Темный круг. Наследие Вассар
Александр Александрович Козырев
Мир еще не остыл от предыдущих потрясений, а приближающаяся звезда Сул-Ур уже сулит ему новые. Великий, укрывшийся на севере, постепенно теряет силу, и тем уверенней чувствует себя Суггиш – воплощение древнего некроманта: он восстал и снова грозит войной всему живому. Сможет ли его остановить тот, кто сам только начинает осознавать свое предназначение? Вступая в Темный Круг, он еще не знал, какие могучие силы готовы бороться за него. Он думал, что видит сны, – они оказались реальностью. Он думал, что кто-то морочит его, оказалось, что морок – это и есть он сам. Перемены застали его врасплох, лишили привычного имени, дома, окружения, жизнь его не раз висела на волоске. Закалят ли его испытания настолько, чтобы в одиночку противостоять роковому наследию Вассар?
Александр Козырев
Темный круг. Наследие Вассар
Часть 1
Он не любил вспоминать, как попал в этот мир, выхваченный из своего, как самая случайная случайность. Из-за этого те, в чью историю он оказался втянут, не видимый ими, – потому что разве можно заметить увязавшийся за подолом листок, когда тебя несет ураганом, да и сам ты ураган? – были для него как одно неразделенное и безусловное зло. Но иногда он сознательно вызывал воспоминания, бередил не успевающие зарубцеваться раны, вновь и вновь переживая то, что не было предназначено ему, в месте, в котором он не должен был оказаться…
Он уже не помнил, сколько он бежал и когда начался его бег. Небо рушилось на землю. Земля вздымалась до небес. Как две исполинские ладони, они то сходились, оставляя видимой лишь длинную узкую полоску горизонта, то расходились вновь, и тогда очередная волна подхватывала его и гнала вперед. Ему оставалось только подчиниться. Давно оглушенный диким воем и скрежетом, заполнившим все пространство, он не слышал даже собственного голоса.
А потом наступила тишина. И было в ней что-то чудовищно неправильное. Он видел, как летят в воздухе, осыпаясь разрушительным градом, поднятые чьей-то волей камни, как, падая, рассыпаются в пыль, видел, как дрогнула и прогнулась земля, скатываясь со стен огромной воронки, видел, как забили ключи и устремились потоками вниз. Но ничего не слышал. Он лежал на вершине холма. Долго, время от времени проваливаясь в сон. Слух вернулся позже, как и осознание того, что с ним произошло. А пока он даже не удивился стремительным переменам вокруг. Воздух очистился, обнажив удивительной красоты небо и белоснежные поля, тянущиеся вдаль, насколько хватало зрения. Сначала он подумал, что видит снег. Нет, землю покрывали цветы – белая рантия, священный цветок Жизни (название как само собой пришло в голову). Небесная синева отражалась в воде. Огромная воронка, превратившись в подобие чаши, успела наполниться водой: ничто не тревожило ее глади. Вокруг чаши четко обозначилось поделенное надвое кольцо: одна его часть стремительно зарастала травой, другая так и осталась выжженной, черной, ничего с той поры и не родившей землей.
Осторожно спустившись, он склонился над водой: она показалась очень чистой. Он зачерпнул ее рукой – она вдруг заискрилась, рассыпалась мелким бисером. Его ладонь становилась прозрачной. Когда она стала совсем неразличима с водой, он испугался и отдернул руку: в сухом воздухе она постепенно приобрела прежнюю осязаемость. Он опять погрузил ее в воду, потом, раздевшись, погрузился весь. «Что это?» – подумал он. Перед его взором вихрем неслись картины свершившихся событий – он читал их как по книге. Он ужаснулся, когда понял, свидетелем какой великой битвы он оказался. Никто не выиграл. Но никто и не проиграл. Бежавший из мира вернется. Оставшийся здесь должен будет ответить на вызов. Он понял: вода приняла в себя Знание обоих. Он стал называть это Зрение.
