Vita Nostra. Работа над ошибками
– Спасибо, – прошептала Сашка.
* * *В комнате Лизы стоял табачный дух, о котором Сашка давно забыла. Лиза ухмыльнулась, прочитав выражение ее лица, упала в офисное кресло, закинула ноги на край стола:
– Забавно, что ты как ошпаренная выскочила замуж за одноклассника.
Сашка опасливо посмотрела на белую доску, закрепленную над столом. В магнитном стакане-держателе, кроме двух черных маркеров, помещался тюбик зубной пасты. Сашка несколько секунд смотрела только на него.
– Я думала, – с улыбочкой продолжала Лиза, – что в школе ты парней не видела в упор, только учебники, пятерки, вот это всё…
– Это не я выскочила за него замуж, – Сашка, с трудом отвернувшись от доски, поискала, куда сесть, и осторожно опустилась на краешек стула. – Это была другая… женщина.
– Ты, конечно, – сказала Лиза тоном, не терпящим возражений. – Это была ты!
Она окинула Сашку оценивающим взглядом, будто выбирая товар на невольничьем рынке, и Сашке сделалось неприятно. Лиза мигнула, моментально изменившись, из торговки человечиной превратившись в юную, очень несчастную девушку:
– Может быть, где-нибудь в другом… параллельном тексте я счастливо жила со своим Лешкой… пока не разбежались, как это бывает. А может, и не разбежались…
Ее голос дрогнул, она смотрела теперь сквозь Сашку, сквозь стены, в пространство. Сашка открыла было рот, подбирая слова, уместные в эту минуту, – но Лиза не стала дожидаться утешения. Ее лицо снова изменилось, повзрослело, глубже запали глаза.
– Твоя мать отлично держится, вокруг полно людей, родственники, коллеги, все соболезнуют. Ужасно, короче, но естественно. Как обычно. Не вздумай лезть туда, Самохина. Это больше не твоё.
– Я и не лезу, – глухо сказала Сашка. – Я им… грамматически… чужая.
– И радуйся, – сказала Лиза с нажимом. – Радуйся, что чужая! Значит, он не станет их живьем жрать, когда ты провалишь зачет!
– Не провалю, – быстро сказала Сашка. Лиза снова окинула ее взглядом и решила сменить тему:
– А почему ты не рассказывала на первом курсе, что у тебя в школе была сумасшедшая любовь?
«Кому рассказывать, тебе?» – подумала Сашка, а вслух сказала:
– Не было никакой любви. Вообще не понимаю, как я на него купилась. Трус, позер, жлоб…
– Красавец? – Лиза прищурилась.
– Да. И очень популярный парень… был, – Сашка запнулась.
– Значит, все-таки влюбилась, – сказала Лиза задумчиво. – Такие, как ты, из первой же влюбленности делают белое платье с фатой и куклой на капоте…
Сашка придержала язык и не стала огрызаться. Хватит с нее сегодня резаных ран на свитере.
– От тебя фонит, – помолчав, сказала Лиза.
– Что?!
– Фонит, говорю, мужиком. Нормальным. Взрослым. Как если бы ты запала на кого-то, но не как девчонка, а… Ты извини, я в таком состоянии, что эти информационные потоки ловлю бессознательно. Как запахи, – Лиза улыбнулась непривычной, странно-деликатной улыбкой.
– Нет никакого мужика, – сказала Сашка так грубо, как только могла.
В насмешливых глазах Лизы ей померещилось сожаление.
* * *Сообщение от Стерха пришло ровно в восемь: «Здравствуйте, Саша! Для выполнения основного задания откройте прикрепленный файл. Увидимся вечером, Н.В».
Она ткнула пальцем в строчку «Работа НО 1», чуть не проломив монитор. Экран залился красным светом – таким ярким, будто Сашку прижали носом к работающему светофору. В центре экрана кружились три точки, будто горящие птицы в небе над мировой катастрофой.
