Молот ведьм

Да и, скажем по правде, я мог позволить себе прохладное отношение к духовенству, в этом – одно из преимуществ профессии инквизитора. Но и здесь приходилось оставаться милым и вежливым, поскольку настоятель Вассельрод был все же другом Его Преосвященства с шестнадцати лет (подумать только, Его Преосвященству когда-то было шестнадцать!).

Впрочем, и среди священников случались люди просвещенные и честные, хоть я и не мог поверить, что настоятелем столь богатого прихода храма Гнева Господня мог оказаться именно такой человек.

– Мое имя Мордимер Маддердин, – сказал я, – и мне сообщили о вашем запросе.

Я не сказал «проблемах» и не назвал себя инквизитором. В конце концов, я же не знал, кто эта женщина, а чем меньше людей будут осведомлены о причине моего приезда в Кассель, тем лучше для меня и для дела.

– Дитя мое, – настоятель повернулся к девушке. – Ступай на кухню и проверь, нет ли у Стефании каких-нибудь пирожных для тебя…

Дама в черном усмехнулась снисходительно, и улыбка лишь добавила красоты ее и так прекрасному лицу.

– Дедушка, я уже выросла из пирожных.

Но она все же встала с кресла и официально кивнула мне на прощание. Настоятель подождал, пока не закроет двери.

– Приветствую вас, инквизитор, – сказал настоятель и указал мне на место, где за миг до того сидела женщина, назвавшая его дедушкой. – Настоящий ее дед был моим братом, – пояснил, словно предвосхищая вопрос. – Но он умер, когда она была еще ребенком.

– Дама необычайной красоты, – молвил я вежливо. – Если уж я могу высказать столь смелую мысль.

Он покивал, довольный, – словно верил в то, что весь мир сотворен лишь затем, чтобы хвалить его кровинку.

– Она сущая розочка, господин Маддердин, – сказал с усмешкой. – Красивый цветочек, чудесный запах и острые шипы.

Сел в кресло напротив меня, но тотчас снова вскочил и хлопнул себя по лбу.

– Что я за хозяин? Выпьете чего-нибудь? Или, может, вы проголодались в пути?

– Весьма благодарен, – ответил я. – Возможно, не откажусь воспользоваться великодушным предложением господина священника, но немного позже.

– Деликатесов у меня нет, – бормотал он, – но все с собственного огорода. А еще у нас есть курятник, – перечисляя, он загнул левой рукой мизинец правой, – хлев, загон для коз, две молочные коровы и коптильня. Хлеб тоже печем сами. Все свое, господин Маддердин.

Я усмехнулся, поскольку этот человек начинал мне нравиться. Люблю священников, которые умеют вести приземленные дела, а не склонны к изречению патетических банальностей и дурацких фраз. Кроме того, я отметил, что ногти у него – с траурной каемкой, ладони – покрыты мозолями, а пальцы – синяками, скорее всего, от заступа или лопаты. Это мне тоже понравилось, поскольку ясно указывало на то, что настоятель лично заботится о хозяйстве прихода.

– Впрочем, ладно, – махнул он рукой. – Как там Герсард? Подагра?

– Подагра, язва, говорят – и геморрой. Господь испытывает Его Преосвященство…

– Господь Господом, – прервал он меня, – но если бы Герсард не пил, как дракон, был бы здоровее. Передайте ему это.

– Не премину, – ответил я, представляя себе лицо епископа, когда б услышал от меня нечто подобное.

– Конечно, – сказал настоятель с усмешкой. – Думаете, я не приглашал его к себе? Говорил: отдохнешь от забот, от лекарей, придворных, ежедневных дел. Куда там! Знаете, что он мне ответил?

– «Наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал, Господь и взял. Как Господь упромыслил, так и случится. Пусть будет благословенно имя Господне»[15], – ответил я словами Писания. – Или так: «Мы – прах. Дни человека как трава; как цвет полевой, так он цветет»[16].

– Слово в слово! Вижу, что вы и вправду знаете Герсарда…

– Проверяете? – Я усмехнулся. – Мне выданы верительные грамоты и письма. – Я полез за пазуху.

– Проверяю? – Он посмотрел на меня с удивлением. – Нет, мечом Господним клянусь, мне бы и в голову не пришло вас проверять, господин Маддердин. Ведь, помнится, незаконно выдавать себя за инквизитора – рискованное дело, а?

