Дом с неизвестными
Встав рядом с закрытой дверью в сортир, замер.
Из этого маленького помещения здорово несло испражнениями, но по-другому ходить по нужде в заброшенном доме с отключенным водопроводом не получалось. За свежей водой приходилось таскаться с ведром на колонку в соседний двор. Поэтому воду экономили.
Ждать пришлось минут пять – Лева любил посидеть на унитазе.
Наконец послышалась возня. Клацнула щеколда, дверь открылась…
Первый удар Лева получил со спины под лопатку.
Жуткий нечеловеческий крик заметался по квартире. Закрывать ему рот не было смысла, все одно никто не услышит. Барон ударил Леву еще трижды; подождал, наблюдая, как тот в судорогах кончается на грязном полу. Затем вытер о его одежду лезвие, деловито спрятал в карман нож и поволок труп по лестнице в подвал…
* * *– Что же ты, басурман, такой тяжелый?.. Разожрался на моих харчах, ядрена рать… чтоб тебя… – хрипел и матерился Паша, волоча по подъезду мертвого Ибрагима.
Спускать в подвал два безжизненных тела оказалось занятием не из простых. Лева был полегче, а вот с Ибрагимом пришлось помучиться.
В коридорах убийцу встречали кромешная тьма, запахи плесени и пыли. Едва различимый свет местами проникал с улицы через небольшие вентиляционные окошки под низким потолком. Оба тела Барон пристроил в ближайшем к входу закутке, после чего вернулся в подъезд, отряхнул одежду. Покуда поднимался на третий этаж, затирал пылью следы крови на ступенях.
«Сойдет, – он вошел в квартиру, – Петруха молодой, ни хрена не сообразит, что к чему…»
Главарь рассчитывал управиться до того, как молодой притащится из магазина. Но подзадержался с плотным, непослушным телом мусульманина.
По великой странности Петруха вернулся скоро – видать, очередей с утреца в магазинах еще не было. Положив покупки на стол, он растерянно уставился на пятна свежей крови на полу. Он догадывался, что во время его отсутствия в квартире произошло нечто страшное. В беспокойном взгляде один вопрос сменялся другим. Что здесь случилось? Куда вдруг подевались все кореша? И откуда повсюду кровь?..
Увидев тихо вошедшего в комнату Барона, Петруха вздрогнул. Потом лицо его озарилось радостной надеждой, он шагнул было навстречу Паше. Но тотчас замер, приметив мимолетное движение правой руки главаря.
Тот быстро вынул из кармана нож и привычно нажал кнопку. С приглушенным щелчком из рукояти выскочило длинное лезвие.
И тут Петруха все понял. В огромных детских глазах вспыхнули и перемешались непонимание, страх и возмущение.
Барон дернулся вперед, но Петруха попятился, уперся спиной в стену.
Расстояние между бывшими корешами сокращалось. Да, несмотря на разницу в возрасте, в опыте и в длине списка убиенных, они считались корешами. Новичок шарил вокруг пустыми ладонями, понимая: никто не поможет, ничто не спасет. Если бы животный страх не парализовал способность мыслить, то Петруха вспомнил бы о торчащем за поясом старом браунинге. Пистолет был единственным шансом, но… его потертая и рубленная, как у «ТТ» рукоятка так и осталась торчать за ремнем широких штанов.
Уперев в молодого тяжелый взгляд, Барон неумолимо приближался. Когда же замахнулся для удара, Петруха с жутким гортанным криком запрыгнул на облупленный подоконник. Сорвав висевшее на гвоздях одеяло и двинув коленом по стеклу, он вылез на металлический отлив.
От неожиданности и звона полетевшего вниз стекла Барон остановился: «Неужто сиганет?!»
Вцепившись в раму, мальчишка балансировал на краю, однако в последний момент, видать, оценил высоту и испугался еще сильнее. Расстояние от земли до третьего этажа было внушительным.
Малец разжал правую ладонь и завис над пустотой, держась одной левой. Он решился. До прыжка оставалась секунда.
«Не поспеть, ядрена рать! Сейчас сиганет, – заскрипел зубами Барон. – И ежели приземлится на ноги – уцелеет. А уцелеет, значит, уйдет!..»
Нет, он не мог этого допустить! Перехватив нож за лезвие, главарь прицелился и с силой метнул его в жертву. Сверкнув сталью, нож вонзился в левый бок Петрухи.
