Резидент

– И куда нам теперь? – спросил Тимофей у водителя. – Ты, кажется, местность знаешь, всю округу вдоль и поперек успел объездить.

– Все так, товарищ капитан, объездил! – охотно откликнулся красноармеец. – Нам к той хатке, что рядом с колодцем.

Поддали немного газку, проехав глубокую промоину на самой середине дороге, и остановились у колодезного потемневшего от времени журавля, бодро задравшего серый клюв к самому небу. Бойцы проворно повыпрыгивали из кузова на землю.

Подле дома стояли трое бородатых стариков с бесцветными тусклыми глазами, одетых в поношенные шаровары, и две женщины в длинных цветастых платьях.

Поздоровавшись, капитан Романцев услышал в ответ тихое:

– Добри день[11].

– И кто тут свидетель? – бодро поинтересовался Тимофей, разглядывая немногих жителей.

– Я бачила[12], – вышла вперед женщина в длинном бесформенном цветастом платье и в широком платке, закрывавшем весь лоб и скулы. Только когда она посмотрела на капитана, стало понятно, что эта совсем молодая женщина, лет двадцати двух.

Провоевав три года, Романцев успел убедиться, что во время оккупации молодые женщины, особенно те, что были попривлекательнее, старались выглядеть постарше и подурнее: надевали длинные старушечьи платья, повязывали широкие платки. Перебор здесь уместен, нередко можно было повстречать симпатичную дивчину с лицом, перемазанным сажей.

Он сдержанно улыбнулся: похоже, что такие хитрости применялись и по отношению к бойцам Красной армии. Не очень-то местное население им доверяло.

Глаза у девчушки были ясные и чистые, будто утренняя роса. Экая лесная фея уродилась!

– Как тебя звать?

– Зося.

– Вот что, Зосенька, давай отойдем с тобой немного в сторону. – Отступили за колодец, спрятавшись под густую тень старой развесистой липы. – Давай рассказывай, что ты видела.

– Бачила четырьох вийсковых, – уверенно заговорила девушка. – Вони через лес шли. На них форма червоноармейцев была[13].

– Чем же они тебе не понравились? – доброжелательно спросил Тимофей. Чем-то девушка напомнила ему Зою. Взгляд такой же ясный и открытый. Соскучился по жене, как тут ни крути!

– Лица у них были якись злые. Вони озиралися весь час, як боялися, що за ними следять. Особливо мени последний не сподобався. Все по сторонам дивився и курив[14].

– Далеко отсюда ты их видела?

– А вот зразу пид лисом[15].

– Показать сможешь?

– Смогу.

Вышли на окраину леса, вдоль которого буйно разросся широким листом подорожник. В глубоких глинистых ямах намытая тяжелой техникой стояла грязная вода, вокруг которой сочно поднималась густая и высокая осока. Далее просматривался уже затянувшийся гусеничный след, уводящий куда-то в самую середину чащи. О былых сражениях напоминали два небольших окопчика, вырытых по самые плечи. Их можно было бы принять за рытвины или промоины, каковых немало в каждом лесу, если бы не бревенчатый бруствер и гильзы крупнокалиберного пулемета, щедро усыпавшие красное глинистое дно. Война пошла дальше, оставив после себя шрамы. Через год-другой затянутся и они. Природа все равно возьмет свое.

– Где именно они прошли?

– Тут, – показала девушка на едва примятую траву.

Тимофей осторожно ступил на тропу, словно преодолевал минное поле. За капитаном так же аккуратно, пристально всматриваясь в густую траву, двинулись разведчики. Романцев прошел уже метров тридцать, как вдруг увидел небольшой окурок, проглядывавший под смятой травой. Подняв его, понюхал. Качественный табак, можно даже сказать, отменный. Повертел его в пальцах – отвердеть не успел, совсем свежачок, выбросили недавно, возможно, каких-то несколько часов назад. Сигарета немецкая, на белой папиросной бумаге остались четыре немецкие буквы «ECKS». Марка сигареты была «ECRSTEI № 5», наиболее популярное курево вермахта. Тимофей Романцев прекрасно знал этот сорт сигарет, накурился их еще в сорок первом во время отступления из-под Киева. Свой российский табачок тогда уже закончился, а вот немецким удалось неожиданно разжиться. В одну из ночей подкараулили фашистский обоз, думали, что в нем продовольствие, а вместо сухого пайка и мясных консервов в ящиках оказались немецкие сигареты. Взяли тогда все, что смогли унести, потом этот табачок здорово выручал, когда проходили селения, где курево разменивалось на кусок хлеба. Так что в какой-то степени капитан испытывал к нему некоторую признательность.

– А теперь, милая, – посмотрел он на девушку, – пообстоятельнее все расскажи: что это были за люди и как они выглядели. Это важно!

– Це немцы?[16] – вскинула дивчина на него заинтересованный взгляд.