Я лишь рассмеялся, потому как он и сам прекрасно знал ответ на свой вопрос. Присвоение инсигний инквизиторской власти каралось по всей строгости закона. Обвиненному отрезали богохульный язык, выжигали лживые глаза и отрубали нечестивую правую руку. Потом отпускали восвояси, чтобы собственным примером свидетельствовал: никому нельзя испытывать терпение Святого Официума.

– А знаете, отче, что такие люди все равно постоянно появляются? – спросил я. – Несмотря на суровость наказания.

– Если бы наказание устрашало преступников, то мы бы уже жили в Раю, господин Маддердин.

Я кивнул, поскольку он был прав – хотя бы отчасти. Конечно, кротость, терпение и желание понять грешника часто приносят куда более ощутимые плоды, чем лишенная утонченности жестокость. И все же есть преступления, на которые нельзя смотреть сквозь пальцы. Ибо как можно было бы говорить об уважении к Святому Официуму, если бы в мире было полно безнаказанных самозванцев.

– Но перейдем к делу, инквизитор, – сказал он и сделался серьезен. – Я осмелился просить Его Преосвященство прислать вас, чтобы вы поделились со мной своим бесценным, как понимаю, опытом. Вы ведь человек чрезвычайно опытный, верно?

– Полагаю, можно сказать и так, – усмехнулся я. – Но если вы спрашиваете о моем стаже в Инквизиториуме, то скажу, что имею честь служить Господу на сей ниве вот уже много лет.

– И, должно быть, собрали немалый урожай? – Он все время испытующе глядел на меня.

– По милости Господа.

– Ну ладно, – вздохнул Вассельрод. – Я ведь не думал, что вы предъявите мне свидетельство сделанного или своей квалификации. Уже то, что Герсард послал именно вас, вполне свидетельствует о ваших умениях. А дело, имейте в виду, очень деликатное.

Большинство дел, с которыми сталкивается Святой Официум, очень деликатны, поэтому его слова не слишком меня удивили.

– Прежде чем начнем, господин настоятель, позвольте задать вам один вопрос. Отчего разобраться с вашими затруднениями не могут местные инквизиторы?

– У нас в Касселе нет бюро Инквизиториума, – сказал он, удивленный. – Вы не знали об этом?

Ха, милые мои! Признаюсь, мне даже в голову не приходило это проверить, поскольку я был уверен, что столь большой и богатый город, притягивавший толпы путников, должен иметь свое отделение Инквизиториума. Но, видимо, из правил существовали достойные сожаления исключения.

– Тогда под чьей же юрисдикцией пребывает Кассель?

– Видимо, под вашей, в смысле – под самим Хезом, – ответил он неуверенно.

Ситуация была, пожалуй, странной, но не лишенной преимуществ. Отсутствие отделения Святого Официума означало, что ваш нижайший слуга не перейдет дорогу ни одному из своих коллег, а ведь обычно местные инквизиторы не в восторге, если на их территории объявляются инспекции из Хез-хезрона.

– Что ж, тогда вернемся к делу.

– Да-да, – покивал настоятель, а его покрасневшая лысина сверкнула на солнце, что заглядывало в широко отворенное окошко. – Вернемся. Итак, у меня есть причина полагать, хотя, возможно, «полагать» – слишком сильное слово… Лучше б сказать: «подозревать», хотя… – Теперь он глядел на собственные ладони, лежавшие на столешнице, а я его не прерывал.

Люди обычно с трудом озвучивают собственные мысли, если опасаются, что подле них творятся странные вещи, имеющие нечто общее с сатанинскими делишками.

– Ну, мне кажется, здесь у нас существует шабаш, инквизитор, – решился он наконец и поднял на меня взгляд.

Уж не знаю, чего ожидал. Смеха? Вскрика, полного ужаса? Молитвы?

– Какого рода шабаш?

– Грм… То есть?

– Вы подозреваете, что люди вашей паствы отправляют в некоем тайном месте черные мессы, славят Сатану и предаются отвратительному содомскому греху?

– Нет-нет-нет! – замахал он руками. – Я говорю о колдунах, господин Маддердин. О том, что, возможно, несколько людей осуществляют тайные ритуалы, призывают силы зла, чтобы вредить своим братьям.

– Мы зовем это темным кругом, господин настоятель. И такое дело одновременно и более, и менее опасно, чем обычный шабаш. Но скажите, прошу вас, откуда такие мысли?

Он забарабанил пальцами по столу, я же спокойно ждал.