Он посмотрел на кольцо вокруг чаши. Границы были подвижны. Ему вдруг подумалось, что окончание невозможно. Ни для этого мира, ни для него. Мир будет жить, пока поединок не завершен. Чья бы ни была победа – это поражение для него. Ему надо сделать все возможное и невозможное, чтобы эта битва никогда не закончилась. Потом, много позже, он понял и другое. Великий, схоронившийся где-то на севере, постепенно теряет свою силу. Любое проявление частицы его врага означает для него поражение. Он не может не реагировать на него, а значит – отдает свою силу.
Трава росла очень быстро. То, что это не трава, а оружие, он тоже со временем узнал. Нет, увидел, как вяжет фейлун Великий. В каждой травинке – часть его силы. Она выросла из его крови – если у Великих бывает кровь. Травы было много, сколько он ни срезал ее, она только гуще росла. Он понял это как знак. Святое войско. Он создаст Святое войско, оно уничтожит все побеги черной крови. Он создаст великий Хран и станет его Архипровидом. Пока у него есть Чаша Провидения – его тайная тайна, его сущая сила, мир в его руках, и он будет за него бороться.
Глава 1
Черан повел небольшой отряд потайной тропой в обход лесной заставы, расположенной в глубине Инистого леса. Тропа пролегла вдоль старого, давно заброшенного тракта, соединявшего когда-то северную долину с землями объединенного княжества Кьянк. В лесной гуще она неожиданно вывела к древнему сооружению. Позеленевшая от времени каменная стена полуразвалившейся крепости угрюмо нависла над оторопевшими путниками. Не раз бывавший в этих местах, Черан вспомнил, что местные называли эти развалины некрополем, хранили легенды о былом величии его создателей, но последние полвека остатки славы давно забытых мастеров мало кого интересовали, разве что таких вот, как он, лазутчиков и контрабандистов. Правду сказать, с недавних пор он стал опасаться близости некрополей, но для выполнения задачи более безопасного пути не было. Его предупреждали о возможных последствиях, но он и в этот раз надеялся на свое везение. Тем более что лучшего проводника по этому непредсказуемому лесу им было не найти, а он многим обязан князю.
За стеной послышался шорох, потом сдавленный хрип. Черан оглянулся на спутников, знаком приказал следовать за ним, сам пошел быстро, бесшумно, стараясь не обнаружить себя. Встреча с возможными обитателями некрополя никак не входила в его планы, поэтому он свернул с тропы в подлесок. Отойдя достаточно, чтобы чувствовать себя в безопасности, и выбрав подходящее место для наблюдения, он поднял левую ладонь, призывая людей остановиться.
Лазутчики, укрывшись в густой поросли, замерли, их зеленые одежды полностью слились с листвой.
Взгляд Черана был прикован к воротам: из его укрытия они хорошо просматривались. Некогда массивные деревянные створки, давно съехавшие с проржавевших петель, местами превратились в труху, осыпались ссохшимися мелкими осколками, неровным слоем разметанными ветром у входа. Что-то было не так. Холодком под кожу заползла и растеклась тревога. Черан пригляделся. По древесной россыпи проступала широкая и глубокая колея, явно оставленная недавно: обнаженная земля еще не успела прикрыться травой, свежая поросль едва-едва схватилась на проплешинах. Краем глаза уловив неясное движение, он пригнул голову. Из-за набежавшего ветра обзор то и дело закрывало ветвями. Когда они в очередной раз разомкнулись, Черан впился глазами в пространство у ворот: тень, скользнувшая по поверхности стен, сгустилась в плотный туман и повисла над землей неопрятным черным пятном. Оно едва заметно подрагивало. Постепенно стали проявляться очертания того, что приводило его в движение. С трудом угадывалась верхняя часть человеческого скелета, укутанная темным одеянием, желтоватый череп, казалось, вот-вот сорвется с тонких шейных позвонков, руки, согнутые в локтях, костлявыми пальцами водят по воздуху…
– Нет! Нет! Не может…
У Черана перехватило дыхание, в глазах зарябило, тело обмякло и стало невесомым. Почудилось, что существо – если несыть можно назвать существом! – начинает раздваиваться. И вот уже их не два, а три, четыре… Сердце его стучало гулко, казалось, каждый его удар слышен за сотни переходов вокруг. Что-то в некрополе отзывалось на эти звуки как на призыв, и все новые и новые существа появлялись то тут, то там, сливались в темную бесформенную массу, и эта масса подкатывала все ближе и ближе. Не стало леса, растворились в воздухе ворота – Черан был один на один с полчищами несыти. Предательский стук в груди выдавал его. Или это не его сердце, а невидимый колокол задает ритм и сгущающимся, словно из воздуха, существам, и его крови, заставляя ее бешено биться в венах (еще чуть-чуть, и они не выдержат – взорвутся)? Бой колокола становился все громче, вызывая конвульсии темной массы. Черан судорожно сглотнул и зажмурился. Вдруг он почувствовал, как костлявая рука легла ему на предплечье, тисками сжимая разгоряченную плоть: под тонкими пальцами вспухла вена, в руке защипало. Он не понимал, сколько времени прошло, и есть ли еще оно – время. Когда открыл глаза, морок исчез. Вместе с ним пропала и жгучая боль в предплечье.