Парень приглушенно вскрикнул, разжал пальцы и сорвался вниз.
* * *Выглянув в окно, Паша довольно хмыкнул – Петруха распластался на асфальте лицом вниз. Одна рука была откинута в сторону, другую он неловко поджал под себя; вокруг головы чернела растекающаяся лужа. В метре валялся старый браунинг.
– Готов, – смачно харкнул вниз Барон и снова достал золотые часы.
Времени до встречи с взломщиком Фомой оставалось в обрез. А ему еще предстояло затащить в подвал тело Петрухи. Негоже нервировать гостя видом убиенного подельника, ведь медвежатника предстояло вести в квартиру через двор.
Он вознамерился рвануть в подъезд и спуститься вниз, да вдруг замер. Острый слух уловил звук тарахтящих моторов.
«Что за черт?» – подумал он, возвращаясь к окну.
По Безбожному переулку и в мирное время автомобили ездили три раза в месяц, а уж как началась война, так местные жители и думать про машины забыли. К середине октября трамваи и те перестали грохотать. А тут…
В переулке со стороны Мещанской показались грузовики и мотоциклы с вооруженными милиционерами. В груди похолодело. Барон встал сбоку от оконного проема и стал следить за колонной, в душе надеясь, что пронесет. Мало ли, куда едут? Дел у них в неспокойные времена – по горло.
Но чуда не случилось. Колонна остановилась в сотне метров, из грузовиков посыпались бойцы с винтовками. Офицеры выкрикивали команды, формировали небольшие отряды и отправляли их в разные стороны.
«Облава, едрена рать! – побледнел Барон и заметался по квартире. Поначалу хотел бежать через соседние дворы, да запнулся о лежащий посреди комнаты сейф. – Сейф! Как же быть с сейфом?! Ведь обнаружат, паскуды, и завертится-закрутится карусель…»
За несколько секунд он перевернул в комнате буквально все, забросав стальной сейф мебелью, тряпьем и разным мусором. У двери, перед тем, как исчезнуть, оглянулся, оценивая картину.
Со стороны это выглядело кучей ненужного хлама, который хозяева бросили в квартире, чтобы не тащить на новое место. Разобранная железная кровать, сломанный диван, обшарпанный кухонный стол, несколько табуретов и стульев, этажерка без одной ноги, рваное покрывало, грязное одеяло… Ничего не напоминало о том, что минуту назад в этой комнате было какое-то подобие житейского уюта.
Сплюнув на валявшееся под ногами тряпье, Паша протиснулся в приоткрытую дверь и побежал по ступенькам вниз…
Глава десятая
Москва, Народный комиссариат пищевой промышленности СССР; август 1945 года
– Вы по какому вопросу? – От взгляда незнакомого красавчика секретарша, незамужняя Инесса, буквально расплавилась.
– По сугубо личному. – Он обжег ее обольстительной улыбкой.
Минуту назад Инесса была непорочной монахиней на защите неприступных крепостных стен монастыря. Но как только в дверях приемной возник Аристархов, черти подхватили ее под руки и от непорочности с неприступностью остался один тлен.
– Присаживайтесь и обождите. Как о вас доложить?
– Аристархов Сергей Сергеевич.
– Через полчаса доложу. Сейчас он занят. – Секретарша залилась краской. – Чаю хотите? У нас хороший – индийский.
– Очень люблю индийский чай и с удовольствием выпью с вами по чашечке. Но в следующий раз. Мой визит согласован, и он… – Сергей кивнул на обитую черным дерматином дверь, – ждет меня ровно в двенадцать часов.
«Ровно в двенадцать? Странно. Почему же я об этом ничего не знаю?..»
Однако брошенная невзначай фраза подвигла Инессу к срочному действию, поскольку стрелки часов как раз сходились на двенадцати. И если молодой красавчик не обманывает (до чего ж не хочется, чтобы обманывал!), то может случится нагоняй.
Резво поднявшись со стула, она неприметным движением оправила однотонное темное платье из плотного шелка и шелестящей походкой двинулась в кабинет к шефу.
Аристархов оценил ее крупноватую фигуру, скользнул взором по раздавшимся бедрам, по тяжеловатым ягодицам, по лодыжкам в дорогих чулках; приметил и косо стоптанный правый каблук. И привередливо скривил тонкие губы: «Нет, не мой вариант…» Он любил женщин моложе, изящнее, грациознее. Такой Инесса, вероятно, была лет десять назад. Теперь же пускай по ней вздыхают шестидесятилетние старцы. Такие, как ее шеф, обитавший за дверью, обитой черным дерматином.
