конфискованы, значит, я могу отправиться в Лондон и дать ответ Генриху! – решительно сказал Робин, но Лестер с большим сомнением покачал головой.
– Сначала ты будешь должен доказать ему, что ты – это ты. Тебя, как и твоего брата Уильяма, объявили погибшим. Положим, ты докажешь, но тогда будешь обвинен уже сам. Ведь по свидетельствам, приведенным сэром Рейнолдом, ты во всем помогал отцу, который поддерживал принца Ричарда. А теперь подумай, Робин: откажется ли король от доходов, которые намерен получать от владений Рочестеров, пока наследница мала, ради того чтобы утвердить тебя в титуле графа Хантингтона и вернуть все, что досталось ему после гибели твоего отца? Если убийство Альрика он просто поощрил, то тебя найдет повод казнить.
– Пусть сначала найдет! – упрямо ответил Робин.
– А не найдет, так оставит при себе и заставит служить ему, чтобы время от времени бросать тебе подачки в виде твоих же земель и замков, как бросают собаке кость со стола. Тому уже были примеры. Все сразу, что он забрал под свою руку, Генрих тебе не вернет. Если ты готов к годам безропотного служения, чтобы по частям собирать то, что тебе принадлежит по праву, в надежде однажды объединить части в целое, тогда попытай счастья.
Вспомнив день, когда он получил весть о гибели отца, штурм и взятие Веардруна, представив короля Генриха, Робин вспыхнул от гнева. Неотрывно наблюдавший за ним Лестер понимающе усмехнулся.
– Нет, ты не готов служить королю, помня, что он виновен в гибели твоего отца. Да и Генрих не примет твою службу.
– Почему?