Анимированная картинка была сродни черным «фрагментам», которые Стерх давал ей прежде. Сашка задержала взгляд на плавающих точках, пытаясь удержать их в поле зрения одновременно. Перестала дышать, начала мысленный отсчет: раз. Два. Три…
…Сто девяносто семь. Сто девяносто восемь. Сашка увидела себя падающей с неба, безвольно, вниз головой. Под ней был город с черепичными крышами, узкими улочками, флюгерами и ратушей, город из сказки, будто с картинки, но красный, и никаких других цветов здесь не было. Она забилась в воздухе, пытаясь вспомнить, как летают, но только ускорила свое беспомощное падение. Флюгер на ратуше сверху казался тонкой иголкой, и он был все ближе, ближе, Сашка не могла отвести от него взгляд…
Флюгер проткнул ее, будто кузнечика, Сашка оказалась нанизанной на иглу в самой высокой точке города, она видела горы вдали и арочные мосты и почти не чувствовала боли – хотя острие флюгера погружалось в живот и торчало слева из-под ключицы, у самого лица.
…И в этом был смысл. Тщательно выстроенный смысл, нанизанный на тот же флюгер специально для Сашки, с несколькими вариантами толкования, но вовсе не сложный: Сашка должна была извлечь из небытия некое понятие и применить к себе…
– Нет! – она задергалась, как бабочка на булавке. – Я отказываюсь, не принимаю, никогда!
Красный город расплылся перед глазами, превращаясь в условную картинку. Боль дернула – и сделалась реальной.
* * *– Я понимаю, что сложно, – Стерх опустил рукав, прикрывая перламутровое зеркало на запястье. – Но вы ведь не рассчитывали, что будет легко?
Сашка сидела в четырнадцатой аудитории, прижимая бумажную салфетку к лицу. Носом шла кровь и не желала униматься. На столешнице лежал планшет с разбитым экраном.
Утром, придя в себя в своей комнате, она ничего лучшего не придумала, как запустить девайсом о стену. И даже не стала врать, что планшет разбился случайно.
– Николай Валерьевич… Работа над ошибками – это моделирование казней для меня, одна другой… экзотичнее?
Он прикоснулся к острому подбородку немного нервным, скованным движением:
– Нет… Вы поняли неправильно. Я удивляюсь, откуда у вас такие мысли, вы давно не первокурсница! Это не наказание. Это работа. И ее придется продолжать.
– Но планшет… – с дрожью в голосе начала Сашка.
– Экран поменяют, – он не дал ей договорить. – Я распоряжусь, чтобы его прикрыли защитным стеклом… Не переживайте из-за планшета.
Сашка сунула грязную салфетку в карман и вытащила из пачки следующую. Она чувствовала себя много хуже, чем несчастный девайс, но ей защитного экрана никто не предлагал.
– Открывайте тетрадь, – сказал Стерх с деланой бодростью. – Пишите на первой странице, под заголовком… Что это было – модель или проекция?
– Модель, – Сашка опустила голову. – Со встроенными… смыслами.
– Ну так опишите эти смыслы, – его голос сделался вкрадчивым.
На первой строчке сверху было криво нацарапано: «Работа над ошибками». Сашка замешкалась, в этот момент капля крови из носа, которую она не успела поймать, шлепнулась на линованную поверхность и зацвела, как мак.
– Продолжайте, – сказал Стерх, и сказал без издевки. Сашка вскинула на него глаза – Стерх смотрел серьезно.
Сашка взяла ручку. Провела по бумаге – стержень не писал, только царапал страницу.
– Продолжайте, – с нажимом повторил Стерх. – Ну же.
Сашка перевела взгляд на страницу. Еще одна капля крови упала рядом с первой. Сашка, ни о чем не думая, обмакнула шариковый стержень в свежую кляксу.