Он взглядом отыскал спутников: они лежали поодаль и пристально смотрели на него, ожидая команды. Он нашел в себе силы обернуться в сторону ворот: существо – на сей раз в одиночестве – все так же парило в воздухе. Медленно поворачивался на тонкой шее грязно-желтый череп, озирая окрестность пустыми глазницами. Черные провалы сильнее магнита притягивали к себе горящий взор уже почти не владеющего собой Черана. В тот момент, когда они неминуемо должны были пересечься, ветер предусмотрительно загородил человека спасительными осиновыми ветвями.
Черан резко упал на землю, вытянув назад руку с растопыренными пальцами, – весь отряд тут же вжался в землю. Сердце отчаянно билось в груди, опытный лазутчик не мог поверить своим глазам, но натренированное годами чутье кричало: «Бежать! Бежать! Не оборачиваясь!» Он едва смог успокоить колотивший его озноб и, как только ветер подул в их сторону, подал команду к немедленному отходу.
Лазутчики двигались осторожно, низко пригнувшись к земле, огибая каждую кочку, глубоко погружая руки в холодную мшистую массу, их зеленые плащи волочились по влажной поверхности пористого лесного покрова.
Только когда некрополь остался далеко позади, Черан разрешил всем подняться. Лесными тенями, бесшумно и стремительно, они двигались от дерева к дереву, следуя друг за другом. Он гнал людей от опасности, подчиняясь почти животному инстинкту, и только через несколько часов решился выйти на тракт.
Когда отряд лазутчиков с севера достиг своей цели, светило уже опускалось за полыхающие огнем вершины Парящих гор, заглянув напоследок в туннель, ведущий в катакомбы пограничного города.
Черан с трудом вспомнил название: Вартияр. Пережитый утром страх только-только отпустил его, но чернота туннеля снова напомнила об увиденном. Вместо того чтобы укрыться в подземельях, он принял решение остановиться на ночь в небольшой дубовой роще, раскинувшейся подле города.
Рядом с ним беззвучно приземлился краст: плотная повязка на лице прикрывала уродливые глубокие рубцы на носу и скулах. Краст стянул с носа повязку, шумно вдохнул воздух и уставился на командира. Черан будто не заметил его буравящего взгляда.
– Ты видел это? – просипел краст.
– Да.
Удовлетворенный односложным ответом, краст не стал продолжать разговор, снова натянул на изуродованное лицо повязку и так же бесшумно растворился в сумерках.
«Оставался бы ты на своем острове, падаль безносая», – выругался про себя Черан. Дружинник князя пытался отговорить его от похода и намекал о странных гостях. Тогда Черан и представить себе не мог, что этими гостями окажутся красты – безносое проклятье рода человеческого, отрекшиеся от собственных корней, посвятившие жизнь служению Сул-Уру. И всё ради чего? Ради возможности быть незаметными для несыти?