Инесса вернулась из кабинета на удивление быстро.
– Вас ждут. Проходите. – Она оставила приоткрытой высокую дверь с табличкой «Мирзаян Анастас Александрович».
Подхватив тонкий портфель, Сергей одарил секретаршу ослепительной улыбкой и перешагнул порог кабинета…
* * *«Толстый боров» сидел за огромным начальственным столом и, вооружившись увеличительным стеклом, знакомился с доставленными Аристарховым фотографиями. Сам детектив на время ознакомления решил не висеть над душой и, испросив разрешения, отошел покурить к дальнему окну. Дело выходило весьма деликатное, приходилось блюсти негласные нормы.
Мирзаян занимал ответственный пост в Народном комиссариате пищевой промышленности СССР, и кабинет его в полной мере соответствовал высокому положению. Здесь присутствовал весь традиционный номенклатурный набор: мебель из дорогих пород дерева в виде необъятного письменного стола, стульев, кресел, шкафов и секретера; тяжелые и плотные портьеры на окнах; высокие напольные часы с боем; бордовые ковровые дорожки; полдюжины телефонных аппаратов; настольная лампа под «малахитовым» абажуром; шикарный письменный прибор с ручками, календарем и пепельницей. И, конечно же, висящие по стенам большие портреты Сталина, Берии, Зотова[44].
Выпуская дым в приоткрытое окно, Аристархов не без наслаждения следил за реакцией Мирзаяна. По мере изучения фотоснимков лицо «борова» пошло пунцовыми пятнами, пухлые пальцы заметно задрожали. Уже несколько раз он промокал платком вспотевшие шею и лоб, при этом что-то отрывисто бормотал и откашливался.
Глубокое потрясение или, применяя терминологию бокса, – нокдаун. Так характеризовал подобное состояние Аристархов. За полуторогодовалую практику частного детектива он повидал немало обманутых муженьков. Все они, прозрев, несколько первых минут пребывали в состоянии грогги. Потом брали себя в руки и действовали. Каждый – по-своему. Реакция зависела от характера, воли, выдержки.
– Как?! – вдруг заметался по кабинету высокий голос Мирзаяна.
От неожиданности Сергей вздрогнул.
– Что «как»? – переспросил он.
– Я ни черта не понимаю! Как тебе удалось сделать такие снимки?! Ты же… Ты же, получается, был в паре метров от нее!
Затушив окурок в стоящей на маленьком столике пепельнице, Аристархов неторопливо вернулся к начальственному столу и сел напротив Мирзаяна. Вздохнув, устало пояснил таким тоном, будто подобное приходилось повторять ежедневно:
– Обратите внимание на то, что все фото сделаны через раскрытое окно спальни. Я снимал вашу супругу снаружи, с улицы, выждав удобный момент и осторожно подобравшись к дому.
Мирзаян принялся заново просматривать снимки. На всех обнаженная Мария лежала на широкой двуспальной кровати лицом к фотографу; прекрасные белокурые волосы были разбросаны по подушке, одна нога согнута в колене. Умиротворенное лицо, шея, грудь с темными сосками, живот, бедра, ноги… Лишь на паре снимков ушла глубина, чуть подпортив резкость. На остальных молодое тело вышло настолько живо и детально, что ревнивый Анастас, как только Сергей уселся рядом, невольно прикрыл фотокарточки рукой. Потом заскрипел зубами, припомнив, что тот уже лицезрел и снимки, и сам объект съемки.
– Так и есть, снято через открытое окно. Тут рама, тут занавеска, тут подоконник… – подтвердил он уже не криком, а слабым, обреченным голосом. – Я гляжу, рядом с ней лежит вторая примятая подушка. И простыня… С кем же она куролесила?
– Извините, Анастас Александрович, мы же договаривались.
– Да-да… – поморщился обманутый муж. – Ну, а где же этот… любовничек? Почему ни разу не попал в кадр?
– Я не хотел рисковать и дождался, когда он отъехал.
– Куда?
– Понятия не имею. Его не было с полчаса, этого времени хватило, чтобы незаметно подойти к дому и сделать снимки.
– Говоришь, все семь дней они провели вместе?
– Да, всю неделю.