«Выполняя работу НО 1…»
Ручка выводила буквы на удивление легко, будто ее и выпустили на китайском заводе затем, чтобы писать кровью.
«…Я получила доступ к информационной модели…»
Она замерла, глядя на кривые строчки, из красных делающиеся рыжими. Новая капля сорвалась с кончика носа. Сашка еще раз обмакнула стержень:
«…Не поняв сути задания, я не смогла с ним справиться…»
– Но вы поняли суть задания, – тихо сказал Стерх.
– Нет! – Сашка вскинула голову.
Стерх молча открыл ящик стола, склонившись, заглянул внутрь, озабоченно сдвинул брови; Сашка отчаянно понадеялась, что Стерх ничего не найдет, но он выудил откуда-то из глубины папку с бумагами и отдельно большой конверт. Встал, отошел к подоконнику, повернулся к Сашке спиной, перекладывая бумаги, загородив их от Сашкиных глаз.
– Откроете завтра в восемь. Ни секундой раньше, ни секундой позже, – он положил перед ней на стол запечатанный конверт.
– А записывать, – вырвалось у Сашки, – писать в эту тетрадку обязательно кровью?!
– Не обязательно, – сказал он серьезно. – Но кровь – не только физиологическая жидкость, но и катализатор множества смыслов… Вы уже взрослая, не надо трусить, как ребенок в кабинете врача. Вы справитесь, если будете честно работать.
Его голос не дрогнул, но Сашка вдруг поняла, что он врет ей сейчас. И, возможно, врет себе. «Вы справитесь» – опустевшие слова, лишенные смысла, заклинание, потерявшее силу.
– Вы же не напишете докладную? – спросила Сашка шепотом.
Он покачал головой, не глядя на нее. Потом вздохнул:
– Я никогда не жалуюсь куратору на своих студентов. Вы же знаете. Но… будет зимняя сессия, будет ведомость, будет оценка. И тогда я ничем не смогу вам помочь.
* * *Однокурсники, почти в полном составе, сидели вокруг барной стойки, кто со стаканом кофе, кто с планшетом, кто со смартфоном. Сашка, как и в прошлый раз, на секунду остановилась в дверях; Кости, к счастью, здесь не было, зато Лиза стояла у дальней стены, на весах, перед зеркалом. Сашка встретила ее взгляд в отражении.
– Ужасно выглядишь, – мимоходом заметила Аня Бочкова.
Сашка сделала беспечное лицо. Ее штопаный свитер украсился еще и рыжими пятнами, нос распух, она не строила иллюзий насчет своей красоты.
– Лиза, – ей пришлось преодолеть мгновенную неловкость. – Можно тебя на минуту, если ты не занята?
Однокурсники переглянулись – с откровенным недоверием, удивлением, даже растерянностью. Небо упало на землю, говорили их взгляды; Лиза с бесстрастным лицом вышла вслед за Сашкой в коридор, потом в холл, где бесшумно работал телевизор.
Лиза тут же вытащила сигарету из кармана спортивных брюк и щелкнула зажигалкой.
– Третье задание на экзамене, – шепотом сказала Сашка. – Что у тебя было?
Лиза, зажав сигарету в губах, все так же держала перед лицом огонек зажигалки, длинный, светло-оранжевый, и смотрела в огонь остановившимся взглядом. Так продолжалось несколько секунд. Сашка испугалась, что Лиза сейчас швырнет ей в лицо эту зажигалку.
Наконец Лиза вздохнула и выдохнула, закурила, глубоко затянулась, убрала зажигалку в карман.
– Не собираюсь обсуждать детали, – сказала глубоким, спокойным, почти равнодушным голосом. – Но по сути – нас присвоили. Как мы присваиваем вещи или понятия…
Левой рукой, свободной от сигареты, она потянулась к телевизионной панели, и рука удлинилась, будто телескопическая антенна, вытянувшись метра на три. Коснувшись экрана, ладонь расплылась, растеклась тонкой пленкой, стали видны кости и сухожилия и сквозь них – диктор, читающий прогноз погоды. Секунда – диктор закашлялся, прижимая ладонь к горлу, не в силах сказать ни слова, глядя в камеру испуганными глазами. Лиза отняла руку от экрана. Заискрил провод за панелью. Экран погас.