– Некий человек из паствы рассказал сие во время исповеди, перед последним помазанием, – наконец признался Вассельрод. – Но я мало понял, поскольку он был в горячке и единственное, что сумел произнести отчетливо, – мольбу об отпущении грехов.

– А есть ли у господина настоятеля нечто большее, чем слова умирающего?

– Он кое-что мне дал, – сказал старик, не обращая внимания на мое раздражение. – Я вам покажу.

Настоятель тяжело поднялся и подошел к секретеру. Снял с шеи ключ, открыл замок, вытащил завернутый в тряпку предмет. Подал мне: осторожно, удерживая его самыми кончиками пальцев, словно то, что было внутри, могло укусить.

Я неторопливо развернул материю и увидел блестящий серебряный амулет, изображавший некое существо с лицом женщины и телом змеи. Серебряная тварь обвивалась вокруг большого опала. Я перевернул амулет и вслух прочитал надпись с обратной стороны: «Слава Хагаф Искусительнице», – а Вассельрод размашисто перекрестился.

– Что скажете?

– Культ Хагаф, – молвил я задумчиво и еще раз повернул медальон. От него исходило слабое, но явственное тепло, и это не обещало ничего хорошего. – Я полагал, что всех сожгли давным-давно. Вот так неожиданность…

– И что это за тварь? – священник нервно переплел пальцы и громко щелкнул суставами. – Тьфу, ненавижу змей!

– Демон, – ответил я. – Обретает образ змеи, красивой девушки или чудовища с телом змеи и головой женщины. Появляется по призыву верных и, пребывая в нашем универсуме, должен питаться жизнью живых существ. Необязательно людей – это могут быть и животные, но непременно мужского пола. За это Хагаф способна отблагодарить – например, убить указанного человека. После ее укуса не остается никакого следа – ни физического, ни духовного, поэтому многие из знатоков полагают ее очень опасным демоном.

– А вы, господин инквизитор?

– Я – скорее нет, – ответил я после короткого раздумья. – Хагаф не злобна и не жаждет человеческой жизни. Не убивает просто из прихоти. Как я уже говорил, ее аппетиты можно удовлетворить живыми зверьми. И даже тех она не мучает. Просто моментально высасывает из них всю жизнь, все витальные силы. Опасность здесь в другом, господин настоятель. В том, чего желают вызвавшие ее…

– Вы хотите сказать, что люди – хуже демона? – спросил он с недовольством.

– Хочу сказать, что демоны как люди: у каждого свои предпочтения. Демонологи утверждали, что Хагаф не только физически подобна змее. Она любит хорошенько поесть, предпочитает всякие сладости, засахаренные фрукты, мед, сладкие вина… Также любит долго спать, греясь на солнце. В женском обличье вожделеет к мужчинам, но не обижает их, если ее не провоцируют. Однако изгнать ее непросто…

– Говорите так… так, словно почти ее любите…

– Я не люблю демонов, господин настоятель, – рассмеялся я, поскольку сама мысль об этом меня позабавила. – Но они существуют, и среди них есть более опасные и менее опасные. По моему скромному мнению, единственная угроза, которая связана с Хагаф, – это желания тех, кто ее вызвал. Я не говорю, конечно, что из-за убийства человека она будет хоть сколько-нибудь терзаться угрызениями совести, ведь с точки зрения почти бессмертного демона наша жизнь не стоит ни гроша. Но если призвавшие демоницу хорошо ее кормят, у Хагаф попросту не возникнет такого желания.

– Удивительно, – сказал он через минутку и снова сплел пальцы так сильно, что щелкнули суставы. – И как в таком случае вы намереваетесь поступить?

– Позвольте, я оставлю у себя этот амулет. И первое, что мне необходимо знать, – от кого вы его получили.

– Я не могу открыть вам этого из-за святой тайны исповеди, – сказал он прочувствованно.

Что ж, я знавал священников, готовых продать святую тайну исповеди за кубок хорошего вина, знавал и тех, кого приходилось отгонять прочь – так хотели поделиться секретами своих прихожан. Особенно – пикантными грешками, поскольку именно этот аспект человеческой жизни крайне привлекал наших богобоязненных священников.

– Для Святого Официума нет тайн, – сказал я ему. – И я готов напомнить, если вы подзабыли, папский эдикт касаемо этого вопроса.