– Может, немцы, а может, и шпионы какие, но уж точно не красноармейцы. – Вот что мне скажи, какого были роста? А еще, худые или полные? Как выглядели, во что они были одеты? Ты ведь их хорошо рассмотрела?

– Разглянула, – с готовностью ответила Зося, заметно заволновавшись. – Я даже запах их табака почуяла. Вин мне дюже пахучим здрався. Мий дид махорку курив. Та вона горька була. А у цего дыма солодковатый запах ишов. Я хотела пидибрати окурок и дядьке виддати, а потим думаю: зачем ему немецький табак?

Нехай краще самосад курить![17]

– Все так, девонька, – похвалил Тимофей. – Пускай они сами своим табаком травятся!

– Вони високи були, як ви. На трех були плащи з якими темними пятнами[18].

– Ага, в маскхалатах, значит. Так…

– А ще на плечах речови мишки були. Зразу було видно, що вони тяжки[19].

– С чего так решила?

– Тяжко вони ишли. А ще трохи нахолялися[20].

– А четвертый как выглядел? Во что он был одет?

– Вин був крупний, мязистый. Тильки рюкзака вин не нес. У него за спиной був порожний речовий мешок[21].

– Вспомни еще что-нибудь особенное, чем они от других отличались? Может, наколка какая-нибудь на руках была или какая-то родинка? Может, кто-то прихрамывал? Или на вещах у них что-то написано было?

На какое-то время девушка задумалась, после чего уверенно продолжила:

– Вспомнила! На лямкив рюкзака були две буквы крупно написаны – «Мэ» и «Рэ»[22].

Романцев задумался. Среди солдат действительно существовала такая традиция – помечать свои вещевые мешки. Обычно писали номер части, фамилию или собственные инициалы, чтобы не перепутать его с другим вещмешком.

– Спасибо тебе, девонька. Я у тебя вот что хотел спросить: а почему ты нам помогаешь?

– Так ви ж свои, советские, – просто объяснила Зося. В голосе сквозило легкое удивление: по-другому, мол, и быть не может!

– Жаль, что здесь не все разделяют твои взгляды, – искренне огорчился Романцев. – А не боишься, что к тебе бандеровцы могут прийти?

– Боюсь, – просто призналась она. – Бандеривци моего батька с мамою вбили три роки тому… Когда сюды советская власть прийшла, так його видразу головою колхоза поставили. Вон бандеровцы його и вбили. Мучили довго[23].

Девушка говорила спокойно, безо всяких интонаций, какие обычно сопровождают непростой и тяжелый разговор. Стало понятно, что горе у нее было давнее, выстраданное и выплаканное. В какой-то момент Тимофею захотелось попросту приобнять девушку, утешить ее, приободрить, но он удержался. Сейчас вокруг столько горя, что всех не пожалеешь. И потом, чего же травить девчонке душу!

– Ты бы себя поберегла, Зосенька. Время сейчас очень горькое. Много несправедливого. Не можем мы к каждой дивчине солдата с ружьем поставить.

– А ви не переживайте за мене[24], я сегодня к тетке уеду, меня там никто не найдет.

Зося говорила уверенно и спокойно – видимо, для себя уже давно приняла твердое решение. Вряд ли кому-то под силу уговорить ее ступить на другую сторону. Незаметная. Тихая. Но столько в ее негромком голосе было убежденности и силы, что ее хватило бы на десятерых закаленных бойцов. Такую невозможно заставить, как и победить!

Девушка подправила серый старушечий платок, сползший на самые глаза, и в ожидании смотрела на Тимофея. «Сколько же ей еще предстоит претерпеть и вынести на своих худеньких плечах! Сколько еще горя доведется узнать… Поменьше бы его, девонька!»

– Жениха тебе хорошего, – на прощание пожелал Тимофей, улыбнувшись.

– У мене вже исти наречений[25].

– И кто же он? – не удержался от вопроса Тимофей.

– Командир Красной армии, – с затаенной гордостью произнесла девушка.

– Тогда желаю тебе дождаться его и чтобы он был жив и здоров!

– З ним ничого не трапиться, я це знаю[26].

– Все так, главное, надо верить… Тогда ничего не случится. А потом детишек вам побольше!

– Як розибьемо нимцив, весилля зиграемо[27].

– Меня не забудь позвать. А то ведь я обижусь, если не позовешь, – серьезно произнес Романцев.

– Позову, – так же серьезно пообещала девушка.

– Хорошо, буду ждать! Щербак, дай дивчине продпаек. Да не жадничай! Что у нас там, тушенка, сгущенка? Шоколад не забудь положить!

– Есть, товарищ капитан! – с готовностью отозвался старшина, развязывая вещмешок. Уложив продовольствие в бумажный пакет, он протянул его девушке: – Бери, дивчина!

Попрощавшись, Зося ушла, прижимая к груди угощение.

На примятой лесной траве отчетливо различались следы прошедших здесь недавно людей. Без особых сложностей прошагали метров двести, пока наконец не вышли на твердый грунт. Дальше следы терялись.