– Как мы присваиваем вещи, понятия или людей, – повторила Лиза, разминая пальцы. – Но мы уже – после экзамена – части Речи. Ни один из нас не целое и никогда не будет целым, а только часть, фрагмент…
Сашка помахала рукой перед лицом, отгоняя дым, и отступила на несколько шагов. «Речь будет пользоваться вами», – сказал когда-то Олег Борисович Портнов…
Сашка встала на цыпочки перед телевизионной панелью и дотянулась до экрана. Присвоила пластиковую рамку, начиненную электроникой, но не ощутила внутри ничего, кроме микросхем, контактов и типовых плат.
– Молотком постучи, – насмешливо сказала Лиза за ее спиной. – Отличница.
– Теперь ты у нас лучшая на курсе? – Сашка потерла ладонь. Кожа почесывалась, как после пары комариных укусов.
– «Пятерка» у Физрука, – самодовольно заметила Лиза, – это десятка у любого другого препода.
– Ты будешь очень полезной, хорошо образованной частью Речи, – сказала Сашка.
Она ждала ответной колкости, но Лиза молча затянулась, огонек сигареты уже почти касался ее пальцев.
– А что мне остается? – сказала после долгой паузы. – У нас не спрашивали, когда зачисляли в Институт. Не спрашивали, когда заставляли учиться. Знаешь, сколько раз мне снилось, как я убиваю… своего куратора?
Она снова затянулась, жадно, как приговоренный на эшафоте.
От сигаретного дыма сработала пожарная сигнализация.
* * *Без пяти минут восемь белый конверт формата А4 лежал на столе, рядом со стопкой старых учебников, рядом с картонным стаканчиком из-под кофе. Он лежал и ждал своего часа: «Работа НО 2». Сашка отвела взгляд.
В трусах и майке выйдя на балкон, она вдохнула осенний воздух с остаточным шлейфом лета, увядающих школьных цветов; расходился реденький осенний туман. Сашка стояла, не чувствуя холода.
В упражнениях Лизы не было города с черепичными крышами. И в упражнениях Кости не было никакого города. Были другие образы, декорации, а какие – никто из однокурсников, пожалуй, не скажет. Как Сашка не хочет никому говорить о чудовище, живущем в башне…
Послышались шаги на балконе второго этажа. Внизу, прямо под Сашкой, облокотился о перила Андрей Коротков, закурил и только тогда посмотрел вверх. Чуть не выронил сигарету; Сашка помахала ему рукой. В конце концов, не голышом ведь она стоит, и отчего Андрей так удивляется при виде девушки в трусах? Он ведь не школьник?
Она вернулась в комнату, села к столу и сконцентрировала взгляд на трех красных точках в центре.
* * *За окнами четырнадцатой аудитории светило солнце, и опадали желтые листья с лип. Умом Сашка понимала, что они желтые и что стены в аудитории светло-бежевые, волосы Стерха пепельные, а воротник его рубашки белый. Но все, что попадалось ей на глаза, наливалось оттенками красного: алый, рубиновый, киноварь, гранат. Цвет давил, хотелось зажмуриться, но под веками все было то же самое и хуже: красное небо. Красный флюгер. Острие из-под ключицы.
Перед Стерхом лежала Сашкина тетрадь с кривыми строчками, выписанными кровью: «Я не буду этого делать я не буду этого делать я отказываюсь я отказываюсь я отказываюсь». Слова повторялись, наползая друг на друга, и казалось, что Сашка написала, пусть и неровным почерком, длинное подробное сочинение.