– Знаю, конечно, знаю, но, видите ли, это так непросто…

Я терпеливо ждал, поскольку не сомневался: раньше или позже он расскажет мне все, что нужно знать. Так уж устроен мир, что инквизитору, хочет он того или нет, следует знать о грехах своих ближних. И обладать необычайной крепостью духа, чтобы выйти незапятнанным из сего гноевища.

– Я получил амулет от некоего дворянина, – медленно промолвил настоятель. – Зовут его – или, поскольку умер, упокой Господь его душу, – звали Якобом Хальбеном. Был у него здесь, в Касселе, каменный дом, хотя само поместье Хальбенов лежит за городом…

– Сейчас в доме кто-то живет?

– Дочка? – спросил он сам себя. – Да, кажется, дочка. Ванесса Хальбен – насколько мне не изменяет память.

– Поручите кому-нибудь, чтобы меня туда проводили.

– Конечно-конечно. Но, ради меча Господня, будьте осторожны, господин инквизитор, ибо эти люди могут начать действовать, узнав, что по их следу идут.

Я всегда веселюсь, милые мои, когда некто учит меня инквизиторской профессии и делится со мной чрезвычайно полезными советами о том, как мне поступать. Но все же я лишь улыбнулся.

– Не бойтесь. Его Преосвященство рекомендовал мне быть тактичным. Понятно, пока я смогу.

– Да. Хорошо. Да. Это хорошо, – ответил наставник, явно думая уже о чем-то своем. – О, кстати, – снова взглянул он на меня. – Вы где остановились? Ибо сердечно приглашаю вас ко мне. Найдете здесь удобную комнату, а уж кухарка, – воздел он очи горе, – господин Маддердин, пальчики оближите!

– От нее самой или ее стряпни? – пошутил я.

– Ее самой? Не-е-ет, – он тоже усмехнулся. – Она уж и не помнит, сколько ей лет, но я полагаю, не меньше шестидесяти. Зато готовит пре-вос-ход-но! – каждый слог он подчеркнул, пристукивая пальцем по ладони.

– Ну, раз так, с удовольствием воспользуюсь предложением.

Родственницу настоятеля я увидел, как только сошел по ступенькам. Стояла подле моего скакуна и легонько гладила по морде. Конь всхрапывал, но принимал ласку спокойно – впрочем, он вообще не имел ничего против человеческого общества, хотя предпочитал ласкам сладкие яблоки.

– Прекрасное животное, – сказала она, когда я подошел, и повернулась ко мне. Рука ее продолжала гладить конскую морду. – Вы ведь поможете дедушке, правда?

– Сделаю, что будет в моих силах, – пообещал я, задавшись вопросом, как много она знает.

– Я догадалась, кто вы такой. Вас прислал епископ, верно?

– Чем меньше вы будете о том думать и говорить – тем лучше, – ответил я и кивнул на приближающегося слугу.

– Да. Конечно, – быстро согласилась она.

– Отец настоятель приказал заняться вашим конем, господин, – сказал слуга, я же кивнул и отдал ему повод.

– Не проводите ль меня домой? – спросила девушка.

– С удовольствием. А коль уж так, позвольте, госпожа, представиться. Меня зовут Мордимер Маддердин, и, как вы верно заметили, я служу Его Преосвященству епископу.

После короткого, почти незаметного колебания она протянула мне руку. Ладонь была прохладной и сильной.

– Катрина Вассельрод. Когда смотрю на вас… Я думала, что инквизитор будет выглядеть иначе… – Слово «инквизитор» она произнесла едва слышно, будто, скажи она его громче, оказалось бы оно павшей на дрова искрой.

– И как именно? – спросил я, усмехаясь.

– Не знаю, – она пожала плечами. – А вы разве не должны носить черный плащ со сломанным распятием?

– Верно. Правда, только если бы я хотел сообщить всем в Касселе, что уже прибыл.

– Ах, да, – она снова нервно повела плечами. – Я глупая. Но думала, что вы будете старше, седой, станете цедить слова сквозь зубы и смотреть на всех исподлобья и подозрительно.

Она не ошиблась – была глупой. Или же имела несчастье повстречать неправильных людей, прочесть неправильные книги.

Мы не спеша дошли до калитки, где монах с палицей снова преграждал кому-то дорогу на церковное подворье. Но увидев нас, он вскочил.

– Да благословит Господь госпожу, – заверещал, уже не шепелявя, поскольку сожрал то, что было у него в миске. – И многоуважаемого господина – тоже!

Я снова кинул ему монетку, ибо забавляло меня, как ловко он хватает денежку трехпалой рукою. Его изысканные и с чувством выкрикиваемые благословения преследовали нас и на улице.