Ночь была темной и теплой. Шелест листвы убаюкивал обострившийся слух Черана, погружая его в смутные видения. Липкая, вязкая дрема постепенно охватила его, но ему казалось, что он чувствует и слышит происходящее вокруг. Как он снова оказался у ворот некрополя? Лазутчик вскинул голову, потом завозился, устраиваясь удобнее между кривых корней дуба, где-то на полпути из не оставляющего его полузабытья удивившись произошедшей перемене: тяжелые деревянные створки ворот покоятся в массивных кованых петлях, – и провалился в сон. Он видел, как дрогнули ворота, как распахнулись створки, снимаясь с петель, рассыпаясь в пыль, тут же подхваченную ветром. Пыль черным облаком то взмывала вверх, то оседала вниз, то обволакивала его, и вот сотворилось, соткалось нечто, унеслось от Черана вдаль. Нет, навстречу… И вот оно уже почти рядом: желтый череп несет взбесившимся ветром… И уж не ветер ли это: «Чччччеррррран»? Зовет. Тело не слушается. Ветер свистит, колотясь, вырываясь как будто уже изнутри самого Черана. Он почувствовал дикую боль в глазах, схватился руками за голову. Что-то снова обожгло предплечье, полоснуло, словно ножом. Криком вырвал себя из сна и тут же занырнул обратно. Пришлось бежать по старому тракту, подчиняясь насланному кошмару.
Пейзажи сменялись быстро, гораздо быстрее, чем может скакать самая проворная лошадь, но оно не отставало, напротив, с каждым шагом становилось все ближе, а голос – или ветер в ушах? – звучал отчетливее: «Стой, Черан! Бежать некуда!»
Один из дозорных покинул пост, завидев выдвигающийся из города отряд. Напрасно он пытался растормошить командира: тот не поддавался. Тогда он размахнулся и ударил по груди спящего тяжелой перчаткой, силой вытягивая его из тягучего сна.
Черан очнулся с трудом, замер, вслушиваясь в накрапывающий дождь, не сразу поняв, кто он, где он и что пытается сказать ему дозорный. Когда пришел в себя, отдал приказ укрыться в катакомбах.
Голос из кошмара по-прежнему преследовал его, нестерпимо громкий и пронзительный, болью отдавался в ушах, отражаясь от неровных стен городских подземелий. Предплечье жгло. Он на ходу распахнул рубаху, сдернул рукав и уставился на белесый отпечаток, слегка светившийся на коже. Не заметил, как скривился в ухмылке кравшийся за ним краст, когда он, спохватившись, нервно укутал руку, пряча от посторонних глаз появившуюся на ней метку.
«Суггиш уже выбрал жертву», – решил про себя краст.
После нескольких часов блуждания в темноте отряд нашел большую залу в глубине туннелей. И только когда зажглись костры, озарив подземелье неясным светом и согрев собравшихся вокруг костра теплом, пришло успокоение. Боль, наконец, отпустила Черана, изрядно притупив и прочие чувства.
Приказ он выполнил: Инистый лес позади, над ними – Вартияр. Его дело – ждать дальнейших указаний. Когда это случится и кто передаст указания, об этом Черан не должен думать: на службе у князя лишних вопросов не задают.
Глава 2
Через Вартияр тянулся широкий северный тракт. Город лежал почти на самом краю объединенного княжества Кьянк, оберегая земли от набегов диких племен и свирепых северных князей, так и не смирившихся со своим положением и время от времени поднимавших головы. Зажатый краем вытянутого глубоко на северо-запад горного хребта, носящего название Парящие горы из-за неприступной высоты и частых, застревающих между вершинами облаков, и непроходимым Инистым лесом с севера и востока, он закрывал собой единственный свободный проход на юг и служил перевалочным пунктом для караванов торговцев, отваживавшихся войти в долину или отправиться к далекому северному Приюту.
Возле восточной стены, окруженный невысокими зданиями, расположился трактир. Он был не единственным в городе, но самым известным среди приезжих торговцев: не побывать у Пирита, не переночевать в маленьких уютных комнатках, не выпить темного пива, сваренного радушным хозяином, считалось почти непростительной глупостью.
Пирит, владелец трактира, был человеком солидным, знающим, когда возвращаются караваны с севера, когда приходят товары с юга, он помнил имена всех торговцев и воинов, их сопровождавших. Трактирщик прекрасно ладил с местным градоправителем Лодином Харрасом, который иногда наведывался в заведение в компании своих верных сотенных, а в последнее время все чаще с примием Легуром, что командовал большим северным гарнизоном Храна.