– Ваш планшет до сих пор в починке, – проговорил Стерх, не глядя на Сашку. – Следующее задание снова получите в конверте.
– Николай Валерьевич, это бесполезно, – она водила взглядом по комнате, пытаясь не концентрироваться ни на чем, так ей было немного легче. – Я отказываюсь.
– От чего? – спросил он тихо. – От кого и от чего вы отказываетесь? От себя, от предназначения, от будущего?!
Сашка с удивлением поняла, что Стерх в бешенстве и говорит так тихо только затем, чтобы не орать в голос.
– Вы отказываетесь бороться, отказываетесь что-то менять, есть, пить, спать, вставать по утрам из постели? Отказываетесь от работы над ошибками? И что, вы думаете, будет с вами дальше?!
– Да я бы сто раз уже согласилась! – вырвалось у Сашки. – Как согласились все мои однокурсники! Те из них, кто выжил… Но я не могу, понимаете? Я не могу принять, а он не может меня заставить. Это замкнутый круг.
– Он? – тихо переспросил Стерх.
– Я давно догадалась, чья проекция там сидит в башне, – отводя глаза, сказала Сашка. – Одна из бесконечного множества его проекций. Зачем он вернул меня в Институт, зачем он требует невозможного?!
– Вспомните, сколько раз вы отчаивались, – сказал он еще тише. – Вам казалось, что это невозможно. А потом вы находили путь.
* * *– Здравствуйте, Самохина.
Сашка на секунду задержалась у входа – как если бы ноги не желали идти. Физрук окинул ее оценивающим взглядом:
– У вас усталый вид. А ведь семестр только начинается.
– Я отдохну на выходных, – сказала Сашка через силу.
– Как проходит работа над ошибками?
– Согласно… учебному плану, – ей показалось, что наспех застиранные пятна крови на штопаном свитере зудят, как обожженная крапивой кожа.
Он чуть улыбнулся. Прикрыл глаза – и моментально, полностью переродился, Сашка только теперь поняла до конца, что имел в виду Костя, когда говорил, что Физрук «доппельгангер» и «смешивает свои ипостаси». Перед ней стоял юный, легко краснеющий, красивый парень, чуть-чуть постарше своих студентов, а может быть, и ровесник.
– Вам удобно заниматься сидя или стоя?
– Смотря чем, – пробормотала Сашка, которую неприятно задела эта перемена. – Кое-чем заниматься удобнее лежа…
– А раньше вы мне не хамили, – заметил он с легким упреком. – Ладно, смотрите на доску. Я воспроизведу некую проекцию, а вы ее прочитаете в динамике. Поехали.
Он выбрал фломастер, на этот раз черный. Остановился напротив доски – его пиджак слегка топорщился на плечах, но не из-за крыльев, как у Стерха, а от массивных, как покрышки самосвала, налитых мышц. Покосился на Сашку, так и стоящую посреди аудитории. Провел первую линию, будто отчеркнув горизонт, и с бешеной скоростью стал выписывать знаки и символы.
…Это было похоже на бег в коридоре, полном зеркал, циркулярных пил и лезвий. Мелькание света и тени, фактур и смыслов. Быстрее. Еще быстрее. Будто лента тренажера под ногами набирает скорость самолета, и бегун сперва катится кубарем, а потом летит вверх тормашками…
Сашка начала падать, ее подхватили под мышки и усадили на стул; много раз Дим Димыч ловил ее, когда она падала с «козла» или гимнастических брусьев. Она помнила это прикосновение – всегда надежное, дружеское или братское, никогда не липкое, без намека на эротику. На секунду Сашке представилось, что она опять в спортзале, и сейчас начнется занятие секции по настольному теннису.
В последние три дня она много раз «уплывала», теряя сознание, но привыкнуть к такому невозможно. Теперь Сашка сидела, навалившись локтями на стол, зажмурившись, и слушала, как где-то во внешнем мире губка скользит по доске, и получается звук, похожий на пение сверчка. Физрук молча вытирал доску, и Сашка тоже молчала.