– Добродетельный человек, – сказала мне Катрина.

«О, да, – подумал я, глядя на ее руку. – Только и того, что в темном переулке даже не поморщился бы, разменивая твою жизнь на одно из твоих же колечек».

Он шел неторопливо, сгорбившись и постукивая палицей по дороге. Я же притаился в переулке, укрывшись от лунного света, и спокойно дожидался, пока подойдет ближе. Когда увидел меня, отступил, испуганный, но я шагнул вперед и схватил его за плечо.

– Я всего лишь нищий, – прохрипел он с горячностью. – Нет у меня ничего, нет ничего… Прошу вас…

– Молчи. Узнаешь меня?

Я приблизился, чтобы свет луны упал мне на лицо. Тут же в нос мне ударила гнилая, сладковатая вонь, исходившая от его грязных лохмотьев. Отчего люди так редко моются?

– Ах, достойный господин… – вздохнул он, явно успокоенный.

– Гляди, – я крутанул в пальцах золотую монету так, что та ярко сверкнула в лунном свете. Глаза монаха едва не вылезли из орбит, когда он глядел на нее. – Ты поделишься со мной своим знанием, я с тобой – своими средствами. Что скажешь?

– Господин весьма убедителен, – прошептал он, не в силах оторвать взгляд от монеты.

– Катрина Вассельрод.

– Добрая, добрая госпожа! Всегда готова одарить бедняка добрым словом и…

Я сжал его плечо так, что он аж застонал; спрятал монету и достал кинжал.

– Кроме золота, у меня есть еще и железо. Что предпочтешь?

Он громко сглотнул.

– Золото, золото, добрый господин. Что хотите знать?

– Катрина Вассельрод, – повторил я.

– И что я должен сказать? Если вы желаете подбивать к ней клинья, прошу прощения у доброго господина, но вы опоздали – госпожа уже нашла себе…

– Кого?

– А такой молодой богатый господин из хорошего рода…

– Кого? – Я снова сжал его так, что тот охнул.

– А дадите золотой, господин? Правда дадите?

Я покивал и усмехнулся ему.

– Сынок самого князя Хауберга, – прошептал он и ответил мне беззубой ухмылкой. – Великий род, добрый господин, воистину великий род.

– А как на это смотрит князь?

– Так они ведь с настоятелем – друзья! – Старик едва не возмутился, что я об этом не знаю. – Дважды в год отец настоятель ездит в замок, охотится с господином князем, и господин князь оплатил нашу колокольню, благослови его Господь долгой жизнью.

– А Хальбен? Якоб Хальбен? Слышал о нем? Тоже был другом отца настоятеля?

– Хальбен? – пробормотал он, а я стиснул его плечо.

– Только не лги мне!

– Да какое там «друзья», господин! Когда-то госпожа Хальбен и наша госпожа бывали вместе, но потом разошлись. Отец настоятель теперь, как произнесет «Хальбен», ну, в смысле, его имя, аж сплевывает через плечо, дескать, подлец неблагодарный, авантюрист!..

– Достаточно! Тогда почему он призвал настоятеля для последнего причастия?

– Для чего? – уставился на меня старик.

– Для последнего причастия, – проговорил я терпеливо. – Слышал? Такое таинство… Почему Хальбен призвал настоятеля? Почему исповедовался именно ему?

Монах фыркнул коротким смешком, а я скривился, поскольку смрад из его рта, казалось, мог убивать.

– Кто доброму господину рассказал такую глупость? – Он фыркал и фыркал, не в силах профыркаться. – Хальбен бы скорей самого Сатану призвал, чем нашего настоятеля!

Я еще долго расспрашивал этого человека о друзьях семьи Вассельрод и о привычках настоятеля и Катрины. Но, как оказалось после, лишь первая часть нашей беседы принесла некие плоды. Так уж повелось в инквизиторском ремесле: с безнадежным упорством и терпением выискиваем зерна средь плевел, и лишь порой наш труд вознаграждается успехом.

– Ну что ж, хорошо… – сказал я наконец. – Держи!

Кинул ему монету, а он снова ловко ее поймал и расплылся в нижайших благодарностях.

– Помни только: ни слова. Никому.

– Да ни боже мой, господин! – стукнул он себя кулаком в грудь так, что аж загудело.