И куда теперь топать прикажете?

– Щербак, в группе следопыт есть? – повернулся Романцев к старшине.

– Как же без него, товарищ капитан, – чуть ли не обиделся Щербак: – Строев, – громко окликнул он худенького парнишку, – поди сюда!

– Ты следопыт, что ли? – с некоторым сомнением посмотрел на подошедшего солдата Романцев. Был он жилистым, каким-то нескладным, но в серых глазах чувствовался характер – взгляд серьезен и строг.

– Не следопыт, а охотник, – ненавязчиво поправил боец. После чего добавил: – У нас в роду все охотники.

– А сам откуда будешь?

– Из Сибири. Поселок Хромовка, недалеко от Иркутска.

– Это хорошо, что ты охотник, и хорошо, что из Сибири. Давай, показывай, чему тебя научили.

Присев на корточки, Строев принялся внимательно всматриваться в едва различимые на земле отпечатки. Потом показал на большой валун, лежавший немного в сторонке, и сказал:

– Только я этому не учился, я с этим родился. Видите, камень немного сдвинут?

– Ну?

– Тот, что шел первым, сапог на него поставил. Сдвинул его немного.

Тимофей подошел к камню и увидел на его серой шероховатой поверхности тонкую полоску грязи.

– А ты глазастый. Ни за что бы не заметил, если бы ты не сказал.

– Второй вот здесь присел. Наверняка портянки перематывал. А вот третий, кто рядом с ним был, травинку сорвал. Наверняка в зубах ею ковырял и вот сюда бросил… Вон она лежит. – Следопыт отошел еще на три шага и показал на ствол дерева: – А вот здесь четвертый стоял… Вот его следы. Вещмешком он на ствол дерева оперся. Видите, потертость… Вот в этом месте глаже, чем тут. На коре это сразу заметно.

Капитан внимательно посмотрел на молодого бойца. Остроглазый! Не всякий на такие детали внимание обращает.

– А с чего ты взял, что именно вещмешком он опирался? Мало ли… Может, чего-то другое было?

– Товарищ капитан, неужели вы не видите? – вполне искренне удивился следопыт.

Тимофей внимательно всмотрелся в потертость на коре. На ней не было ни нитки, ни куска ткани, ровным счетом ничего такого, что могло бы указать на вещмешок. А может, парень все-таки голову морочит? Хотя на розыгрыш не похоже… Боец, несмотря на молодость, к делу относился серьезно.

– Ну, и что ты здесь увидел?

– А вот царапинка на стволе. На этом уровне как раз пряжка должна быть от ремешка. Диверсант опирался на ствол, а потом для чего-то повернулся к тому, что на тропе стоял, – показал Строев россыпь камушков, вжатых в грунт. – Наверное, разговаривали они о чем-то, а потом в ту сторону пошли, – махнул он в глубину леса.

– А ты молодец!.. Вот что, идем тихо, смотрим под ноги, чтобы ни одна ветка не сломалась и ни один камень не треснул! Диверсантов брать только живыми! А теперь – вперед! Оперативное совещание закончено.

Строев уверенно вел за собой группу. Иногда он останавливался, пристально разглядывая примятую траву, для каких-то одному ему понятных целей брал в ладонь кусочки глины, растирал ее в пальцах. Один раз, в силу неведомых умозаключений, даже попробовал ее на язык и брезгливо сплюнул. Наблюдать за следопытом было занятно. Но боец не обращал внимания ни на сдержанные улыбки, ни на откровенное любопытство, зорко отмечал лишь одному ему ведомые на земле отметины и уверенно продолжал идти дальше.

У небольшой балки, заросшей густой, колючей, трудно преодолеваемой лещиной, остановились. Повернувшись к капитану, Строев сказал:

– Дальше со следами будет легче, здесь местность другая, глины много. Следы хорошо видны… На этом месте они пообедали. Видите? – показал он на разбитые высохшие комья земли, на которых отчетливо обозначился след от сапога. – Тут они яму выкопали для мусора.

Романцев в который раз подивился наблюдательности бойца. Едва пушок на верхней губе пробился, а следопыт матерый! Не обрати Строев внимания на глинистую россыпь, затерявшуюся в высокой траве, сам бы он проследовал далее, не оглядываясь. Местность виделась однородной, мало чем отличающейся от той, которую миновали. А вот парнишка сумел разглядеть какие-то особые различия.

– Наблюдательный ты.

– Без этого в тайге нельзя, – объяснил боец. – Или зверь задерет, или без еды останешься, а то и заплутаешь… В яме для мусора наверняка что-то интересное есть. Нужно покопаться!

– Давай посмотрим, – согласился Тимофей и зашагал за следопытом.

Диверсанты не стали себя утруждать выкапыванием глубокой ямы: врылись в землю ровно на штык саперной лопаты. В ней обнаружились консервные банки, промасленные обертки от сала и пергаментная бумага от галет. Знатно отобедали, на природе всегда хороший аппетит!

Сноски