– У вас нет денег, чтобы купить новую одежду? – спросил он осторожно, и от удивления она открыла глаза; доска была чистой. Дим Димыч, юный и заботливый, выражением лица походил на бенгальского тигренка.
– Деньги есть, – выдавила Сашка сухим горлом. – У меня нет времени ходить по магазинам.
– Можно заказать в сети, – сказал он, усаживаясь за преподавательский стол. – Научить, как делать заказы?
– Я не справляюсь, потому что провалила работу над ошибками? – Сашка посмотрела ему прямо в зрачки.
– Вы не справляетесь, потому что не справитесь, – сказал он с легким сожалением. – Занятие окончено. Дополнительных не будет.
* * *Расписание занятий склеилось, как лента Мёбиуса, она же липучка для мух. Но в аудитории номер четырнадцать, перед Стерхом, можно было хотя бы дать волю чувствам.
– Он саботирует, – Сашка раскачивалась на стуле. – Он ничего не объясняет. Я пропустила целый семестр, не могу ничего понять, он же должен начинать с простого!
– Дмитрий Дмитриевич, – грустно сказал Стерх, – не может саботировать. Он функция. Точнее – система функций.
– Если его функция учить, почему он меня не учит?!
– Его функция – не учить… – Стерх осекся, будто пожалев о своих словах. Поглядел на Сашку – та напряженно ждала продолжения. – Такая грамматическая структура, как Дмитрий Дмитриевич, – сказал Стерх медленно, тщательно подбирая слова, – имеет запас предназначений и смыслов, который нам, бывшим людям, сложно представить.
«Нам, бывшим людям». Сашка осознала, что Стерх только что поставил себя и Сашку по одну сторону воображаемого барьера. Как будто они союзники.
Она подалась вперед, ловя возможность:
– Николай Валерьевич. Помогите мне. Тогда, на втором курсе, вы же помогли!
Стерх заметил что-то на полу под ножками стула. Наклонился и поднял большое черное перо, жесткое, с металлическим сизым блеском. Повертел в пальцах, разглядывая, будто подыскивая этой вещи применение в хозяйстве:
– Я делаю что могу, Саша. Но…
Он перевел взгляд на открытую тетрадь перед ним, на плотные красные строчки: «не бойся не бойся не бойся не». Вздохнул. Заложил перо между исписанных страниц, будто закладку.
– Все вы проходили перед моими глазами – имена признаков, имена предметов, местоимения, иногда глаголы. Но такая студентка, как вы, у меня впервые, Саша. И я вполне могу развести руками и сказать честно: это мне не под силу…
Сашка промолчала, не в силах скрыть разочарование. Стерх вернул тетрадь – вместе со вложенным в нее пером. Порывисто встал и прошелся по кабинету. Побарабанил кончиками пальцев по оконному стеклу. Вернулся, поддернул рукав черного пиджака:
– Посмотрите сюда…
Перламутровое зеркало на кожаном ремешке послало Сашке в глаза концентрированный луч света. Сашка героически попыталась не жмуриться.
– Я что-нибудь придумаю, – тихо сказал Стерх, – я найду, чем вам помочь. Обещаю.
Глава вторая
Солнечным воскресным утром Сашка сидела в маленьком, будто газетный киоск, здании аэропорта города Торпы и смотрела, как от самолета на летном поле трусит к выходу толпа, как рабочие выгружают багаж на тележки, как бродят вокруг техники. Сашка выучила наизусть расписание авиарейсов, благо оно было совсем короткое, и распорядок городских автобусов – те ходили из центра города каждые полтора часа.
Наконец по трапу спустился экипаж – пара стюардесс, помоложе и постарше, пилот-стажер – низкорослый щуплый парень, похожий на молодого Пушкина, и Ярослав Григорьев позади всех. Сашка увидела его издали, и у нее перехватило дыхание.