– Гуляли, ужинали в ресторане, а ночами кувыркались в этой постели?
В начале встречи Аристархов подробно и в красках поведал клиенту о похождениях его жены. Но, видно, в состоянии грогги с первого раза до «ушибленных» мозгов «борова» не доходило.
– Днем, Анастас Александрович, гуляли, вечером ужинали в ресторане, а ночь проводили в доме, – терпеливо повторил сыщик. – Чем они занимались – не видел, но могу предположить.
– Тут и без предположений понятно. Ладно… скажи хотя бы, где она была? Не в Смоленск же за этими приключениями моталась?
– Нет, до Смоленска ваша супруга не доехала, – едва ли не в первый раз не соврал Сергей. – Всю неделю она провела в Подмосковье.
– Нет, какова стерва, а?!.. Еще одна Коллонтай-Домонтович![45] Ну, погоди ж ты у меня, сука!..
* * *Аристархов частенько вел дела подобного рода. Помимо слежки за неверными супругами приходилось расследовать кражи, ограбления, изнасилования… Подрабатывая детективом, он придерживался строгого правила: заказчик должен быть в доску своим человеком. Надежными и своими были либо хорошие знакомцы, либо родственники или друзья таких знакомцев. Только это могло гарантировать тайну денежного промысла. А иначе можно было загреметь под следствие, и тогда уж точно не поздоровится. Второй дерзости карающие органы ему не простят. Вот и приходилось осторожничать.
Анастас Мирзаян вышел на него через портного Берштейна, работавшего в известном ателье на улице Куйбышева. Так получилось, что мастеровитый еврей обшивал обоих – и Аристархова, и Мирзаяна. Полгода назад в квартиру Берштейна наведался стекольщик[46]. Много не вынес, но самого ценного – золотишка, серебра и денег хозяин не досчитался. Он обратился за помощью к Сергею, ибо не спешил раскрывать объем пропажи для милицейских протоколов – у представителей власти могли появиться вопросы. Много вопросов, после которых Берштейн мог легко оказаться на лесозаготовках в Великом Устюге или на строительстве очередной гидроэлектростанции.
Детектив Аристархов вопросов о происхождении пропавших богатств не задавал. Он действовал. Причем действовал настолько напористо и грамотно, что уже через двое суток большая часть украденного была возвращена владельцу. Счастливый еврей заплатил обещанные двадцать пять процентов от возвращенного и пригласил в ателье на пошив нового костюма с солидной скидкой. А еще он по секрету рассказал о талантливом детективе некоторым своим постоянным клиентам, в числе которых оказался Анастас Мирзаян.
Семья Мирзаянов испытывала не лучшие времена: лепестки райских роз увядали и осыпались, хрустальные источники пересыхали, а солнце на хмуром небосклоне появлялось все реже и реже. Анастасу стукнуло пятьдесят, он растолстел, часто жаловался на давление и растерял на ответственном посту последние нервы. Не помогали ни хорошие врачи в совнаркомовской клинике, ни ведомственные санатории на берегу Черного моря. Мария же, напротив – цвела и с каждым годом становилась интереснее и увереннее в себе. Она была молода (весной ей исполнилось двадцать три), здорова и настолько хороша собой, что где бы она ни появлялась с супругом – в ресторанах, в театрах, на торжественных приемах, – от восторженных мужских взглядов не было отбоя.
Анастаса это дико раздражало. Его жизнь клонилась к закату, у Марии – только начиналась. Он стал мнительным, подозревал ее во всех смертных грехах, ревновал к каждому встречному, частенько закатывал скандалы. И когда старый еврей, зажав губами булавку и измеряя швейным сантиметром обхват груди Мирзаяна, шепотом поведал о сыскном гении Аристархове, в голове Анастаса мигом созрел план.
* * *Фотоснимки спящей на широкой двуспальной кровати нагой Марии в беспорядке лежали на зеленом сукне столешницы. Анастас взволнованно курил, не произнося ни слова. Сергей ждал, когда тот очухается от «веселеньких» новостей и перейдет к завершающей фазе – финансовому расчету.
Прежде чем раскрутить маховик авантюры, он тщательно прощупал характеры и привычки обоих супругов. Мария оказалась крепким орешком. Про таких говорят: в тихом омуте черти водятся. Замуж вышла по расчету и своей цели безоговорочно добилась – поднялась по социальной лестнице до самой верхотуры. После этого отношение к нелюбимому супругу резко поменялось – ее недовольство достигло апогея. Анастас свое дело сделал – вытащил ее из забвения, из серой нищеты и стал больше не нужен. Теперь она его попросту ненавидела.
