– Какого хлеба, чего городишь-то? Не растёт там ни рожь, ни пшеница. Поле незасеянное.
– Всё равно. Полуденница…
– Да не полуденница то была. Сказано – старуха чёрная и глаза разные. Обилуха! Так-то она следит, чтобы семена в срок проросли, чтобы всё поднималось и цвело. Вот на Анну за цветы и рассерчала.
– Точно! – согласилась Тося. – Перед клечанием всегда просить надобно.
– Клечание? Что это?
– Ритуал такой, вроде как почтение природе. Как раз перед Троицей, на зелёные святки справляется. Дома украшают цветами да ветками. И никому обилуха не пакостит!
– Дык, со спросом рвут-то! С поклоном да приговорами. А Анна просто так набрала, да ещё и в спор ввязалась! Надерзила, небось?
Анна вздохнула.
– Ох, девка… Обилухе надобно кланяться! – принялась поучать Грапа. – И сразу на землю прилечь ничком, она б походила вокруг, да и ушла восвояси. Главное – не разговаривать, не отвечать ничего! Не в первой тебе, Анна, с нечистью встречаться, а до сих пор неумелая. Не научилась ничему!
– Спасибо скажи, что она тебя на сковородке не изжарила, лишь туману напустила, – хмыкнула Тося.
– А я тумана тоже боюсь, – поёжилась Матрёша. – Сосед мой через него всё потерял.
– То да. Жуткая история. – Грапа разлила собравшимся чай, отрезала щедрые золотистые ломти запеканки, разложила по тарелкам. После пояснила для Анны:
– Гришка, сосед Матрёшин, как ты в туман попал. Особенный, наведённый. Гнал стадо с выпаса и заблукал. Давно то было – мамка её девчонкой бегала. Блуждал долгонько, никак не мог выбраться, всё коров звал. Те мычали вдалеке – жалобно, испуганно. Лишь к вечеру туман отступил. Собрал тогда Гришка стадо и погнал в деревню. А там!..
– Что? – выдохнула Анна.
– Поменялось всё! – выкрикнула Матрёша. – Жена его, Настя, состарилась! У соседской ребятни свои дети народились да повзрослели. Через время он шагнул, понимаешь? У нас годы прошли, а у него полдня. Бабушка с тёткой Настей всю жизнь продружила. Я хорошо помню, как та к нам приходила и про мужа своего пропавшего вспоминала, всё ждала его, замуж больше не вышла. А ведь раскрасавицей была, хотя сватали её потом.
– Куда ей замуж было? – скривилась Тося. – Ни вдова, ни мужняя жена. Так и прожила одна. А как одряхлела – муж и появись! В Ермолаево об этом долго судачили. И сам пришёл, и стадо пригнал. А хозяев у коровушек давно не стало.
– Как он переживал, сердешный! – печально сказала Грапа. – Когда осознал всё – в голос выл! В ногах у Насти валялся. Прощения просил. Только за что?
– А потом?
– Коров на ферму увезли, в соседний посёлок. А Гришка всё бегал на то поле, туман искать. Надеялся на обратку – вернуться через него назад хотел, в прошлое. Но ничего не вышло. Овдовел он вскорости. С тех пор живёт бирюком. Немного помрачился на переживаниях своих.
Анна представила себя на месте невезучего Гришки. Чтобы она делала, случись такое? Как жила бы дальше?
Аппетит пропал, вяло поковыряв запеканку, она попросилась отдохнуть.
Грапа провела её в комнату, велела ни о чём не думать и выспаться как следует.
– Завтра прикинем, как твои вещи от хомутницы вызволить. И Оню позовём. Вот она тебе обрадуется!
Анна прилегла и всё гадала, что за особая гостья сейчас у бабки. Девчата объяснять ничего не стали, Тося так вообще посоветовала заткнуться, не лезть не в свои дела.
Тщетно покрутившись с часок на кровати, Анна поняла, что ни за что не уснёт.
Выждав время, осторожно вылезла в окно и пробралась к домику бабы Они.
Темно было там, не горел свет в окошках.
Постучала Анна тихонько, позвала:
– Баб Онь, вы дома?
Но никто не откликнулся на стук, не вышла баба Оня.
Анна прошла вдоль стены, привстала на цыпочки, заглянула в крайнее окошко и отпрянула в испуге. С той стороны стекла белело женское лицо. Взгляд был невидящий, пустой. Худые руки вяло скребли по стеклу, и под обломанными ногтями чернела то ли грязь, то ли земля.
– Хитка тама, – проскрипело позади.
В разросшемся шиповнике кто-то стоял, слегка подрагивали ветки.
– Хитка?.. – выдохнула Анна тихонечко.
Куст раздвинулся, выпуская крупного растрёпанного кота. Неповоротливый, толстый, проковылял он к Анне на задних лапах. Зевнул протяжно, присел рядом на траву. На широкой морде редкими клочками встопорщилась жёсткая борода.
– Цигарочку б щас…
– З-зачем? – только и смогла спросить оторопевшая Анна.
– Нутро просит, – натужно проговорил кот.
– Нет у меня никакой цигарочки, – поспешила ответить Анна.
– Тетёха ты, – кот вздохнул и завозился, принялся что-то искать среди спутанной шерсти. Выбирая колючки да травинки, мурчал досадливо, и извлёк, наконец, замурзанный мешочек, протянул Анне
– Развяжи!
Та помогла, подцепила ногтем узелок.
– Табачок! – сипло сообщил кот, ловко занюхал щепоть и заперхал. – Забористый дюже!
– Кто это – хитка ? – решилась спросить Анна.
– Пакость, – сплюнул кот в сторону дома.
Когда же Анна обернулась, успокоил:
– Не боись, не выйдет она. В дому будет, пока время не окончится.
– Зачем? Что ей нужно?
Кот сгорбился, шумно почесал в броде, посоветовал:
– Шла бы ты отседова…