Еще бы несколько секунд. Просто смотреть, как он идет через поле. Будто в замедленной съемке – белый китель, черные погоны на плечах, фуражка, небрежно сдвинутая на лоб. Сашке хотелось бы, чтобы он всегда так шел и не приближался, потому что сейчас он будет здесь – и придется что-то решать…
Самые торопливые пассажиры уже текли вереницей через зал ожидания за Сашкиной спиной. Ярослав скрылся в здании; Сашка отклеилась от окна, метнулась по залу, споткнулась о чью-то сумку, извинилась, села в первое попавшееся кресло и низко опустила голову.
Они прошли мимо нее – все пассажиры со своими чемоданами. Две стюардессы и пилот, похожий на Пушкина. Потом она увидела черные ботинки, прикрытые краем брюк, и услышала голос, от которого по спине побежали мурашки.
– Да, папа, – говорил он в телефонную трубку, устало, терпеливо и очень нежно. – Что купить по дороге? Хорошо, как скажешь. Но в такую погоду лучше бы нам…
За ним закрылись стеклянные двери. Сашка посидела еще несколько минут. Потом встала, вышла из здания и успела увидеть, как с парковки выезжает серебристая «Мазда».
* * *Ее комната была завалена бумажными сумками и пакетами, вчера она сбросила покупки на пол, на кровать, на стол, куда попало, и комната сделалась похожей на склад. Все деньги, все, что передал ей Денис Мясковский, и те, что выдал Фарит в счет стипендии, – все ушли на тряпки. Кто она, убийца реальности, разрушитель грамматики?! Нет, чокнутая шопоголичка.
Для кого, спрашивается, она набрала в торговом центре две сумки кружевного белья?! «Купи себе трусов и лифонов», – сказала Лиза, ну что же, Сашка исполнила ее завет на двести процентов. И готова хоть сейчас примерять, любоваться, вертеться перед зеркалом и мечтать, мечтать, мечтать…
Сашка в раздражении сбросила со столешницы пакет с бельем. Уселась за стол, подтянула к себе текстовый модуль: том номер восемь сохранился хуже прочих, будто им играли в футбол. Болтался наполовину оторванный корешок. В разные стороны торчали страницы; Портнов говорил еще на втором курсе: «Вы должны сознательно использовать текстовой модуль в качестве посредника между вами и доступным на данном этапе архивом смыслов. Теоретически вам может явиться что угодно, включая фрагмент наиболее вероятного будущего…»
– Дорогая книжечка, – сказала Сашка с дурацкой улыбкой. – Ты же знаешь, я всегда старательно тебя читала… Расскажи мне про будущее. Не про мое… Про его будущее. Пожалуйста.
Таким развязным и в то же время просительным тоном она разговаривала только с лифтом в своем детстве – она задабривала лифт, потому что тот имел над ней жуткую власть и мог застрять между этажами, а это был детский Сашкин кошмар. Почему именно сегодня ей взбрело в голову разговаривать с текстовым модулем – она не могла бы объяснить, даже если бы от этого зависели судьбы мира.
Она бережно открыла поврежденную обложку, как если бы это был старый шелк поверх горы сокровищ. Начала читать первый параграф, потом второй, потом дальше, не позволяя себе остановиться, переворачивая страницы с таким чувством, с каким отдирают бинты от засохших ран. Абракадабра ворочалась в мозгу, как танковые гусеницы, Сашка читала, продираясь сквозь скрежет и вой, которыми была наполнена книга, и вдруг по глазам резанул яркий свет:
«…светящееся круглое облако, будто колесо, нанизанное на серебряный арматурный прут. Жемчужная и синяя воронка, мягкое свечение; это космическая пыль и скопления газа, они стоят уже в очереди – еще немного, и облака войдут за горизонт событий. Точка невозврата…»