Голос его, глаза, лицо – все свидетельствовало об отчаянной лжи. Я был уверен, что на следующий день, с самого утра, он обо всем донесет настоятелю. В конце концов, слишком просто сдал своего благодетеля чужому человеку, верно? И что же его удержит перед тем, чтобы сдать чужого человека благодетелю?

Он даже не заметил, как я вытащил нож, и не думаю, что почувствовал удар. Острие мягко вошло меж ребрами (а это чрезвычайно важно, чтобы не ткнулось в ребро, потому что так можно и клинок выщербить), пробило сердце. Он упал на землю, а я оттащил тело в самую глубокую тень. Не стал вынимать золотую монету из спазматически стиснутой руки монаха, поскольку Мордимер Маддердин – не кладбищенская гиена, обкрадывающая мертвых бедняков. Да и, кроме того, я ведь обещал ему награду и не намеревался изменять своему слову, пусть даже, кроме Господа Бога Всемогущего, здесь не было никого, кто мог бы изобличить эту ложь.

Дом семьи Хальбенов был двухэтажным, выстроенным из желтого обожженного кирпича. Вход в него охраняли мощные, окованные железом двери и калитка с головой горгульи. Ставни как на первом, так и на втором этаже были прикрыты, а дом казался покинутым. Я встал в тени, на другой стороне улицы, и долгое время присматривался к обиталищу Хальбенов. Там ничего не происходило. Никаких снующих на подворье слуг, никаких гостей и посетителей, стучащих в двери. Лишь торговец деревом покрикивал время от времени, нахваливая свой товар, но вскоре запряженная осликом телега двинулась дальше.

В паре десятков шагов от меня, на ступенях лавки со сладостями и сдобой, подставив лицо солнцу, сидел купец в засаленном кафтане. Я подошел, ведь он был соседом Хальбенов, а меня к тому же по некоторым причинам интересовали его товары.

– Бог в помощь, – вежливо поприветствовал я его, он же поднял на меня взгляд.

– И вам помогай Господь. Могу ли угостить вас кубком винца?

– С удовольствием, – сказал я, благодарный за его гостеприимство.

Он махнул рукой слуге – и тот сразу же появился с подносом, на котором нес два металлических кубка и маленькую тарелочку с засахаренными фруктами.

– Нравится он вам? – торговец дернул бородой в сторону дома Хальбенов.

– Я слыхал, что владелец помер. А поскольку ищу небольшой домик здесь, в Касселе, да и квартал ваш выглядит спокойным, – как знать…

– Теперь здесь управляет госпожа Ванесса, – сказал он тоном человека, хорошо информированного – и легонько цокнул своим кубком в мой. – За доброе соседство, господин… – он вопросительно повысил голос.

– Мордимер Маддердин.

– Бертранд Туртофф, – представился он. – Прозываюсь Конфеткой, – добавил со смехом.

Правда, не был он похож на конфетку – скорее на слегка лежалый ломоть солонины, но я понимал, что прозвище он получил за свой товар.

– А не знаете, где бы мне ее найти?

– Может, в ее селе? Хотя – нет! – хлопнул он себя по лбу. – Совсем забыл, голова дырявая. В селе ее нет, потому что как раз участвует в процессе. Но не волнуйтесь. Утром от нее придет слуга. Ох, господин… – на миг он заколебался, – … Маддердин, если я верно запомнил?

Я кивнул.

– Так вот, господин Маддердин, таких клиентов днем с огнем не сыщешь, – сложил он руки, словно для молитвы. – Наверняка готовит прием, потому что назаказывала столько всякого разного, что охо-хо! И обещала еще заказать!

Если о человеке можно сказать «насторожил уши», то ваш нижайший слуга именно что насторожил. Разве не всякого рода сладости так любила Хагаф? Судя по тому, что я читал в мудрых книгах, демоница готова была есть сладости чуть ли не день-деньской, а поскольку не была она человеком, то и не страдала от болей, причиняемых обжорством.

– Да и какие у нее запросы, – вздохнул торговец. – Например, засахаренные фиги! Знаете, господин Маддердин, сколь непросто нынче достать фиги? А обсыпанные марципаном мандариновые шкурки в меду? Знаете, сколько я искал мандарины?

О проблемах купцов с фруктами я и понятия не имел, но с умным видом покивал. Человек ведь всю жизнь учится.

– И когда должен прийти слуга за товаром?

– Завтра, где-то около полудня. А когда явится – так сами его и расспросите, что там и как с госпожой. Но скажу вам откровенно, замок она потеряла, так что наверняка у нее остался лишь этот дом.