Пирит побаивался и втайне недолюбливал храновников (так называли в простонародье тех, кто нес службу в Святом войске Архипровида Сулгрика), но из-за добрых отношений с градоправителем и тесным, хоть и не сказать, что для него приятным, знакомством с примием, мирился с их присутствием.
У Пирита был молодой помощник Дан. Он появился у него еще совсем ребенком. Закоренелый холостяк трактирщик всем рассказывал, что это сын его дальней родственницы, умершей при родах в деревне, и, чтобы не отдавать мальчонку в чужие люди, он, как единственный состоятельный родственник, взял его на воспитание. Деньше, как обычно называл юношу Пирит, а за ним и все остальные, исполнилось уже шестнадцать лет. Смышленый и расторопный, он с утра до ночи упоенно носился по трактиру и городу, выполняя множество мелких поручений, успевал помогать на кухне, а при случае и накрывать столы для известных гостей.
Свободное время Деньша предпочитал проводить в крепости у черно-белой башни. Он любил слушать, как стражники и воины из отряда градоправителя рассказывали захватывающие истории о битвах с суровыми северянами, о столкновениях с несытью и некромантами. Там он познакомился с сотенным Пястом и привязался к нему со всем юношеским пылом: воин вызывал у него восхищение. Вообще-то настоящее имя сотенного было Айрин, Пястом его прозвали еще во времена его юности за могучую силу в руках, так с тех пор прозвище к нему и прилипло, да и он сам охотно на него откликался.
Пару лет назад Деньша, взяв разрешение у Пирита, попросил сотенного обучить его владению мечом. Тот поначалу ничего не ответил, но присутствовать на тренировках своих воинов не запретил. А спустя месяц вручил парню тяжелый колун и отправил колоть дрова, пояснив, что меч могут удержать только сильные руки.
Уже через неделю стараний ладони Деньши стерлись в кровь и непрестанно болели, но он упорно продолжал упражнения с топором, пока руки не окрепли, а нежная кожа не огрубела.
И только после этого Пяст начал показывать ему базовые позиции, орудуя старым тупым двуручем, годным только для тренировок. Но в его сильных руках даже такой меч обретал грациозную коварность.
В первой же схватке со своим учителем Деньша потерпел неудачу и чуть было не расстался с рукой. Клинок с резким шипением врезался ему в наплечник, толкнув с такой силой, что незадачливый юноша пролетел больше трех метров, перекатываясь с ног на голову, спиной врезавшись в хлипкую изгородь, – от удара она частью обвалилась, и ее пришлось восстанавливать. С тех пор Деньша избегал попадаться под удары Пяста, – он старательно нырял, уклонялся и пятился, открыто принимал их только в том случае, если был уверен в крепости своей руки.
Прошло уже два года. Деньша поднаторел в учебных боях, и теперь даже Пясту было тяжело справиться с его яростными атаками, но победить опытного командира Деньше удалось лишь однажды.
На закате, когда светило Сиана-Яры уже падало на крепостную стену, Деньша и Пяст встретились во дворе у черно-белой башни. В тот раз тоже сражались на двуручных мечах – излюбленном оружии сотенного. Вокруг площадки собрались солдаты и десятники, подтянулись заморенные жарой стражники. Деньша нанес удар первым, целясь Пясту в открытое плечо, – тот отступил, меч едва скользнул по нагруднику. Быстро перехватив меч, Деньша принялся наступать, но тщетно пытался зацепить Пяста: соперник держал глухую оборону. Казалось, у юноши нет шанса. Когда отступать было некуда, Пяст, отразив очередную атаку, сам перешел в наступление, решив, что юноша не выдержит хлестких атак и вот-вот обессилеет. Но, когда приготовился нанести победный удар и выбить из рук Деньши оружие, тот, уже с трудом поднимавший потяжелевший меч, вдруг нырнул в сторону, перекатился и встал под лучи светила, ослепив сотенного отраженным от клинка светом. Пяст на миг замешкался, потом хоть и выставил меч перед собой, но пропустил удар по прикрытому наплечником плечу. Победа Деньши была признана всеми к его неописуемому удовольствию, но с тех пор, несмотря ни на какие усилия, ему не удавалось повторить свой успех.