Однако в грядущем семейном скандале личность любовника так и останется «за кадром» – Сергей был в этом уверен. Мария не впадет в истерику и не поспешит обнародовать его настоящее имя. Либо замкнется, либо экспромтом нарисует образ несуществующего человека – так ей будет удобнее оправдываться и выгораживать себя. В свою очередь Анастас не станет тянуть из нее жилы по этому поводу. Он неглуп и отлично понимает, что пословица «Сучка не захочет – кобель не вскочит» у всех народностей имеет одинаковый смысл. Искать перешедшего дорогу конкурента он не станет, сосредоточившись на мести в адрес неверной супруги.
Послышался осторожный стук. В приоткрывшуюся дверь заглянула секретарша Инесса.
– Анастас Александрович, к вам заместитель с готовым приказом на подпись, – ласковым голоском проворковала она.
– Пусть ждет, – отрезало высокое начальство.
Секретарша исчезла.
Мирзаян собрал фотографии в аккуратную стопку, сунул в ящик стола. И коротко напомнил:
– Негативы?
– Да, конечно, – спохватился Аристархов и полез в портфель. – Пожалуйста. – Он положил на стол пленку в серой картонной коробочке.
– Надеюсь, себе не оставили на память?
– Что вы! Как можно! Я распечатал наиболее удачные кадры. Они у вас все до одного.
Рассчитывался Мирзаян долго и неохотно. Достав из кармана толстый кожаный портмоне, он копошился то в одном его отделении, то в другом. Наконец, вынув купюры и поплевав на подушечки пухлых пальцев, принялся отсчитывать оговоренную устным контрактом сумму.
– Проверьте, – повелел он.
Сергей пересчитал денежное вознаграждение, подхватил портфель и поднялся:
– Благодарю. Если понадоблюсь, вы знаете, через кого меня найти, – сказал он, не протягивая руки. – Желаю удачи.
– Прощайте…
Глава одиннадцатая
Москва, здание Моссовета – Петровка, 38; август 1945 года
– Давай вкратце, Константин. Что удалось узнать об инженере Головинском?
– Головинский – обычный советский инженер-строитель. Закончил Рабфак при МГУ, а затем и сам университет. Работал на стройках Москвы, в 1941-м получил бронь как квалифицированный специалист среднего звена. Остался работать в тылу. Женат, растит двух дочерей. Проживает возле парка Сокольники, – протараторил заученную информацию лейтенант.
Старцев, Васильков и молодой Ким топали на большую стройку, где главным инженером трудился Головинский. Тот самый Головинский, чьи строители в октябре 1941 года наткнулись в Безбожном переулке на большой стальной сейф.
До стройки сыщики решили прогуляться пешком, так как от Петровки до здания Моссовета, где шли восстановительные работы, было всего три квартала. К тому же не мешало подышать свежим воздухом, ибо у всех пухли головы от напряжения, от кабинетной духоты и табачного дыма.
– Костя, я тебе сто раз повторял, – устало вздыхал Старцев, – во-первых, в начале любой характеристики следует помещать фамилию, имя, отчество человека, а также его возраст. А уж потом рассказывать обо всем остальном.
– Виноват, Иван Харитонович. Инженер Головинский Аркадий Исаакович, 1903 года рождения.
– Вот это другое дело. А то идем к нормальному советскому гражданину, а как его звать-величать – не знаем.
– А что «во-вторых», Иван Харитонович.
– Во-вторых, то, что Головинский не может быть «обычным» советским инженером. Если дали бронь и не отправили на фронт, значит, специалист он незаменимый. Понял?
– Так точно…
* * *Монументальное здание Моссовета в стиле зрелого классицизма, некогда построенное для московских генерал-губернаторов, фашистские бомбы почти не повредили. В нескольких местах пробило осколками крышу, от пожара в здании пострадали интерьеры работы Матвея Казакова. После окончания войны правительство решило восстановить и реконструировать известное здание. Выполнение этих работ поручили лучшим строительным организациям. Одной из таких был Строительный трест № 1 Исполкома Моссовета; Аркадий Головинский занимал в этой организации должность главного инженера.
Здание было обнесено сплошным деревянным забором, за которым кипела работа. С нескольких грузовых машин рабочие разгружали бетон, кирпич, доски, краску. У ближнего угла фасада плотники сколачивали деревянные леса. Худой усатый дядька с красными флажками перекрикивался с крановщиком…
Сыщики радостно переглянулись. Вот она – настоящая мирная жизнь! Кипит, как в былые довоенные годы! Еще несколько месяцев ударной работы – и следов от проклятой войны в Москве не останется.
У распахнутых ворот поймали пробегавшего мимо паренька в спецовке, представились, объяснили задачу. И вскоре к курившим в сторонке муровцам подошел мужчина в клетчатой рубашке, из нагрудного кармана которой торчали несколько карандашей и складной металлический метр.
– Инженер Головинский, – представился он. – Вы ко мне?
Показывая удостоверение, Старцев дал первую оценку: «Рукава завернуты, левая рука перепачкана раствором, обувь покрыта пылью. Не кабинетный начальник. С людьми работает и при живом деле».
Вслух же спросил:
– Не уделите нам четверть часа для беседы?
Инженер пожал плечами и пригласил гостей в прислонившийся к забору строительный вагончик…
* * *– Давно ли я занимаюсь строительством в Москве? – усмехнулся Головинский. – Мне, молодые люди, пришлось захватить те смутные времена, когда случилась настоящая катастрофа с грамотными инженерными кадрами. И когда прочность бетона, к примеру, на полном серьезе предлагалось определять по сколам от выстрелов из браунинга.
– В строительстве использовались браунинги? Такое бывало? – округлил глаза Васильков.
– Да-да, вы не ослышались. Сам неоднократно присутствовал. Стреляли ровно с десяти метров, скол заполняли алебастром, после чего отливку взвешивали. Но вы, надо полагать, не за этими подробностями ко мне пришли?
– Верно, Аркадий Исаакович, не за этим, – подтвердил Старцев. – Не могли бы вы припомнить 20 октября 1941 года?
Инженер нахмурил лоб, напрягая память.
– Я, знаете ли, дневников не веду и так вот запросто припомнить день четырехлетней давности… простите, не могу.
Васильков помог:
– В тот день вы работали в пятиэтажном доме по Безбожному переулку.
– Ах, вот вы про что! Верно-верно – было дело. Кстати, я хорошо запомнил тот день, – с грустной улыбкой поведал Головинский. – Поверьте, не каждый раз приходится знакомиться с объектом, на третьем этаже которого находишь запертый сейф, а в подвале два трупа.
– Аркадий Исаакович, если можно, расскажите об этом поподробнее, – попросил Иван.
– Да, конечно. Я тогда работал инженером участка и получил задание осмотреть и подготовить к ремонтным работам пятиэтажный жилой дом в Безбожном переулке. Знаете, красивый такой, с лепниной по фасаду. Дом получил повреждение при бомбежке, жильцов расселили. А после выхода Постановления об обороне Москвы и об охране порядка начались восстановительные работы на некоторых объектах. Дом в Безбожном вошел в число таковых. Прибыли с бригадой, вошли через ворота.
– В котором часу прибыли? – записывал в блокнот ответы Старцев.
– Ближе к полудню. Мы с утра собирались, но в районе Аптекарского огорода милиция проводила проверку, ловили кого-то. Прочесывали улицы, искали и задерживали мародеров. Пришлось ждать.
– Понятно. И что же дальше?
– Когда вошли через ворота во двор, под домом на асфальте сразу заметили большую лужу крови.
– Свежую?
– Как вам сказать?.. Мы не специалисты по этой части. Блестела еще местами, хотя и впиталась в асфальт. Должно быть, час-полтора ей к тому моменту было. И еще след тянулся от лужи. Такой… будто тащили истекавшего кровью человека.
– Ага… Понятно… А куда тащили, в подвал?
– Да кто ж знает? Возможно, одного из тех, что нашли в подвале. Или еще кого.
– Хорошо, – закончил конспектировать Иван Харитонович. – Кто и каким образом обнаружил тела в подвале?
– Их нашел Юра Черкасов, которого я отправил обследовать фундамент дома. Он сметливый парень и неоднократно выполнял эту работу. Юра спустился с фонарем в подвал по лестнице в первом подъезде и через минуту прибежал ко мне перепуганный, бледный. Доложил, что в ближайшем к входу закоулке лежат тела двух мужчин.